Жаклин Келли - Удивительный мир Кэлпурнии Тейт
— Не смейте! Это собака Тревиса!
Я накинула на Грязнулю попону — для тепла и чтобы скрыть кровь.
— У Тревиса нет собаки, — удивился папа.
— Нет, есть! — заявил Тревис сквозь слезы.
Теперь, когда крови не было видно, мужество к нему вернулось.
— У Тревиса есть собака! — подтвердила я. — Помогите погрузить, мы свезем его к доктору Прицкеру.
— Эту дворняжку? Папа, можно я ее пристрелю?
— Это Грязнуля, — рыдал Тревис.
Они смотрели на нас в замешательстве, а Грязнуля жалобно подвывал из-под попоны.
Папа проворчал что-то о непослушных сыновьях, о людях, которые не знают, что делается в их собственном доме, об уйме зверья и о том, что еще одна собака — только через его труп.
Непонятно, что его так расстроило — слезы Тревиса или вой Грязнули. Возможно, искалеченная собака напомнила ему об Аяксе, и уж, без всякого сомнения, он вспомнил о длинной череде кошмарных питомцев Тревиса.
— Лечить эту тварь? Пристрелить его, и все дела, — заявил Ламар.
Они с папой развернулись и направились домой. За ружьем? За помощью? Кажется, я знала ответ, но сейчас об этом лучше не думать.
— Помогите, — сказала я двум оставшимся братьям, но Гарри только развел руками и отвернулся. Дождешься от него помощи.
Я потянулась к ошейнику — никогда не знаешь, как поведет себя даже самая спокойная собака в мире, когда ей больно. Но Грязнуля не пытался кусаться, только взвизгивал, пока мы с Тревисом поднимали его на тачку. Брат вдруг пошатнулся и закрыл глаза, я поспешно накинула на собаку попону.
— Умница! — похвалила я то ли Тревиса, то ли Грязнулю. — Можешь смотреть. Давай скорее, пока папа не вернулся.
Мы налегли на ручки тачки и вытолкали ее на дорогу. Гарри молча наблюдал. Не помогал, но и не мешал. Возможно, ни на что большее в таких условиях и надеяться было нельзя, но в глубине души я, его всегдашняя любимица, знала — этого я ему вовек не забуду.
Колесо вязло в мокром песке, мы двигались медленно, как в дурном сне. Тревис сдерживал слезы — берег дыхание. Когда мы доволоклись до улицы, он упал, и тачка чуть не опрокинулась. Ободрал руки и колени, но поднялся без единого слова жалобы и снова ухватился за ручку. Мы неуклюже потрусили дальше, толкая тачку изо всех сил. Из-под попоны не доносилось ни звука. В голове билась одна-единственная мысль: «А если доктора Прицкера нет на месте? Если он на вызове? Если его там нет?»
Наша самодельная «скорая помощь» завернула за угол. Доктор Прицкер как раз отпирал дверь. Какое счастье! Мы подъехали ближе.
— Нам нужна помощь! — прохрипела я. — Одну из наших собак подстрелили. По ошибке. Виола приняла ее за лису.
— Только это не лиса, это наш Грязнуля.
— Несите его в дом, — доктор Прицкер придержал дверь.
Тачка не пролезала в двери, пришлось нам с Тревисом взять собаку на руки. Попона свалилась, кровь закапала на пол. Но Тревис выдержал. Сделал все, что надо было сделать. Мы водрузили Грязнулю на стол, и тут только Тревис сказал: «Я… я лучше сяду». Он рухнул на стул и опустил голову между колен.
— Что это с ним? — доктор Прицкер удивленно посмотрел на Тревиса.
— Он… я потом объясню. Спасите собаку!
Доктор Прицкер уставился на пациента, который едва дышал.
— Это была дробь?
— Двадцатый калибр. На птиц.
— Хорошо. Лучше, чем крупная дробь.
Тревис наконец нарушил молчание:
— Вы его спасете?
Ощущая странное спокойствие, я заявила:
— Можно я дам наркоз?
Теперь, когда мы добрались до врача, когда мы были в надежных руках и я сама была частью лечебного процесса, мой страх куда-то испарился. Почти совсем.
— Сначала намордник.
Я помогла застегнуть кожаный намордник. Грязнуля не возражал.
— Он не кусается, — буркнул Тревис, не поднимая головы.
— Неважно. Всем раненым собакам полагается намордник, такое уж у меня правило. Хлороформ готов?
Я подсунула воронку под намордник и начала давать наркоз. Глаза собаки закрылись, дыхание выровнялось. Доктор Прицкер внимательно осмотрел окровавленное бедро пса и неодобрительно хмыкнул.
— Что с ним? — Тревис поднял голову, но сразу же отвернулся.
— Задняя нога раздроблена. Возможно, он не сможет больше ходить.
— Но вы его спасете?
