Мато Ловрак - Отряд под землей и под облаками
Но паромщик продолжал беззаботно храпеть, убаюканный ласковыми лучами солнца, пробивавшегося сквозь густой ивняк.
— Думаешь, он согласится перевезти нас бесплатно? — тихо спросил я.
— Может, у него доброе сердце, — ответил отец. — Сударь, сударь, проснитесь!
— А я и не сплю, — сумрачно буркнул паромщик и вынырнул из-под газет. — Чего вам? — Увидев нагруженную телегу, на которой сидели мать, братья и сестры, он прибавил: — Три динара за телегу, по два за лошадей, по динару с каждого из вас, egy, kettö… kilenc, tiz…[11] Итого четырнадцать динаров!
— Немного, — усмехнулся отец. — При нынешней дороговизне просто даром! Я бы и двадцати не пожалел… — Тут он вздохнул, развел руками и, взглянув на небо, снова обратил свой взор на паромщика. — Но у меня, милостивый государь, и гроша ломаного нет. Ни гроша, ни крейцера, ни сольдо, ни марьяша. Ничего! — И для вящей убедительности отец вывернул все карманы. — Вы когда-нибудь видели карманы пустее моих?
Паромщик таращил на него свои большие глаза. Вдруг он заморгал и стал было снова устраиваться на песке, но отец так настойчиво тормошил его и уговаривал, что в конце концов он сдался. Сошлись на том, что вместо денег мы дадим ему кое-что из наших вещей.
Паромщик долго ходил вокруг телеги, рылся, высматривал, вынюхивал. Наконец пробурчал:
— Я возьму два стул и котенок. Я люблю кошка.
Я задрожал. Отец тоже огорчился.
— Возьмите лучше еще один стул, — предложил он. — Рыжий кот — граф, а кроме того, у моих детей нет других игрушек. Послушайте, сударь, возьмите все четыре стула, только оставьте нам Рыжего кота. Мы все любим этого дурашку.
Но паромщик не склонен был торговаться. Он презрительно махнул рукой, улегся на песок и начал накрываться газетами.
— Отдай ему котенка, Ми́лутин, — взмолилась мать.
Паром оттолкнулся от берега и стал быстро пересекать реку. Обливаясь слезами, простились мы с Рыжим котом. Мы стояли на берегу до той поры, пока паром не вернулся на банатскую сторону и паромщик с двумя стульями на плечах и котенком за пазухой не скрылся за высокой насыпью.
— Куда теперь? — озабоченно спросила мать.
Отец долго вглядывался в необозримую равнину Бачки. На лице его была написана тревога…
— Едем прямо, — сказал он, силясь улыбнуться. — Прямая дорога — самая верная!
Он дернул поводья, и лошади тронулись. Я сидел на задке телеги и с грустью смотрел на Тиссу и на противоположный берег, куда жестокий паромщик увез моего любимца. Увижу ли я его когда-нибудь?
На ферме
Через день мы прибыли на ферму, хозяина которой звали Ла́йош. А может быть, он был Янош? Помню только, что был он необыкновенно толстый, такой толстый, что не мог сам подняться со стула — ему помогали двое слуг. Я уверен, сынок, ты еще не видывал такого толстяка! Я и сейчас еще смеюсь до слез, когда вспоминаю его пунцовое лицо, жабьи глаза и огромные обвислые губы.
— Сударь, — обратился к нему отец со смиренным поклоном, — мы бедные люди и хотели бы у вас работать. Мы не переборчивы, согласны на любую работу.
Га́зда Лайош, или Янош, кивнул головой, а потом что-то пробормотал себе под нос.
Отец повернулся и устремил на нас вопрошающий взор.
— Кто-нибудь понял, что он сказал?
Мы все отрицательно мотнули головой.
— Гм… — произнес отец, снова поворачиваясь к газде Лайошу, или Яношу. — По рукам, сударь, мы согласны.
— Ммм… — промычал газда Лайош, или Янош, тяжело вздыхая.
— Будете получать два динара в день, — перевел нам слуга, стоявший по правую руку газды Лайоша, или Яноша. — Плата невелика, зато на харч у нас не жалуются.
— Это я сразу заметил, — сказал отец, глядя на хозяина. — А что мы будем делать?
— Ходить за свиньями! — вставил левый слуга.
— Все? — удивился отец.
— Ага! — ответил правый слуга (по всему было видно, что он важнее левого). — Ферма большая.
— А когда мы будем получать эти два динара? — спросил отец.
— Szombat[12], — значительным тоном проговорил газда Лайош, или Янош.
Правый слуга перевел:
— По субботам, после вечерней мессы.
— Он сказал только «по субботам»! — вмешался я. — А «после вечерней мессы» вы сами прибавили!
Отец бросил на меня довольный взгляд и улыбнулся.
