Альфред Вельм - Пуговица, или серебряные часы с ключиком
Места себе не находит дедушка Комарек.
Но вот наконец кончилась мука его. Он сидит и плетет свой сачок, а мальчонка без устали рассказывает о Берлине, будто бы в самом Вавилоне побывал…
— А этот Маргариновый босс, как ты его называешь, он что, торгует рыболовной снастью?
— Да нет, не торгует он, а выменять у него чего хочешь можно. Потому как он босс, дедушка Комарек.
— Вот как! — произносит Комарек и плетет и плетет свой сачок.
— Он человек чести, дедушка Комарек. Он так и сказал: вот тебе нить и сто крючков, и ты мне принесешь еще десять угрей. А если привезешь два десятка — еще двести крючков получишь и четыре мотка сетевой нити.
— Что ж, честный, стало быть, человек, раз, не зная тебя, вперед столько нити дал.
— Босс — человек чести, — повторяет Генрих.
— Ну, а если, скажем, ты ему три десятка угрей привезешь?
— Пятьсот крючков даст, дедушка Комарек.
Такой вот идет у них разговор.
Старый Комарек все плел и плел свой сачок до самой темноты. А на рассвете, как только чуть-чуть посветлело, снова сел за него. Когда мальчонка проснулся, Комарек уже готовую сеть к обручу прилаживал. Потом они вместе повесили сачок на деревянный крюк во дворе. Но долго он там не провисел. Вскоре они сняли его и отнесли в дом: время, мол, беспокойное, а настоящий сачок — это ведь целое состояние. И все обдумывали они, как им дальше жить…
— Поедешь в Берлин — замок купи, а то и два. Два надежных замка, — сказал старик.
Ведь не что-нибудь — основу своего богатства они закладывали, а мир кругом полон зависти!
Ночью они встали и пошли копать червей. На следующий день вечером они уже поставили перемет.
— И еще он говорил, дедушка Комарек, что может нам рыболовную сеть достать.
— Вот если бы он нам две ставные сети достал!
Генрих и Отвин теперь часто ездили в Берлин. Ребята сразу же взбирались на крышу заднего вагона и уже знали, когда и где бывает проверка. Потом они сидели на кушетке у Босса, и Генрих говорил:
— Хорошо, Босс, все привезем, но только ты нам к субботе две коробки красок добудь и граммофонных иголок. Ну, и резиновые сапоги для дедушки Комарека.
Как-то они увидели двух американских солдат. Один из них бросил окурок, а какой-то дядька нагнулся, поднял окурок и докурил.
Когда у них выпадало немного свободного времени, они шли навещать Рокфеллера. Правда, редко заставали его. Однажды они спустились в его «виллу» и положили специально прибереженного угря на серо-голубой патронный ящик. Однако, когда они недели через две встретили Рокфеллера, они узнали, что он и не видел никакого угря — оказывается, его крысы сожрали. Сам Рокфеллер уже не промышлял дамскими чулками: согнувшись, он таскал с собой тяжелое ведро из-под мармелада: в нем была селедочная молока и две селедки. Черный костюм Рокфеллера был весь заляпан.
— А соленой селедкой можно чего-нибудь добиться в жизни, Рокфеллер?
Мальчишка удивленно посмотрел на них. Как раз при помощи селедки чего хочешь можно добиться! И вообще Рокфеллер был на коне. Он достал из кармашка свою луковицу и мельком взглянул на циферблат. Оказывается, селедка — она куда прибыльнее чулок, утверждал он теперь.
Генрих и Отвин хотя и соглашались с ним, однако про себя решили, что, пожалуй, при помощи селедки вряд ли многого можно добиться в жизни.
— Когда мы тебе опять угря привезем, Рокфеллер, мы его под потолок повесим, чтоб крысы не сожрали.
И рубашка и желтый галстук на Рокфеллере уже не имели прежнего вида — все было грязное, мятое.
Иногда они во время своих поездок встречали и человека в старом заплатанном свитере. Однажды — это было на Лертском вокзале в Берлине — они уже взобрались на крышу, когда увидели его. Узнав их, он подал им свой пустой чемодан, а сам влез вслед.
— У нас только немного сетевой нити, — врал Генрих.
На самом деле у них был с собой новый фонарь и две глубокие тарелки, три коробки спичек и пакетик маргарина. Недоверия своего они не преодолели — уж очень много вопросов задавал дяденька в заплатанном свитере! Но вообще-то он им нравился.
В другой раз они узнали, что этот дяденька срезал проволоку с ограды на выгонах. У него были с собой большие кусачки, и он резал проволоку на штифты. Утром, когда он ехал в Берлин, он едва мог поднять свой чемодан. Из этих штифтов он потом делал гвозди.
— Дело стоящее или как? — спросил его Генрих.
— Какое дело?
— Ну, это… с гвоздями.
