Тимоте де Фомбель - На волосок от гибели
Тоби и Элиза с улыбкой наблюдали за водомерками.
— Мне будет не хватать их, — сказал внезапно Тоби.
Элиза вскинула голову и посмотрела на него.
— Когда это?
Тоби пожалел, что заговорил о будущем.
— Понимаешь, когда… я освобожу маму с папой, нам, наверное, придется куда-то уехать, и, я думаю, далеко. На некоторое время.
— На некоторое время? — переспросила Элиза. — Ты хочешь сказать, что я встаю каждое утро, чтобы помочь тебе уехать? Ну спасибо, Тоби!
Она отвернулась. Тоби попытался объяснить, что он имел в виду:
— Элиза! Но мы же не можем десятки лет прятаться втроем в пещере. Нам всем нужно жить.
— Уезжай, если, чтобы жить, тебе нужны какие-то дали! Уезжай! Никто тебя не держит!
Элиза спрятала подбородок в воротник, уставившись в невидимый горизонт. Лицо ее стало суровой маской, какой бывало в дни печали. Тоби не нарушал тишины, и она встала между ними неприступной стеной.
— Но я же вернусь. Обещаю, что вернусь и…
Он замолчал.
— И? — бесстрастно спросила Элиза.
— Найду тебя.
— И зачем это тебе? — бросила она, словно метнула острый нож.
Снова молчание. Тоби почувствовал, как у него сжалось горло.
— Зачем? Мне?
Больше он ничего не мог выговорить. Еще одно слово, и у него хлынут слезы. Элиза уже пожалела о своих словах, но ей стало так невыносимо больно при одной только мысли о разлуке… Она хотела попросить прощения, сказать о своей печали, но услышала, как он с трудом выговаривает:
— Знаешь, у меня не так много друзей, всего один, считая тебя…
Элиза соскользнула по моховому стволу и оказалась внизу.
Тоби спустился вслед за ней. Элиза побежала. Спеша за ней, глядя, как она перепрыгивает с кочки на кочку, как это бывало уже сотни раз, он почувствовал, что между ними возникло что-то новое. Неведомая ниточка, из-за которой быстрее забилось сердце и участилось дыхание.
Элиза мчалась по коре не оборачиваясь, перепрыгивая через трещины. Тоби бежал за ней, чувствуя плотность рассекаемого воздуха. Похоже, и воздух переменился. Теперь они летели по склону вниз. В самом деле летели, и озеро росло у них на глазах. А сзади, за их босыми ногами, клубилась золотистая пыль.
На пляже они остановились и уставились друг на друга, как рыбы, хватая воздух ртами, пытаясь отдышаться. Теперь они смотрели друг другу прямо в глаза. Молчали, позволяя крепнуть этой удивительной ниточке. Потом отвели взгляд. Воздух казался гуще ароматного супового пара. Оба опустились на теплый песок и сели спина к спине, поддерживая друг друга, пытаясь обрести утраченное равновесие. Пальцы, перебиравшие песок, встретились.
Они увидели, что на другом берегу озера стоит Иза и машет рукой, зовя их к себе. Но они еще несколько секунд сидели не шевелясь.
— У меня тоже, — едва слышно произнес Тоби.
К чему относились эти три слова, сказанные вроде бы ни с того ни с сего? Элиза ведь сидела и молчала. Но она прекрасно поняла, о чем были эти слова, и они не показались ей странными.
Она повторила:
— У меня тоже.
Так они заключили союз.
Элиза вскочила первой и побежала к матери.
Тоби еще раз вытер глаза грубой мешковиной. Лес вокруг поредел. Каждый шаг носильщика теперь сопровождался чмоканьем, и по воде разбегались мелкие волны, замирая у толстых травяных стеблей. Тоби всматривался в потемки сквозь прореху в заплечном мешке. Ему казалось, что в темноте он ловит взгляды сверкающих глаз. Мальчугана он больше не видел.
Малыш Луна присоединился к тем, кого Тоби больше не встретит никогда. Таков закон жизни: дорогие ему люди исчезают, оставляя золотую пыль, от которой у него щиплет в глазах.
Опускалась ночь, в лесу становилось все темнее. Здешняя ночь была совсем не такой, как на Дереве: теплая, влажная, она была полна звуков и таинственных бликов. Носильщик и Тоби уходили все дальше в темный лес. Вода становилась все глубже. Носильщик брел по пояс в воде. Перед собой он толкал маленький плотик с горящим фонарем.
— А-а-а-а-а!
С неба прямо перед ними плюхнулось что-то огромное, подняв волну небывалой величины.
С криком ужаса носильщик выпустил мешок из рук и успел схватиться за травяной стебель. Мешок с Тоби поплыл. Взбаламученная вода трепала его, но он плыл, пока наконец его не занесло в протоку между травами.
