Мариэтта Чудакова - Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет
Гайдар вычленил из работы Ленина не замеченные многими ее изучавшими точные условия перехода от империализма к социализму.
Империализм, поясним еще раз, это огосударствленный капитализм – с усеченным рынком, с уничтоженной конкуренцией.
«Ленин дал формулу: коммунизм есть империализм плюс диктатура партии коммунистов…Две стороны медали соответствуют друг другу: диктатура в экономике и диктатура в политике. Так возникает чертеж тоталитарного здания. И эта формула в отличие от лепета про советскую власть и электрификацию (Гайдар имеет в виду широко распространенную в советское время формулировку Ленина: «Коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны», – конечно, нимало не выражавшую суть того общества, которое Ленин хотел построить. – М. Ч.) была действительно воплощена в жизнь полностью и железной рукой.
Ленин поставил перед собой неслыханную задачу: «Не притеснение частной собственности, а радикальное искоренение, юридическая ликвидация и делегитимизация в глазах общества…»
Гайдар делает важное пояснение:
«Тоталитаризм вообще любит окончательные решения, перечеркивающие всю предыдущую историю. Германский тоталитаризм искал окончательное решение еврейского вопроса, российский – окончательное решение “рыночного” вопроса».
Гайдар поясняет – для морального оправдания тотального уничтожения того, к чему люди привыкли за несколько веков – частной собственности и рынка, – необходима была мощная идеология. Она должна прикрыть «тотальную экспроприацию собственности государством некими сверхпривлекательными утопическими лозунгами. Роль этой идеологии и выполнял социализм, провозглашавший, разумеется, не “огосударствление”, но исключительно “обобществление” собственности…»
Ну и, конечно, земля – крестьянам, фабрики – рабочим… Не забудем при этом, что множество людей – в том числе дед Егора Гайдара – искренне поверили этим лозунгам и пошли воевать, готовые отдать при надобности свою единственную жизнь за светлое будущее человечества.
…И все равно трудно было скрыть, что обобществление – слово довольно-таки бессодержательное и вся собственность будет принадлежать при новом строе государству. То есть общее – значит государственное. И судить по советскому Уголовному кодексу за хищение социалистической (то есть государственной) собственности будут гораздо строже, чем за кражу личной… За подобранные с колхозного поля колоски, оставшиеся на нем уже после уборки, множество матерей малолетних детей отправляли в тюрьму на долгие годы.
Далее – довольно сложное, но очень важное рассуждение Гайдара. Понять его можно – если постараться. Ведь решали же вы задачки, которые с первого взгляда казались нерешаемыми.
Вот это рассуждение: «Для того чтобы здесь перепрыгнуть через логическую пропасть и ухитриться поставить знак равенства между огосударствлением и обобществлением, нужна была определенная словесная эквилибристика – объявлялось, что само всемогущее государство при благодетельной диктатуре компартии каким-то чудом “отмирает”».
…Помню, как удивляло это ленинское утверждение на младших курсах филфака… Ну никак не заметны были какие-либо признаки отмирания грозного, тратящего огромную – при этом никогда не объявляемую! – часть бюджета на оборону, распоряжающегося душами и судьбами подданных советского государства…
Ленинский план удался. Не знаю, из какой именно «куколки» или скорее «кокона», но бабочка ленинского, а затем сталинского «социализма» – без частной собственности, но с Гулагом – выпорхнула.
По этой причине и стоит в каждом нашем городке и поселке, а также во многих селах на главной площади памятник Ленину. И человечек трех-четырех лет спрашивает бабушку:
– А кто это? За что ему поставили памятник?..
И бабушка ему что-то такое отвечает.
Хотела бы я подслушать – что именно?..
И спросить себя и вас – сколько лет еще будут стоять десятки тысяч памятников человеку, который круто свернул Россию с исторического пути на проселки, ведущие в исторический тупик?
И еще – что лично вы будете говорить про Ленина вашим детям?
* * *А что сталось там, на Западе, с империализмом? С той самой последней фазой капитализма, на которой он, по мысли Ленина, должен окончательно загнить и умереть? Чтобы, как в сказке про Конька-Горбунка, вынырнуть из крутого кипятка в виде молодой страны социализма – России?..
