Петр Капица - Мальчишки-ежики
— Чего-чего? — не понял Самохин, никогда не читавший Бальзака. — Сам-то ты тронутый!
— Но что же сгоношить? — не унимался Лапышев. — Мой желудок не желает считаться с Гобсеком. Может, на шестой этаж сходить? Девчонки — народ бережливый и доверчивый. Может, в долг угостят?
— А кого ты там знаешь? — поинтересовался Ромка, потому что сам ни на одну из «фезеушниц» не обращал внимания.
— Есть одна из нашего детдома. В токарном учится, Ниной Шумовой зовут. Любит самостоятельностью щегольнуть. Но вообще-то девчонка свойская.
Причесавшись, Лапышев ушел на шестой этаж и минут через десять вернулся.
— Гром, пошли ужинать. На тебя девчонки сработали. Как только намекнул, что ты стихи пишешь и можешь весь вечер читать, так они сразу: «Зови скорей».
— А чего ты меня Громом зовешь?
— Это я для них тебе сокращенное имя придумал. Таинственно громыхающее. Только ты волосы малость пригладь.
— Я своих стихов никому не читаю. На таких условиях к девчонкам не пойду.
— Чудила! Там ужин такой, пальчики оближешь. Чужие прочтешь. Они не разберут. И я мандолину возьму, сыграю что-нибудь.
— А можно и мне с вами? — забыв о недавней перепалке, подхалимски спросил Самохин. — Я ведь могу на балалайке.
— Обойдемся и без балалайки, — отбился от него Лапышев. — Дожирай свою колбасу. Идем, Гром.
Взяв мандолину, он поспешил наверх. Ромка неохотно поплелся за ним. Ему стыдно было навязываться в едоки к девчонкам.
У дверей в третью комнату Юра еще раз привел в порядок волосы и, оглядев Ромку со всех сторон, дал ему свою расческу. У Громачева волосы всегда ершились, не желая лежать ни с пробором, ни зачесанными назад.
Открыв дверь, Лапышев толкнул Ромку в плечо и провозгласил:
— Житель «футболезни» и Парнаса — Ромуальд Гром! Оркестр, туш!
Он сам сыграл на мандолине бравурный туш, чем еще больше смутил Ромку.
Девчонки — их было четверо в комнате — захлопали в ладоши и засуетились.
— А ну, небожители, скорей к столу, а то все остынет, — пригласила большеглазая, коротко, почти по-мальчишески постриженная девушка. Она взяла на себя роль гостеприимной хозяйки.
На столе стояла широкая дымящаяся сковорода с золотистым, хорошо поджаренным картофелем. Рядом виднелись кабачковая икра в миске и разделанный копченый лобан.
Девушки так разделили свой ужин, что парням досталась львиная доля, а им понемногу.
— Мы не съедим этого, — запротестовал Ромка, но Лапышев его не поддержал.
— Не стесняйся, — сказал он. — И не прикидывайся малоежкой. Они знают, что у нас «колун». К тому же девочкам надо талию сохранять.
— Мы еще о талиях не думаем, — отозвалась Нина Шумова и села рядом с Ромкой.
На щеках у девушки едва приметно показывались ямочки, а маленький, очень подвижный рот то и дело растягивался в улыбке, обнажая ровные, глянцевито-белые зубы.
Ее подружки были типичными фезеушницами — крепко сбитыми девчонками с неуклюжими походками подростков.
Лапышеву понравилась самая крупная из них — Зоя Любченко, прозванная «Слоником». Розовощекая и белокурая, она вся походила на хорошо выпеченную пышку. Ее только несколько взрослила прическа, похожая на домик улитки.
Две других девчушки были противоположностями. Одна — Муся Кротик — старалась быть неприметной. Она даже улыбалась с закрытым ртом, как это делают девушки с плохими зубами. Ее несколько уродовали десны: когда девушка забывалась, они некрасиво обнажались. Другая — Симочка Изюмова — одевалась броско: носила очень короткие юбки в обтяжку, яркие кофточки с блестками и металлическими блямбочками на груди, серьги. Подкрашивала глаза и губы. Золотой зубик во рту, челка над тонкими выщипанными бровями придавали ей какой-то шпанский вид, хотя она была не менее скромной, чем ее подруги.
Накормив парней, девчата убрали посуду, отодвинули к стене стол и попросили Лапышева сыграть. Юрий не ломался. Он сыграл на мандолине вальс, польку-бабочку, тустеп, шимми… Девчонки сперва кружились друг с дружкой. Потом Нина вытащила Ромку и заставила его пройтись с нею круг, затем передала его Симочке, а та — Зое.
Натанцевавшись вволю, подружки уселись отдыхать на свои опрятные койки, заправленные кружевными покрывалами, и Шумова сказала:
— Хотим стихов!
