Сильвия Раннамаа - Приемная мать
Даже по самому мерзкому пункту — отказу Ааду танцевать с Вестой — Андрес, один из величайших мудрецов и златоустов школы, нашел смягчающие обстоятельства:
— Далее. Если мы проанализируем предысторию самого тяжелого обвинения, то найдем немало смягчающих обстоятельств. Мы знаем, что последнее время Ааду всегда танцует с Валентиной. Они подходящая пара. Оба хорошо танцуют и так далее. Мы не станем здесь анализировать причины их контакта, скажем лишь обычное: они хорошие друзья.
И вдруг неизвестно почему, девочка начинает капризничать. Если Ааду весь вечер приглашал только ее, если он делал это на всех вечерах в течение последних двух четвертей, то, естественно, он ждет ответного приглашения на дамский вальс, не так ли?
Но, как мы знаем, девушка не делает этого. Она капризничает. Она ветрена и капризна. Ее не интересуют чувства другого человека. Она хочет продемонстрировать свою власть. Вообразив себя неотразимой красавицей, она считает, что может себе все позволить, как это вообще принято у девочек. Они любят время от времени дать почувствовать свое девичье превосходство и власть. Так случилось и с данной девушкой: она умышленно обижает своего постоянного партнера и друга и, против ожиданий, как я уже сказал, даже против неписанных правил вежливости, приглашает танцевать другого мальчика.
Скажите сами, разве это красивый поступок? Можем ли мы за ним разглядеть прославленную чуткую девичью душу, чувство такта, честность и так далее и тому подобное. (Весь этот перечень сопровождался слегка иронической улыбкой.)
Я заметила, что, слушая речь Андреса, Анне что-то быстро записывала в свой блокнот. А тем временем Андрес продолжал свою блестящую речь.
— При таких обстоятельствах, — продолжал он после короткой многозначительной паузы, — можем ли мы так уж обижаться, так расстраиваться по поводу того, что мой подзащитный Ааду Аадомяги, который, как нам известно, ждал одну девушку, самую красивую и самую для него подходящую — (ой ты, лиса-лисичка!) — увидя другую, совершенно импульсивно, от уязвленного самолюбия и огорчения рассердился на всех девочек вообще. В том числе и на ту, которая случайно оказалась около него. Таким образом, он допустил этот необдуманный поступок — отказался танцевать с нею. Повторяю, я не оправдываю этот поступок, не считаю его хорошим, как, впрочем, не считает и сам обвиняемый, но мы просим учесть смягчающие обстоятельства...
При этих словах Андреса Ааду, широко улыбаясь, оглядел зал, словно вождь и знаменосец победоносного войска.
О, оскорбленная гордость и попранное достоинство!
Но Анне не так-то легко поставить в тупик. Когда настал ее черед, она начала сдержанно, но с явным волнением.
— Нам только что представилась приятная возможность прослушать талантливо составленную защитную речь. Похоже, что на многих она произвела глубокое впечатление. Прежде чем вынести окончательное решение, позвольте мне, со своей стороны, высказать некоторые мысли.
Прежде всего, небольшое возражение по поводу общей позиции защитника, из которой следует, что вполне естественно дать приглашающему отказ, раз он случайно оказался не тем, кого ожидали и хотели видеть. Разрешите мне от имени девочек, которые, согласно обычаю, чаще выступают в роли приглашаемых, а не приглашающих, — разрешите мне, как одной из них, сказать следующее: если бы и мы следовали подобному «импульсу» и стали отправлять мальчиков обратно, то вы, дорогие соученики, совершенно растерялись бы. Тогда, может быть, вы постигли бы, что и вежливость имеет свою ценность. — (Тут я заметила, как у Андреса порозовели уши.) — Кроме того, разрешите обратить ваше внимание еще на одну вещь, поразившую меня в речи защитника: у нас тут не какое-либо подразделение ЗАГСа, где ведется регистрация пар и всякие отступления противозаконны. Пока еще все мы просто обыкновенные соученики и между нами должны быть хорошие отношения.
И далее. Если одна из девочек действительно нанесла своему обычному партнеру такую бесчеловечную обиду, должен ли он мстить за нее другой девочке? Уважаемый суд и все присутствующие в зале, я прошу вас вдуматься в смысл такой морали! Надеюсь, что нет необходимости останавливаться на этом подробнее.
Но что важнее всего: если этого юношу, в данном случае, обвиняемого, так жестоко оскорбили, если красивая и капризная девушка нанесла его несчастному сердцу такую рану, почему же он остался прохлаждаться в зале? Не было ли для разбитого сердца и попранного достоинства естественнее удалиться из зала, тем более, что он все равно не собирался больше ни с кем танцевать.
