Юрий Вебер - Когда приходит ответ
— Сами себя душат, — говорил, оглядываясь.
— А у нас на заводах перегонки нефти… — отозвался без всякой связи инженер-химик.
Приподнявшись на локте, такой же весь взъерошенный, колючий, как и буйная его шевелюра, пустился он объяснять страстным шепотом про свои заводы.
— Говорят, война моторов. Значит, нефть, бензин. Топливо — такое же оружие. Много топлива, еще и еще топлива. Перегонка нефти беспрерывным потоком. Скорее, скорее, больше, больше!.. Представляете? — спрашивал он, распаляясь. — Реакторные установки, где идет крекинг нефти, как загнанные лошади. Человек уже не поспевает следить, управлять. Нужна автоматика, вот так! — И он провел ребром ладони по горлу. — А кто, я вас спрашиваю? Кто знает, как это сделать? — выкрикнул он со стоном.
Видно, ни о чем больше не мог он ни думать, ни говорить.
— Почему же вы все-таки не сошлись с нашими из девятой? — спросил Мартьянов.
— «Почему, почему»! — вскипел химик, грозя окончательно нарушить тяжелую сонную тишину академической ночлежки. — Сдается, ваша автоматика только на бумаге. Этот ваш Девятый, может, что и сочиняет у себя в лаборатории, но в жизни-то…
— А чем же вам не угодил Девятый-то? — опросил Мартьянов, охотно подхватывая кличку.
— Думаете, я ни рыла, ни уха и просто так, зазря? — привскочил на лежанке химик. — Конечно, я не специалист по вашим кнопкам и сигналам, но я знаю свое дело, свою технологию. У меня башни-реакторы, ректификационные колонны с многоэтажный дом, большие, тяжелые объекты, а мне для управления предлагают заводную игрушку, что впору каким-нибудь часикам. Представляете, управление по жесткой программе, с точностью переходов до миллисекунд, ни малейшего изменения. Никакой возможности маневрировать. Как заложен один порядок управления, так пусть и вертится как заведенный. Будто валик в музыкальной шкатулке, ти-линь, ти-линь, и никуда больше. Что ж, ваш Девятый думает, что у нас на заводах так и вертится плавно, как колесико?
— А вы объясняли? — спросил Мартьянов.
— Объяснял… Но ваш Девятый сказал, что иначе нельзя. Наука автоматика — дело, мол, тонкое.
— Так и сказал: нельзя?
— Да вы что? Я ведь не анекдоты рассказываю. Мне не до шуток. Мне было поставлено: если вернусь с пустыми руками, значит, как там на фронте, невыполнение боевого приказа. Понятно?
— Да уж чего понятнее, — отозвался Мартьянов из темноты.
На следующее утро едва заворочался, закашлял, загудел актовый зал, они принялись, сидя друг против друга на своих койках, положив на колени чемодан, за разбор разостланной схемы крекинг-завода. Химик водил мизинцем как указкой. Реакторная колонна — здесь самая кухня крекинга. Процесс идет в четыре ступени: крекинг, продувка, регенерация, опять продувка. Трубы… По ним подается и отводится всякая всячина: нефть, пар, воздух, отходящие газы. Девять труб на каждую колонну, значит, по девять задвижек. Открыть, закрыть. На каждой стадии процесса одни закрываются, другие открываются. В определенном порядке, соблюдая график времени. Есть еще задвижки на общих магистралях. Представляете?
Мартьянов нетерпеливо заерзал. Ему ли не представлять! Задвижки… Еще до войны. Станция подземгаза с ее сетью труб и задвижек, и его муки с релейными переключениями. Было, все было.
— Итак, задача… — грозно резюмировал химик. — Автоматизировать управление задвижками. Четыре колонны, тридцать шесть задвижек, плюс еще общие. Чтобы все переключалось по графику. Чтобы можно было устанавливать моменты переключений. Чтобы можно было график менять когда надо. Чтобы был автоматический контроль, чтобы мигало и звонило в случае чего. Чтобы установка блокировалась, если неисправность…
И пока он перечислял свои грозные «чтобы», Мартьянов торопился прикинуть, как все это можно было бы осуществить, на каком принципе. Ну конечно, здесь возможность развития его прежних идей и прежних попыток. Телеуправление распределенными объектами. И, конечно, на основе релейного действия.
Он догадывался, что могло произойти со всем этим у Копылова. Девятый, хоть и громкий мужчина, решительный, но, выражаясь по-моряцки, не «впередсмотрящий». Девятый воспитан на том, что в автоматике стало уже традиционным, общепризнанным. Девятый не знает как следует релейной техники, не верит, не видит, что она с собой несет. Даже посмеивается открыто, когда Мартьянов начинает разводить при всех пары воображения на релейные темы. «Модное увлечение», — бросил Копылов однажды.