Вынырнуть он действительно вынырнул.
Империализм – то есть монополистический, не конкурентный, не эффективный, управляемый государством способ хозяйствования – оказался, как и задумано Лениным, перенесен в Россию, насильственно там привит и господствовал в нашей стране больше 70 лет.
А что, повторим, сталось с Западом?
А ничего.
Ничего там не загнило и не умерло, хотя несколько поколений советских людей на протяжении всей жизни слышали и повторяли на уроках и семинарах ленинские слова о загнивающем капитализме. И даже сложили короткий анекдот: «Капитализм, конечно, загнивает. Но зато какой аромат!..»
Поппер ясно написал о самоналаживании открытых (то есть капиталистических) обществ. И это было продемонстрировано после конца мировой войны в 1918 году.
…Год спустя, в своем первом печатном выступлении, в газете, издававшейся на Северном Кавказе, еще занятом Добровольческой армией, будущий писатель Михаил Булгаков писал:
«На Западе кончилась великая война великих народов. Теперь они зализывают свои раны.
Конечно, они поправятся, очень скоро поправятся!
И всем, у кого наконец прояснился ум, всем, кто не верит жалкому бреду, что наша злостная болезнь перекинется на Запад и поразит его (о химере мировой революции, в которую безраздельно верил Ленин, ведя страну к Октябрьскому перевороту и позже. – М. Ч.), станет ясен тот мощный подъем титанической работы мира, который вознесет западные страны на невиданную еще высоту мирного могущества.
А мы?
Мы опоздаем…
Мы так сильно опоздаем, что никто из современных пророков, пожалуй, не скажет, когда же, наконец, мы догоним их и догоним ли вообще?»
Булгаков оказался редкостно прозорлив. Он угадал положение России на много лет вперед – вплоть до наших дней.
Но все-таки – откуда берутся эти его пессимистические прогнозы насчет России осенью 1919 года?
Он видит, что в России, заключившей с Германией сепаратный – то есть отдельно от союзников – Брестский мир и вышедшей из войны за полгода до победы (поэтому, понеся за три года войны огромные жертвы, она потеряла права на свою долю репараций – после поражения Германии), вовсю полыхает спроектированная Лениным братоубийственная Гражданская война… Ленин призывал солдат «повернуть штыки от немцев – против своих “буржуев”». И все вышло как по писаному.
«И вот пока там на Западе будут стучать машины созидания, – с горечью пишет Булгаков, – у нас от края и до края страны будут стучать пулеметы.
.. Там будут строить, исследовать, печатать, учиться…
А мы… Мы будем драться.
Ибо нет никакой силы, которая могла бы изменить это».
Это выпестованная Лениным могучая бабочка революции и империализма-социализма билась и рвалась из кокона.
А как работали после конца мировой войны «машины созидания» на Западе?
«…Именно потому, – пишет Гайдар в той же работе со знаменательным заголовком “Государство и эволюция”, – что монополистический капитализм даже в зародыше нес грозную опасность свободному предпринимательству и политической демократии, именно благодаря очевидности того, что он ведет не к логическому развитию, а заводит в тупик, представляя собой злокачественное, паразитическое новообразование на теле капитализма, американское общество вступило в борьбу с этим явлением…Конгресс и администрация США приняли целый ряд антитрестовских мер, которые “перекрыли кислород” монополистическому перерождению капитализма, редукции рынка».
И открытые общества мерной поступью двинулись дальше.
Вот и все про империализм, оставшийся только в истории XX века и в старых учебниках по истории ленинизма.
8. Сопротивление. Листовки
Нам хотелось разлиться заразой
По широкой и тусклой стране, —
Неожиданно всех взяли сразу,
Безоружных, в мальчишеском сне.
«Негативизм наш нарастал, – рассказывает Виктор Васильев. – Радио (западное) слушали. Диссидентов мы считали героями. И вот, значит, еду я как-то с Егором в метро утром – мы в МГУ учились, и часто ездили вместе. И в какой-то момент он мне говорит: “Ну как? Понятно ведь, что надо бороться с этой штукой. Ну вот, тогда приходи сегодня вечером”. И я пришел.
