Михаил Коршунов - Бульвар под ливнем (Музыканты)
Эпилог второй книги
В «Советском музыканте» было опубликовано сообщение, что студент второго курса оркестрового факультета, струнного отделения Андрей Косарев на международном конкурсе скрипачей в Дубровнике завоевал первое место и получил медаль «Орфей». После конкурса Андрей Косарев отправился в концертное турне по Югославии и концертирует с большим успехом.
Ладя Брагин поступил в Консерваторию. Получил две четверки по общеобразовательным предметам и высокую оценку по специальности. Приемная комиссия записала о нем в протокол особое мнение, поэтому Ладя и был зачислен в Консерваторию, несмотря на две четверки. Валентин Янович Мигдал принял его к себе в класс. Кире Викторовне сказал, что он поздравляет ее с такими выпускниками, как Андрей Косарев и Владислав Брагин.
Дед написал Ганке, что он лично проводил Ладю до самых дверей Консерватории. Причем он написал об этом раньше, чем сам Ладя успел это сделать.
Франсуаза разговаривает по-русски, не выделяет больше последних букв в словах. Даже «акает», как настоящая москвичка. Вечерами пропадает во Дворце спорта. Смотрит хоккей. Ее любимая команда «Спартак». Во время хоккея кричит: «Профсоюзы, вперед!»
Маша Воложинская вытянулась, и теперь она выше Деда.
«Оловянных солдатиков» уже не существует, а есть Игорь Петрунин и Гриша Москалец.
Оля Гончарова выступает с оркестром старинной музыки в Сибири и на Дальнем Востоке. Уже полтора месяца. Скоро должна вернуться в Москву.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Глава первая
Ладя нашел Санди в учебном манеже. Она работала на трапеции. На Санди был надет страховочный пояс. От пояса шла веревка. Свободный конец веревки держал преподаватель по воздушной гимнастике.
Санди резко раскачивалась на трапеции, гибкая и стремительная, в стареньком тренировочном костюме и в мягких на шнуровке тапочках. Все преподаватели и даже сам директор ГУЦЭИ ходят в таких тапочках.
В учебном манеже еще занимались жонглеры. На брусьях делали кувырки маленькие девочки, по-лягушачьи смешно растопыривая ноги. На свободной проволоке работал мальчик, разминался. Он был сосредоточен и абсолютно невозмутим. В коридорах, вокруг манежа, в классах шли занятия по общеобразовательным предметам, и Ладя видел, как тень трапеции раскачивалась на стенах коридоров и на дверях классов. Рядом с Ладей на галерее, которая шла вокруг манежа, на длинном столе девочки постарше гладили платья, в которые они переоденутся после занятий в манеже. Около гладильной доски стоял мальчик на голове. Мимо прошел по виду первоклассник, лихо крутил на одном пальце портфель. У кого-то забинтованы ладони — будет работать на перекладине. С соседнего квадратного манежа доносились звуки маленьких гармоник и клавишных колокольчиков: репетировали музыкальные эксцентрики. Слышен был голос режиссера-инспектора:
— Свет — на ведущего. Белую пушку!
Все, что происходило вокруг, было хорошо Ладе знакомо. В цирке шапито с утра на манеже лежал такой же вот вытоптанный, весь в заплатах тренировочный ковер, на нем — ящички с магнезией. На барьере был разложен реквизит. А кто отработал, сидел на барьере и отдыхал. Сидеть надо было лицом к центру манежа, но не спиной. Спиной к центру манежа сидеть нельзя: неуважение к работающим артистам, пускай и на репетиции. Так занимались до четырех. Потом обед. А потом тишина — весь цирк спит, отдыхает до начала представления. В семьях артистов об этом знают даже совсем маленькие дети, и они никогда не кричат и не бегают. Тем временем униформисты заряжают манеж свежими опилками, стелют новый, парадный ковер, делают вокруг ковра из цветных опилок красивый орнамент, покрывают свежей материей барьер, проверяют пушки, занавес. Скоро вечер, скоро представление, и все должно быть ярким, веселым. Цирк необходим в нашей жизни, как зеленая ветка за окном. Совсем недавно у Санди на обложке зачетки появилась новая запись, которую сделал ей лично Марсель Марсо, когда побывал в гостях в училище и посмотрел номера Санди. Марсель Марсо написал, что от всего сердца и с радостью он готов видеть все снова… всегда… вперед…
Санди раскачивалась сейчас на трапеции, осваивала новый клоунский трюк. Всегда… вперед… Она летала над манежем и тенью летала на стенах и дверях классов.