Ну что ж, вероятно, он и предложил химику какой-нибудь способ управления, построенный на том, что давно уже расписано и обкатано во всех учебниках автоматики. Какая-нибудь жесткая, раз навсегда зафиксированная программа, ну, скажем, в виде непрерывно вращающихся барабанов с кулачками — как пошло еще от первых механических автоматов. «Музыкальная шкатулка», приведшая в такую ярость бедного химика.
Нет, то, что требует теперь новое производство, новая техника управления, то, о чем страдает этот взлохмаченный, опьяненный своим делом человек, то не могут уже решить одни только устоявшиеся приемы. Нужно еще что-то, новое. И это новое несут в технику его расторопные реле, действующие по принципу: включено — выключено, замкнуто — разомкнуто. А теперь, как известно, да — нет, по логике двух значений. Техника дискретного действия, выражаясь ученым языком. Мартьянов не отказал себе в удовольствии произнести несколько раз «дискретное действие», объясняя химику свой подход.
Тот недоверчиво слушал, стараясь уловить, что же действительно обещают ему реле, про которые так расписывает представитель института. Впрочем, пусть научный работник утешается какой угодно теорией, лишь бы дал пригодную схему.
— Когда же, когда?.. — наступал химик, помня, видимо, «за невыполнение боевого приказа…»
Он потащил Мартьянова к академику-секретарю Отделения, чтобы все оформить не откладывая: и задание мартьяновскому институту, обязательно на лабораторию номер семь («Военное задание», — подчеркивал химик), и перечень условий, и договор, непременно договор, чтобы была копия, которую он мог бы взять с собой.
Он положительно нравился Мартьянову, этот горячий, увлекающийся и слегка испуганный человек. Они шествовали сейчас по университетским коридорам не врозь, как вчера, — случайные пассажиры одного «эшелона», — а рядышком, оба определенно настроенные, связанные взаимным интересом.
Перед кабинетом академика-секретаря дверь загораживала в ожидании приема чья-то фигура в том самом защитном одеянии армейского образца, что придавало в войну такой скромный, но достойный вид многим деятелям тыла. Химик хотел было с ходу, чуть оттеснив фигуру, войти в кабинет — «по срочному». Но фигура стояла твердо.
— Позвольте, я уже жду!.. Теперь у всех «срочно». Мартьянов вгляделся в лицо говорящего. А тот уставился на Мартьянова, выкатив изумленно глаза.
— Мы, кажется, знакомы?..
Ба-а, инженер Баскин! Баскин из Харькова… Был из Харькова когда-то. Война раскидала, перемешала, и сам Харьков сейчас… Где он, Харьков? Невольно шагнули они друг к другу, словно обрадовавшись, — как всякая встреча на перекрестках войны. Пусть раньше и было не все ладно между ними. Но сейчас, здесь, надо же что-то друг другу сказать.
— Ну как вы? Где?
— У вас по-прежнему? Телемеханика, релейные устройства?.. Может быть, теория? — не утерпел Мартьянов.
— Да всякое, помаленьку… — уклонился Баскин.
Но тут химик, воспользовавшись минутой, проскользнул в кабинет и уже оттуда официально, как бы от имени академика-секретаря, приглашал:
— Пожалуйста, товарищ Мартьянов!
И Мартьянов с оттенком невольного превосходства кивнул на прощание и вошел в кабинет, оставив Баскина в коридоре.
Ну вот, еще один неосторожный шаг в жизни Мартьянова.
…Мерно отбивали колеса свое бесконечно монотонное тук-тук, унося Мартьянова обратно за Урал. Ритм движения — ритм работы на этих самых крекинговых колоннах, о которых с таким яростным упоением рассказывал ему инженер-химик. Четыре десятка разбросанных точек, управляемых по строго рассчитанной и вместе с тем «скользящей» программе. Последовательность действий, да еще какая! Временные зависимости, да еще какие!
Никогда не стояло перед Мартьяновым столь капризно сложной схемной задачи. Но он стремился сейчас ей навстречу на всех парах, с уверенностью, с надеждой, мысленно подгоняя поезд, с трудом поглощающий безграничную глубину расстояний. Он знает теперь, с чем он имеет дело. Многотактная, многоэлементная схема — по его классификации. Многотактная! И он знает теперь, как такие схемы нужно брать. Теоретически, научным ключом.
Таблицы включения — этот новый инструмент теории — помогут ему верно подойти к задаче, разложить по элементам скрытый ритм многотактного действия. Такт за тактом. По столбикам и строчкам. А затем — и пируэты алгебраической игры. Язык табличный и язык алгебры. О, это та сила, объединенная сила, с которой он, Мартьянов, одолеет любое!