Надеюсь, что справедливый суд увидит, что здесь нет ни одного смягчающего обстоятельства. Дело некрасивое, абсолютно некрасивое. Тем более некрасивое, что оскорбили девушку очень честную и заслуживающую всяческого уважения. Кроме того, это девушка, с которой обвиняемый еще в прошлом году танцевал больше всех и которая была для него, как определил в своей речи защитник, хорошим другом.
Аплодисменты в зале. Судья нарушает законы беспристрастности и тоже аплодирует! Анне поднимает руку. Зал затихает.
— Но это лишь одна сторона дела. В интересах истины прошу выслушать третьего участника — Валентину Петровну Клейн. Быть может, у этой капризной и своенравной девушки, как здесь охарактеризовал ее защитник, есть что сказать в оправдание своего «бессердечного» поступка. Прошу.
Анне обращается к суду с видом профессионального судейского деятеля.
Кыпс-кыпс — по залу, где царит настороженная тишина, проходит Тинка и останавливается перед судейским столом. Ничего удивительного, что такая красивая девушка заставляет биться сердце даже у мальчишки типа Ааду. Чуть вызывающее выражение лица сейчас очень идет Тинке. После того, как она ответила на обычные вопросы, судья спрашивает о самом главном:
— Свидетельница, Валентина Петровна Клейн, комсомолка! — (Мне ужасно нравится, как Анне особо подчеркивает последнее обстоятельство. В одних случаях она хочет как бы повысить ценность свидетеля и его показаний, в других — особо подчеркнуть недопустимость поступка обвиняемого.) — Что вы можете рассказать по данному делу? Прошу говорить всю правду, все, что знаете.
— К сожалению, всю правду, слово в слово, я не могу рассказать. Но я прошу уважаемый суд и всех присутствующих поверить моему комсомольскому честному слову, если я заверяю, что Ааду, т. е. обвиняемый, сказал мне во время нашего последнего танца нечто настолько чудовищное, что после этого я ни при каких условиях не могла пригласить его танцевать, Я не могу здесь повторить, что именно он мне сказал, но чтобы вы поверили мне, я утверждаю, что больше никогда, ни в каком случае не стану с ним танцевать, будь решение сегодняшнего суда каким угодно. Он этого не стоит. Он не стоит того, чтобы хоть одна уважающая себя девочка стала танцевать с ним или вообще иметь дело.
Ого! Наверно, эти слова ей подсказала Анне, но факты и тон, конечно, же, ее собственные. Красивая, гордая девушка, знающая себе цену, подняв голову, стояла перед судом и обвиняла и наказывала виновника. Это производило большое впечатление.
Я видела, что даже Ааду, первый раз за весь этот день, беспокойно опустил глаза, словно искал что-то на полу, у своих ног. В свою очередь Андрес следил за Ааду с выражением, явно показывающим, что этот инцидент (так, кажется, это называют) был для него настолько же новостью, как и для всех нас. Но хотя Андрес был вынужден несколько отступить на одном фронте, тем упорнее он стал обороняться на другом.
— Поскольку мы собрались на открытое судебное заседание, разрешите мне заметить, что одних намеков и слов, пусть даже подтвержденных каким угодно ч е с т н ы м словом, все-таки недостаточно. Апелляция к чувствам — это хитрое дело и главное оружие девочек, но нам нужны факты. Иначе все судопроизводство теряет смысл.
Вот уже в течение часа нас тут характеризуют как грубых, неотесанных, жестоких, глупых и т. д. Но, исключая один чрезвычайный случай, все это только слова. Факты, факты, больше фактов, дорогие соученицы!
Если разрешите, я, со своей стороны, приведу некоторые. Это факты, свидетелями которых могут быть все ученики десятого класса. Одна девушка, заявившая, что ее подло оскорбили, задели ее лучшие чувства тем, что прочли какие-то там поэтические измышления, а именно Кадри Юловна Ялакас, сама показала, что она ничуть не какой-то там высший особый класс, как полагает о себе в своих «островах мечты». Совсем недавно она открыто во всеуслышание набросилась на своего соученика, ныне моего подзащитного, назвав его просто отвратительным типом, а другому сказала слово в слово следующее: «Чего ты скалишься!» — (Здесь я кажется громко охнула.) — Уважаемые судьи и все здесь присутствующие, разрешите спросить, считаете ли вы, что это культурные выражения? Как вы думаете? К лицу ли они нежной, воспитанной, тактичной девушке, к тому же комсомолке? В то же время эта самая девушка пишет в своем дневнике, или как там эта штука называется, такую элегию, из которой можно заключить, что она относит себя к числу избранных... Я предложил бы весь этот плод вдохновения, наделавший столько неприятностей, прочесть вслух в этом зале суда, чем будут разрешены многие недоразумения, возникшие в результате процитированных изречений из этого произведения.
