Тальбот Рид - Старшины Вильбайской школы
Виндгам заговорил первый:
— Ведь к вам теперь опять можно приходить, да? Я пришел вам показаться: верно, вы удивились бы, если б я не пришел сегодня.
— Да, эта возня с крикетом отнимала все время: некогда было видеться, — отвечал Риддель не совсем впопад.
Как только Риддель упомянул о крикете, Виндгам забыл все свои беды и оседлал своего конька:
— Не правда ли, Риддель, какая прелесть была сегодняшняя игра! Как ловко мы… то есть вы их отделали! Эту игру не скоро забудут. Если б вы слышали, что делается у нас! Столпотворение, да и только! А парретитам-то какой нос натянули, просто чудо!..
— Да, да, это хорошо, — проговорил рассеянно Риддель, — но я все-таки рад, что все это кончилось: ужасно мало времени оставалось для занятий… Что ж, будешь ты по-прежнему ходить ко мне по вечерам?
— Разумеется. Положим, у нас пойдет теперь практика для темпльфордской партии, но это мне не помешает приходить.
Пока мальчик болтал, Риддель молча ходил из угла в угол. Он думал о том, не заговорить ли ему теперь же о своих подозрениях. Его останавливало только то, что он все еще не решил, как он вообще поступит. Он знал, что одно его слово может погубить мальчика в глазах товарищей или даже испортить всю его жизнь. Как старшина школы он был обязан вывести его на свежую воду. Будь на месте Виндгама кто-нибудь другой — Сильк или Джилькс, например, — ведь он не стал бы покрывать их. Значит, и Виндгама он покрывать не должен. Раз дело идет о чести школы, всякое личное чувство должно быть отброшено. А между тем Ридделю было смертельно жаль мальчика, и не только ради его брата, но и ради него самого: несмотря ни на что, он любил Виндгама и считал его хорошим. Что же ему делать?.. Не могло ли тут выйти ошибки? Может быть, Виндгам и не виноват… Нет! Риддель вспомнил про ножик и про то, как он ему достался, и, наконец, этот памятный вечер накануне гонок… Нет, ошибки быть не могло… Был только один исход — это чтобы Виндгам сознался в своем проступке добровольно. Может быть, тогда удастся упросить директора, чтобы он его простил. Риддель давно замечал, что Виндгам от него что-то скрывает; как будто и хочет что-то сказать, но не решается… Может быть, это и есть именно то, что он подозревает? Не это ли привело его и сегодня? Может быть, если помочь ему, он и сознается… Риддель решился попробовать.
— Что ты поделывал эти дни? — обратился он к мальчику серьезно, но ласково. — Не накуролесил ли опять чего-нибудь?
— Нет, некогда было, — отвечал, улыбаясь, Виндгам. — Крикет да уроки — тут и думать-то о другом некогда.
— Ну, а вообще доволен ты собой последнее время?
— Последнее время — да.
— А не находишь ли ты, что этого мало? — продолжал Риддель, стараясь не смотреть на мальчика.
— Как мало? Я не понимаю… — проговорил тот с удивлением.
— Мне кажется, что если мы сделали что-нибудь дурное, то мало не делать этого вперед, а надо постараться… постараться исправить то, что мы сделали.
Виндгаму становилось неловко.
— Да, конечно… Только как же это исправить? Только тем и можно исправить, что не делать дурного в будущем.
— Представь себе, что в прошлом году ты взял у меня взаймы деньги. Неужели же все, что ты должен сделать, — это не занимать у меня в этом году?
— Нет, разумеется, нет, — я должен отдать вам свой долг.
— Ну, так и тут: если в прошлом у тебя есть какой-нибудь… одним словом, не совсем хороший поступок, ты прежде всего должен в нем сознаться.
Виндгам вспыхнул и потупился.
— Я знаю, о чем вы говорите… и это правда, то есть лучше сознаться. Но я не могу, — проговорил он едва слышно.
— Как не можешь! Стоит только захотеть, — сказал Риддель твердо.
Виндгам поднял на него глаза, полные слез.
— Право, не могу, Риддель, не заставляйте меня, — повторил он и, видя, что Риддель молчит в нерешимости, прибавил: — Ведь все равно вы об этом знаете.
— Знаю, но…
В эту минуту зазвонил колокол к перекличке. Виндгам бросился к двери.
— Очень прошу вас, Риддель, не говорите никому того, что знаете… Ах, зачем я это сделал! — И он убежал.