Дяденька пожал плечами:
— Стоящее, конечно.
— А вы скажите, сколько дает вам один гвоздь? — спросил Генрих. — Окупает он себя?
— Когда-нибудь да окупит, — ответил дяденька.
— А что, разве за них не сразу платят?
— Нет, не сразу.
— Мы поговорим с Боссом. Он сразу бы заплатил, правда, Отвин?
— Мало даст.
— А мы поговорим с ним, пусть как следует заплатит.
Иной раз старый Комарек и ночь напролет при свете фонаря плетет свою сеть. Или стоит посреди комнатки и бережно укладывает большой невод. А мальчонка спит на лежанке. Комарек стоит и думает: что-то снится сейчас малышу?
Светает. Комарек берет сачок и спускается к озеру. Не знает он, как ему быть: то ли разбудить Генриха, то ли дать ему поспать. И каждое утро с ним так: жалко тревожить мальчика! Но он же накануне обещал разбудить его. Старик возвращается и трясет Генриха за плечо, покуда тот не проснется. Теперь они уже вместе выгребают на середину озера. Над водой еще висит утренний туман…
— Дедушка Комарек, Матулла у нас теперь бургомистром.
Но старику нет охоты сейчас думать об этом, он только говорит:
— Матулла, стало быть.
— Говорят, осенью имение будут делить.
— Значит, будут все-таки делить.
— Готлиб рассказывал.
Должно быть, прошедшая ночь была чересчур светла: на перемете оказалось только шесть угрей и два хороших леща.
Случалось, что старый Комарек относил немного рыбы в деревню. Обычно делал он это после наступления темноты. Ходил он к каретнику Штифелькнехту, а как-то отнес две большущие щуки кузнецу. При этом он рассказал мастеру, какой ему нужен якорь. А каретник как-то вечером приволок на спине дверь.
Через неделю еще одну.
Вместе с Генрихом старый Комарек сходил в лес и принес оттуда сосновые слеги — крышу чинить. Над прохудившимися местами они положили камыш, и старик прикрепил его ивовыми прутьями к поперечинам.
— Дедушка Комарек, Пувалевски вернулся.
— Кто-кто?
— Пувалевски. Вчера вернулся из плена.
— И что ж он, прямо сюда, в деревню, пришел?
— Вчера в полдень пришел. Теперь у них вся семья в сборе, дедушка Комарек.
Оба сидели и молчали. И оба думали об умершем Бальдуре. И оба думали о том, что хорошо было бы теперь дать Пувалевски парочку жирных угрей. Но ночи сейчас были холодные и ясные, и для Босса они не поймали и двух десятков угрей, а им до зарезу нужно еще два мотка сетевой нити…
— Попадется нам завтра в верше уклейка или поймаем плотвы немного, вот и отнесешь им — пусть варят себе на обед.
Да, что и говорить, поставили они хоть и небольшое, но настоящее рыболовецкое дело. На перемете у них триста пятьдесят поводков! Каждое утро они поднимают из воды две верши и относят их сушить под ольхой. А ставная сеть сушится на балке. Теперь и четырехугольный подъемник готов. Хорошо было бы еще небольшой невод завести.
— Хлопковая нить нужна, Генрих. Ох как нужна! — говорит старый Комарек, и оба они гордятся уже приобретенным.
На следующий день Комарек выходит косить траву под ольхой. Он не крестьянин и как-то неловко размахивает косой. Но им нужно сено — у них лошадь: зима заявится, они потребуют себе Орлика.
21— Неплохо у тебя получается, Отвин. Но я бы большой пароход вот тут нарисовал.
— Есть уже пароход.
— Маленький очень.
— Он ведь в воде.
— Все равно я бы его во много раз больше нарисовал.
Лето уже подходит к концу. На ветвях яблоньки висят маленькие кругленькие яблочки.
— Понимаешь, Отвин, маленький он очень, море вот-вот проглотит его.
— Это он так далеко от берега уплыл и совсем один там.
— А мне кажется, он тонет.
— Не знаю, может быть, он и потонет.
— Я не дал бы ему утонуть, Отвин. Я бы его так нарисовал, чтобы он ни за что не утонул…
В воздухе плавают паутинки. Ребята отмахиваются.
— Понимаешь, если он пойдет ко дну, значит, он маленький слишком. Потому его и надо нарисовать большим.
— И большие пароходы тонут.
— Нет, они не так легко тонут, как маленькие.
— Все равно тонут.
— Не так легко, Отвин. Давай нарежем проволоки для дяди в свитере. Я кусачки дедушки Комарека прихватил.
Немного погодя они и впрямь прошли по-над берегом озера, пересекли речушку Губер и поднялись на раутенберговский выгон. Здесь они срезали нижнюю проволоку ограды. Но дело это оказалось нелегким. Все же они несколько дней приходили сюда и резали штифты прямо на месте.