— Ноги через кач, — командовал преподаватель. — Колени туго, сильный мах, теперь закидочку и спад с трапеции!
Санди видела Ладю на балконе и улыбалась ему. Ладя боялся за нее, хотя и понимал, что работает она на страховочном поясе. Санди подлетала к нему теперь почти совсем близко и улыбалась, но руки ее были напряжены.
— Еще закидочку!
Санди легко закинула ноги вверх и вышла на трапецию на прямые руки. «Откуда столько силы в ее руках? — подумал Ладя. — И вообще раскачивается себе, как на детских качелях!»
Санди спрыгнула с трапеции, сняла страховочный пояс и побежала по лестнице к Ладе на галерею.
— Здравствуй, униформа, — сказала она.
— Ты молодец, — сказал Ладька. — А где Арчибальд?
— Сдала в химчистку. Покажи студик.
Ладька полез в карман куртки за студенческим билетом.
Совсем недавно Санди и Ладя вместе были в Консерватории на торжественном открытии нового учебного года. Собрались все вновь поступившие и все преподаватели и профессора. С речью к присутствующим обратился ректор Консерватории профессор Свешников. Высокий, в черном костюме, в больших очках, гладко причесанные седые волосы. Он сказал о призвании музыканта. И еще он сказал, что в Калининграде на стене разбитого костела времен Бетховена сохранились солнечные часы. Они идут много десятилетий, шли всю Отечественную войну. Над часами написано изречение: «Des Menschen enge ist die Zeit», и перевел: «Людям не хватает времени».
— Надо, чтобы вам, — сказал Свешников, — хватило времени стать музыкантами. Чтобы трудное в своей работе вы сумели бы сделать привычным, привычное — легким, а легкое — прекрасным!
Санди раскрыла студенческий билет.
— «Дважды ордена Ленина Государственная консерватория, студент первого курса», — прочитала Санди, потом сказала: — Звучит!
— А влюбился он в девчонку-скомороха, — вдруг сказал Ладька и сам как-то растерялся. Он давно готовился сказать Санди, что он ее любит, но не так и не здесь. И не шутливо, а серьезно сказать.
Санди стояла перед ним в тренировочном костюме с белыми пятнами магнезии, с забинтованными ладонями, как у тех, кто занимается на перекладине, и даже она, Санди, растерялась от этих его пижонских слов, сказанных таким неожиданным способом.
— Ты не обиделась? — с испугом спросил Ладя.
С соседнего квадратного манежа все еще раздавались голоса:
— Освети пушкой лицо ведущего! Выходите на свой фрагмент.
— Ты не обиделась? — опять спросил Ладя.
— Мержанова! — позвал преподаватель. — Занятия не окончились.
Санди повернулась и быстро сбежала по ступенькам на манеж и снова начала занятия на трапеции, снова она начала подлетать к Ладе совсем близко. Она улыбалась ему, как и прежде, и, как и прежде, были напряжены ее руки, а щеки были белыми от магнезии.
После занятий Ладя ее ждал, пока она принимала душ и переодевалась. Опять мучительно повторял заготовленные для Санди слова. Они настоящие и необходимые, но он вдруг почувствовал, что не сумеет сейчас их сказать, именно вот такие. А ему захочется сказать ей хотя бы о том, что в Консерватории висит объявление, что все вновь принятые отправляются на день на работу на овощную базу, и называется это «Овощной день Консерватории». Вот с чего начинается его консерваторская музыкальная карьера!
Санди, конечно, засмеется, потому что действительно смешно, а он ей скажет:
«Как приятно, что вы смеетесь!»
А она скажет:
«Ты сердишься?»
А он ей скажет:
«Да нет же, право, что вы! Мне нравится, когда вы смеетесь».
Ему все нравится, что делает Санди. Как хорошо, что она есть, что она существует. И Арчибальд. Они должны быть все трое вместе. Он сочинит песню и сыграет ее на скрипке. Он умеет играть на скрипке. Жить они будут долго, до ста лет. И они никогда не будут разлучаться. И они никогда не будут обижать друг друга. И они… Опять все так, опять слова. Не надо больше никаких слов вообще, без них как-нибудь. В Консерватории студенты-теоретики на тему «любовь» составили из многих популярных романсов один общий сводный романс для сдачи зачета по вокальной литературе, по принципу «универсам» — универсальный магазин, «универсар» — универсальный романс.
Да, не надо больше слов, окончательно решил Ладя. Не то получится с ним нечто такое, как в этом «универсаре». Лучше он просто скажет ей: «Сандик!» Он никогда еще так ее не называл. И она сразу все поймет. Санди. Сандик!