Риддель продолжал ходить по комнате. Сердце его сжималось мучительной жалостью. «Очень прошу вас, не говорите того, что знаете!» Этот крик звенел в его ушах и вызывал слезы на глазах. «Бедный мальчик! Воображаю, что делается у него на душе, — думал Риддель, — и как, должно быть, тяжело было ему все это время… Конечно, он ребенок и способен забываться минутами, но сегодня было видно, как его мучит проступок… И отчего он не хотел сознаться? Ему самому было бы легче… Впрочем, можно ли его за это винить? Кто сознается в такой вещи? Бедный, бедный мальчик!»
Риддель сел к столу, опустив голову на руки, и просидел так далеко за полночь. Давно не переживал он таких тяжелых минут.
XXV
ВЗРЫВ «КАРТЕЧНИЦЫ»
Парсон, Бошер, Кинг и остальная мелюзга отделения Паррета были не в духе. По-видимому, для этого не было никаких причин. Правда, на последнем публичном состязании их отделение «осрамилось», но это уже прошло и было забыто.
Других несчастий тоже, кажется, не было. За последние дни никого из них даже не наказали, и на безоблачном горизонте соединяющей их братской дружбы не было ни одной тучки. Они и сами не знали, чего им недоставало. Можно было бы, пожалуй, предположить, не упрекает ли наших героев совесть за то, что они плохо учились в этом году — учились они действительно из рук вон плохо, — но в том-то и дело, что они этого не признавали. Наоборот, они находили, что надрываются на уроках. Не упрекала их совесть и за шалости. Конечно, они не могли не согласиться, что последнее время они попадали в истории слишком уж часто, но разве это была их вина? В этом была виновата их злая судьба: ну, хоть в тот день, например, когда они чуть было не утопили мистера Паррета. Нужно же было, чтобы именно с ними вышел такой несчастный случай! Нет, упрекать себя им было положительно не в чем.
Отчего же веселая компания приуныла? Дело ясное: все они были больны, больны самой ужасной из болезней — скукой. Им нечего было делать, то есть если не считать уроков и крикета. Крикет, конечно, вещь хорошая, между прочим, но когда приходится практиковаться в нем по два раза в день да еще под надзором строгого классного старшины, оно получается скучновато. Что же касается уроков, то у мальчиков голова шла кругом, когда они о них думали. В начале года, когда они проходили Корнелия Непота и арифметику Коленсо, было еще сносно. Бошер стащил у кого-то из старших готовый перевод Непота, а у Векфильда нашлось решение задач для учебника Коленсо, благодаря чему они кое-как справлялись и с латынью и с математикой. Но с того дня, как мистер Паррет в злобе сердца своего заменил Непота Эвтропием, а задачник Коленсо — задачником Тодгентера, жизнь стала им в тягость.
Ужасный поступок мистера Паррета обсуждался на все лады на вечеринке, которую Парсон устроил у себя дней через пять после рокширской партии. Компания изливала свое горе, услаждая его вишневым вареньем и запивая чаем.
— Наверное, он выбрал Эвтропия потому, что ни одна живая душа его не переводила, — говорил Парсон, прихлебывая горячий чай.
— Где его перевести! Его и не поймет-то никто… Такая страшная галиматья! — проговорил с чувством Кинг.
— Ашлей говорит, что это самый плохой латинский язык, — заметил третий.
— Большая им нужда, какой латынью нас напичкать, лишь бы допечь хорошенько.
После этого ядовитого замечания Парсона настала пауза. Но мысли собравшегося общества вертелись всё вокруг того же, как показало следующее замечание Кинга:
— Кажется, у Джилькса есть решение задач Тодгентера.
— В самом деле? Надо попросить Тельсона, чтобы он у него стащил! — воскликнул обрадованный Бошер.
Взгляды Бошера на права собственности были несколько шатки, в особенности когда дело шло о том, чтобы обмануть учителя.
— Не стоит, господа, ломать над этим голову. Я, по крайней мере, не буду, — объявил Парсон. — В первый же раз, как Паррет вызовет меня, я скажу ему, что не понимаю этих задач, — так прямо и скажу.
— Скажи ему, что грешно обижать маленьких мальчиков, — пропищал в коридоре знакомый голос, и вслед за тем в дверях показалась коротенькая фигурка Тельсона.
Последовали шумные приветствия и передвижка стульев, чтобы очистить место новому гостю.
— Сегодня, если меня и поймают здесь, я не боюсь, — объявил Тельсон, присаживаясь к столу: — я не сам пришел, а меня Джилькс послал с запиской к Вибберлею, я только завернул сюда на обратном пути… Ну-с, джентльмены, какие у вас новости? Говорят, вы скоро играете в крикет против вельчитов. Кто же кого побьет: вы их или они вас?
— Понятно, мы их! — раздался самоуверенный хор.
А Парсон прибавил:
— С их стороны было дерзостью вызывать нас. Зато мы их и проучим!..