— Наш хозяин, — заговорил левый слуга, — рассчитывается с батраками после вечерней мессы. Так повелось со времен Иштвана Фенеши и так будет до скончания века!
— Я не возражаю, — добродушно сказал отец. — Где мы будем жить?
Правый слуга кликнул со двора работника и, показав на нас пальцем, велел проводить нас к нашему жилью.
Телега медленно катилась по пыльной, ухабистой дороге. Отец погладил меня по голове и восхищенно произнес:
— У тебя, сынок, талант к языкам! Может, ты знаешь, что говорил газда Лайош, или Янош, в самом начале?
— Еще бы! — самоуверенно воскликнул я. — Он сказал: «Мне нужен свинопас!»
— В жизни бы не додумался! — искренне сказал отец. — Черт бы его побрал, этого жирного борова!
— Кажется, нам здесь будет неплохо, — заметила мать, оглядывая возделанную равнину, с одной стороны окаймленную молодым лесом, с другой — узеньким ручейком. — Мне здесь нравится.
— А что он ест? — спросил мой младший брат Лазарь, всегда занятый мыслями о еде.
— Сиротскую му́ку, — грустным голосом ответила мать.
— Хочу быть таким толстым, как газда Лайош, — решительно заявил Лазарь, не обращая ни малейшего внимания на печальное лицо матери и звучавшую в ее голосе грусть. — Если б я был таким толстым, мне бы никогда не хотелось есть!
— Ну, а вам здесь нравится? — обратился отец к моим сестрам.
— Без Рыжика мне везде плохо, — проговорила сквозь слезы Милена. — Нейдет он у меня из головы, и все.
— У меня тоже, — сказала Даша.
— А может, паромщик уже съел его? — предположил Лазарь.
— Люди не едят кошек! — авторитетно заявил Вита. — Не едят, не едят, не едят!
— А я бы съел и кошку, и крокодила, и дракона, и все, что угодно, потому что мне хочется есть!
— Рыжика тоже съел бы? — спросила Милена и разревелась.
Лазарь задумался:
— Нет, его я не стал бы есть. А всех остальных съел бы!
Вскоре мы подъехали к маленькому белому домику на опушке леса. Отец спрыгнул с телеги, обошел его вокруг и торжественно возгласил, что «это рай, а не жилище» и он надеется, что «господа будут довольны». Ну, а ежели сей приют им не по вкусу, он сию же минуту расторгнет контракт.
В сравнении с халупой в имении сиятельной графини Ленер дом этот выглядел настоящим за́мком, и потому восторг отца был вполне понятен. Провожавший нас работник показал на видневшиеся невдалеке небольшие загоны и велел завтра явиться к Ми́халю Ро́же.
— Гм… — произнес отец, с улыбкой глядя на меня. — Был ты кошатником, теперь станешь свинопасом. Как-никак повышение.
Мы разместились в нашем новом жилище, а назавтра все, кроме мамы и Лазаря, отправились на работу. Мы носили воду, наполняли корыта пойлом и отрубями и так к концу дня устали, что заснули, едва проглотив скудный ужин, за которым пришлось идти к хозяйскому дому. У котла с желтой мамалыгой стоял правый слуга и заносил в длинный список имена тех, кто уже получил еду.
Дни проходили незаметно, серые, унылые, однообразные. В редкие минуты отдыха я все чаще думал о том, почему мы ведем кочевую жизнь, почему у нас нет своего угла, как у других людей? Мысль эта с каждым днем все больнее врезалась в мою душу, наводя тоску и уныние.
Глядя на домашних, я с удивлением замечал, что они тоже как-то попритихли, перестали шутить и смеяться. «Отчего грустят Вита, Даша, Милена и Лазарь? — думал я, стараясь проникнуть в причину столь разительной перемены. — Не могут же они убиваться из-за вечных скитаний?» И каково же было мое изумление, когда я узнал, что все они горюют по коту. А Лазарь, склонный к преувеличению, заявил даже:
— Я умру без Рыжика!
Накануне того дня, когда мы должны были получить расчет за неделю, мать долго «тратила» эти деньги. Она была очень оживлена и все время смеялась. Отец молчал, казалось, он не слушает ее. Его задумчивый взгляд блуждал где-то за безбрежной равниной.
— Я уже все распределила, — с воодушевлением говорила мать. — Даше купим платье, Лазарю — галоши, а Дра́гану, Милене и Вите — по карандашу и по тетрадке в линеечку. Что ты на это скажешь, Милутин?
Отец по-прежнему молчал, только губы его тронула какая-то загадочная улыбка.
В субботу, лишь только колокол на сельской церквушке возвестил конец вечерней мессы, мы с отцом поспешили к дому газды Лайоша. Меня очень удивило, что мы поехали на телеге, но я не стал ни о чем спрашивать.
Правый слуга выплатил нам за шесть дней одиннадцать динаров вместо причитавшихся двенадцати. Отец насупился.