Когда Тоби пришел в себя, ему удалось кое-как расширить дыру зубами — руки и ноги были у него по-прежнему связаны. Теперь он увидел, что же свалилось на них с неба, и ему показалось, что он видит сон.
Свалилось живое существо, огромное чудовище. Сначала Тоби увидел его тень, потом выпученные глаза и огромные стоявшие домиками лапы. Немигающий взгляд чудовища был устремлен на носильщика. Тот отважно держался за стебель и никуда не убегал. Кожа у чудовища была зернистой и блестящей. Само оно было раз в сто больше скарабея или улитки.
Ужас на этом не кончился. Чудовище высунуло длиннющий язык и поймало им несчастного носильщика. Отчаянный вопль — и тишина.
Бедный юноша, судорожно колотя руками и ногами по воздуху, исчез, словно в туннеле, во рту чудовища. В последний миг его глаза встретились с глазами Тоби.
Затаившись в мешке, Тоби поклялся, что никогда больше не подумает о смерти.
Лягушка — а чудище было именно лягушкой — придвинулась к Тоби и долго смотрела на мокрый мешок. Выпученные глаза почти касались дыры, сквозь которую смотрел Тоби. Тоби застыл, не шевеля ни одной ресничкой. Между зеленых губ он видел кончик языка.
Внезапно чудище исторгло громоподобное «Ква!». Тоби вздрогнул, и этого легкого движения вместе с волной, поднятой лягушкой, хватило, чтобы мешок начал погружаться в воду.
Лягушка бросила свою добычу, издала еще одно оглушительное «Ква!» и исчезла.
Исчез с поверхности воды и Тоби.
Уже в который раз Тоби грозила смерть, но теперь, похоже, не просто грозила.
Руки и ноги у него были связаны, сам он находился в мешке, который медленно погружался в воду посреди леса, его спутника сожрала ужасная лягушка, так что помочь ему было решительно некому.
Тоби был уже целиком в воде, но он задержал дыхание, замер, считая про себя секунды, словно продолжал на что-то надеяться.
Надо сказать, что ему, как назло, совершенно расхотелось умирать. Так бывает всегда, если смерть неизбежна. И это лучше иметь в виду.
Тоби почти не удивился, когда почувствовал, что его мешок тянут наверх, что вода из него постепенно утекает, что… Он судорожно вздохнул, и его легкие заполнились воздухом.
И тут он увидел маленькую ручку, которая шарит в мешке и щекочет ему подбородок.
— Это я…
Тоби узнал голос. Мешок был развязан. Тоби выглянул, и глаза его засияли — он увидел малыша Луну. Мальчуган из Травяного Племени в желтой повязке следовал за ними по пятам. Он не бросил Тоби.
Никому бы другому Тоби так не обрадовался. Юный мальчуган. Добрый в этом злобном мире.
— Лягушка злая, — сказал он. — Она съела Видофа.
Тоби было очень жаль несчастного носильщика. Значит, его звали Видоф. Он спросил:
— У него есть семья?
— Нет. Они собирались пожениться с Илайей.
Тоби вновь ощутил, до чего хрупка и уязвима жизнь в травяных зарослях. Здесь ни на что нельзя положиться. Судьба Облезлых так же непредсказуема, как судьба крупинок пыльцы. Малыш Луна подогнал к ним плотик с фонарем, который каким-то чудом не погас.
— Илайя будет плакать, — сообщил он.
Да, так оно и будет, но что они могли тут поделать?
Грязь с малыша смылась, и кожа у него была теперь светлая и блестящая. Малыш развязал Тоби руки и помог выбраться из мешка. Развязали они и ноги.
Теперь Тоби стоял по пояс в воде.
— Уходи, — сказал мальчуган. — Дождись утра и уходи. Твое Дерево в той стороне.
— А ты?
— Я вернусь утешать Илайю.
— Ты не боишься? Сколько тебе лет?
Малыш Луна невесело усмехнулся.
— Если меня съест ящерица или лягушка, Илайя будет плакать дольше. Но я буду осторожен.
— А кто это — Илайя? — спросил Тоби.
— Моя старшая сестра.
Там, где они стояли, вода доходила Тоби до пояса, а малышу Луне до плеч. Чудо из чудес, что такой малыш смог сюда добраться.
— Почему ты шел за нами?
— Не знаю. Просто шел, и все.
И малыш Луна двинулся в обратный путь, сказав на прощание:
— Счастливо, Ветка.
Тоби направился в ту сторону, куда указал ему малыш Луна. Перед собой он толкал плотик с фонарем, но пламя вдруг затрепетало и погасло. Ночь превратилась в черную бездну.
Тоби снова почудились мерцающие во тьме глаза. Он невольно подумал, что никогда еще в жизни не был таким одиноким.
Все вокруг будто застыло… И вдруг послышалось: шлеп! шлеп!
— Я боюсь.