— Да, да… про любовь! — поддержали ее девчата.
— Хорошо, — согласился Ромка. — Только условие: я читаю стихи, а вы отгадываете, кто их написал. Если ошибетесь — отдаете фант.
Закрыв глаза, он негромким голосом прочитал:
Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном взоре?
Я так долго таил, как тебя я любил и люблю.
У меня для тебя поцелуев дрожащее море —
Хочешь, в нем я тебя утоплю?
— Вот это стихи! — воскликнула Зоя. — Если бы так в жизни было.
— Наверное, бывает, раз пишут, — неуверенно резюмировал Ромка и спросил:
— Кто автор?
— Я много читала стихов, но эти впервой слышу, — созналась Нина.
— С тебя фант, — потребовал Ромка. — Это стихи Гофмана.
Нина Шумова покорно отдала фант — кошелечек из бисера. И тут же предложила:
— А теперь вы, мальчишки, отгадайте.
Упоительно встать в ранний час,
Легкий след на песке увидеть.
Упоительно вспомнить тебя,
Что со мною ты, прелесть моя.
— Я пас, — поднял руку Лапышев и без сопротивления отдал фант — гребенку. А Ромка подумал и сказал:
— Полагаю, что это стихи Александра Блока.
— Молодчина, — похвалила его Нина. — Никогда не могла бы подумать, что какой-то мальчишка так знает стихи.
— Вы каких-то незнакомых вспоминаете, — запротестовала Муся. — Давайте тех, кого мы в школе учили.
Ромка стал читать Пушкина, Лермонтова, Тютчева, но при этом попросил Шумову молчать. Ее подружки, видно, мало знали и классиков, потому что никого не отгадали.
Когда от всех штрафы был собраны, Лапышев попросил Зою повернуться и, вытаскивая вещь за вещью, спрашивал:
— Что делать этому фанту?
И «Слоник» придумывала наказания:
— Этому спеть песню… перекувырнуться через голову… поцеловать за хорошие стихи Громачева.
— Нет… Нельзя такое! — запротестовала Муся Кротик, узнав свой фант. — Нехорошо… Я не выполню.
— Перекувыркивайся за меня, — предложила Симочка. — Я с удовольствием твое исполню.
Ромка не сумел увернуться, и озорная девушка влепила в щеку такой поцелуй, что у него зазвенело в ухе.
— Это не по правилам! — смеясь, возмутилась Нина. — Возьми поцелуй обратно.
— Пожалуйста. — И Симочка подставила свою щеку Ромке.
Тот едва коснулся к ней. До этого ему не приходилось играть в фанты с поцелуями.
— Ну и кавалер! — фыркнула Симочка. Ей почему-то хотелось казаться девицей, все уже испытавшей. А может, это было так и на самом деле?
«Слонику», хотя она сама придумывала наказания, пришлось исполнить песню. Она стала посредине комнаты и каким-то тонким, не своим голосом пропела:
Ты такой большой, высокий —
Только веники ломать.
Проводил меня до дому —
Не сумел поцеловать.
Лапышев охотно сделал стойку на руках, а Нина залезла под стол и трижды там прокуковала. Одна лишь Муся оказалась недисциплинированной. «Слоник» в наказание придумала ей кухонную работу.
— Завтра начистить картошки и поджарить в сыром виде ломтиками. А вы, ребята, раз у вас «колун», приходите ужинать. Мы с удовольствием еще раз прослушаем стихи и потанцуем.
— А можно еще едоков привести? — спросил Лапышев.
— Можно, но вместе с вами должно быть не более четырех, — шутливо согласилась «Слоник». — Да чтоб танцевать умели.
— Будет исполнено.
У себя в комнате Ромка обнаружил на тумбочке большой пакет. Самохин и Ходырь уже спали, а Шмот сонно буркнул:
— У коменданта бандероль взял.
В пакете был журнал «Резец» и письмо Димы.
«Рома! К нам из редакции пришло два журнала с твоим рассказом. Один журнал я оставил себе, другой посылаю. Напиши, когда приедешь? Привет тебе от братьев Зарухно, Матреши и Аллы.
Твой брат Дима»Увидав свой рассказ напечатанным, да не просто, а с картинкой, на которой был изображен рыбак с перевязанной рукой, Ромка готов был от радости ходить на руках.
Лапышев, несмотря на поздний час, тут же принялся читать произведение товарища. Полторы странички Юра проглотил вмиг.
— Молоток! — похвалил он Ромку. — Здорово написал. А ты знаешь, что за это гонорар платят? Не мешало бы получить. Сходи завтра за деньгами.
— Мне стыдно идти. Я ведь писал не для денег.
— Вот чудила! Это же полагается. Если бы литераторам не платили, они бы с голоду вымерли. Хочешь, я все разузнаю?