— Как бы не пришлось ампутировать коленную чашечку. Как он тогда будет жить? Пес беспородный и ничего не стоит. Кому нужна трехногая собака?
— Мне нужна! — твердо заявил Тревис.
— И мне, — подтвердила я.
Я развернула сверток с инструментами, подготовила шовный материал и ждала дальнейших указаний.
Доктор Прицкер внимательно поглядел на нас. Потом вздохнул.
— Ладно, будь по-вашему.
Он зондировал, чистил, зашивал, удалял мелкие кусочки кости, пока наконец не объявил:
— Дело сделано. Вам повезло, подколенная артерия не повреждена. Возможно, ногу удалось спасти, но с уверенностью сказать пока не могу. Понятно вам?
— Да, сэр! — отозвался Тревис.
Когда появились папа с Гарри, доктор Прицкер как раз зашивал связки.
— Это вы, Альфред! Уже почти всё. Сейчас заканчиваю. Входите осторожнее, пол в крови.
Тревис застонал.
— И заберите своего паренька, а то он малость бледноват.
Папа хмыкнул, они с Гарри подхватили Тревиса под руки и вывели на воздух.
Слышно было, как тяжело дышит Тревис. Папа дал ему перевести дух.
— Объясни, пожалуйста, друг мой, что тут происходит. Мы ждем. И чтобы все начистоту.
Тревис начал рассказывать историю Грязнули. Сперва он запинался, потом слова полились сплошным потоком. Грязнуля — помесь терьера с койотом, собаки его не принимают, койоты чуть не убили, мистер Холлоуэй хотел его утопить, а мистер Гейтс — застрелить, и вот теперь еще и Виола. Тревис — единственный друг Грязнули на всем белом свете и в обиду его не даст.
— Наполовину койот? — удивился папа. — Нет, такого нам не нужно. Это небезопасно. Сынок, мы же собирались взять щеночка Присциллы и воспитать из него охотничью собаку. Им по семь недель, самое время забирать от мамки. Выбери себе любого по вкусу, это будет твоя собственная собака. Можешь взять самого лучшего в помете.
Тревис повысил голос, он почти кричал:
— Мне не нужен щенок! У меня есть собака! Ее зовут Грязнуля, и больше мне никто не нужен!
Он приводил все новые и новые доводы. Жаль, я не могла помочь — надо было подавать доктору бинты. Бедняга Грязнуля лежал в луже крови и не был похож ни на собаку, ни на койота, ни на койпеса — просто груда окровавленного мяса. Но он дышал.
Мы наложили повязку, и тут я вспомнила про старые раны.
— Доктор Прицкер, тут у него свищ, может, посмотрите? Пока он под наркозом? Я заплачу.
— Кэлпурния Вирджиния Тейт, с тебя я денег не возьму.
Я подала ему зонд, он начал исследовать рану и через минуту торжествующе извлек на свет сплющенный кусочек металла размером с половинку моего ногтя. Потом другой. И еще один.
— Глянь-ка на это. В него и раньше стреляли, да не один раз. Живучий, бандит! Да и везучий! Не назвать ли его Счастливчик?
— Нет, — твердо ответила я, — у него есть имя, его зовут Грязнуля.
Папа не сразу смирился с ситуацией. Тревису разрешили оставить пса, но строго-настрого запретили брать его домой. Он по-прежнему жил возле запруды. Тревис мыл его, причесывал, учил приносить палку и подавать лапу.
Когда раны зажили, мы с братом по очереди гуляли с Грязнулей, с каждым днем все увеличивая расстояние. Мускулы на здоровой ноге, в порядке компенсации, стали крепче, и пес выработал смешную походку: теперь он двигался рывками, но вполне уверенно. Несся как стрела — но только на короткие дистанции.
Наконец настал день, когда Грязнуля поймал крысу и по счастливой случайности притащил ее на погрузочную площадку, где папа как раз курил сигару. Пес положил крысу к папиным ногам, ожидая похвалы. Папа удивился. Сделал затяжку, наверно, вспомнил, какие проблемы создают крысы на хлопкоочистительной машине, наклонился и потрепал пса по коричнево-бурой голове.
В этот момент Грязнуля из дворового койпеса превратился в чрезвычайно ценную рабочую собаку. Вечером папа самолично привел его домой, и Грязнуля так быстро освоился на веранде, будто весь век там жил. А потом Тревис и Грязнуля начали тайную объединенную кампанию по превращению дворовой собаки в домашнюю, а со временем и в комнатную (и даже в диванную). Прежде у нас о таком и не слыхивали.
Грязнуля стал неотъемлемой частью большого семейства Тейтов. Тревис наконец обрел друга.
Вот так счастливо закончилась эта удивительная история, самая прекрасная история нынешнего года. Мы еще не знали, сколько волнений ждет нас впереди.
Глава 25
Моя собственная рыба-еж
Если ограничить свой взор только небольшим пространством, найдется немало красивых объектов.
