Лев Разгон - Шестая станция
— Я вас попрошу, товарищ Морковкин…
— Проси, проси… Да посильнее! Ты еще, видно, с комсомольцами дела не имел, думаешь, что их упросить можно… Еще нас попомнишь!..
…Вечером, когда стемнело, Степан подошел к «Всестрою». Он подождал, когда по нужде выскочил из избы какой-то парнишка, и кликнул его.
— Петьку Чичигова знаешь?
— Петьку Косого, что ли?
— Ну, пусть косого… Шепни ему тихонько — пусть выйдет… Да чтоб этот ваш Масюк не слыхал.
— А его нету. В «Нерыдай» гулять пошел Иван Николаевич.
— Пусть пока гуляет… Зови Петьку-то.
Ну что взять с этого парнишки! Да и с других… Конечно, их Масюк до смерти запугал. Сказал, что, ежели кто пикнет, выбьет из него весь хлеб, что поел… а потом — в ГПУ и в тюрьму… Ведь про всех все знает — кто когда стибрил на базаре, кто из детдома сбежал… Куда от него денешься!.. Только и вздохнешь полегче, когда вечером уходит в «Нерыдай». Почитай, на всю ночь… А сегодня придет пораньше — забирать баки и змейки…
— Это какие змейки?
— Такие. Из жести делаются.
— И часто вы их делаете?
— Да бывает, что часто. Он их всегда ночью забирает.
— Ты-то, парень, знаешь, для чего эти баки да змейки делаются?
— А чего не знать? Для самогона.
— А кто их забирает? Ну, которые с Масюком приходят?
Петя молчал. Все оживление, с которым он рассказывал Морковкину про то, как работают они по двенадцати часов, как спят по очереди на лавках и составленных табуретках, с него слетело. Он почесывал свою босую ногу другой ногой, переминался и вздыхал.
— Про этих нельзя говорить… Как скажешь — амба. Убьют и скинут за плотину… Короли…
— Это которые, бубновые?
— Они самые.
Час от часу не легче! «Бубновыми королями» звали себя на Волховстройке воры да бандиты, слетевшиеся сюда, где милиции поменьше, людей побольше… Эго они несколько недель назад у плотников получку забрали, это они пьяные драки устраивают, раздевают выпивших. Вот в какой узелок попал ты, экправ! Ну, он им покажет, что значит Морковкин! Стало быть, этот Масюк из государственной жести делает еще и самогонные аппараты да и сбывает их через бандитов! А дает нм эту жесть Налетов, смотритель зданий!.. Хорош гусь! За производительность труда воюет!
В ячейке Гришки Баренцева не оказалось, и на этот раз Степан свои стремительные планы осуществлял без всяких препон. Милиционер, которого не без труда разыскал Степа, выразил готовность ничего не откладывать и преступников застигнуть на месте. Он поправил портупею, надел смушковую шапку с красным верхом, кликнул своего товарища, и они быстро пошли в сторону моста. По дороге встретили Сеню Соковнина из механической, и, когда он узнал от Степана, на какое дело идут, глаза у него засверкали от восторга, и он сразу присоединился к Морковкину и милиционерам. Вчетвером они подошли к избе «Всестроя» и вошли в помещение.
— Легавых-то зачем?! — с отчаянием шепнул Морковкину Петя.
Масюка в избе не было. Вскочив со своих мест и сгрудившись в угол, мальчишки с любопытством и страхом смотрели, как милиционеры шарят по избе. Да шарить особенно не пришлось. Три аккуратно сделанных бачка стояли в углу. А за печкой лежали змеевики да два недоделанных еще только паялись…
— Ведра на полтора, — с удовлетворением сказал милиционер, встряхивая бачок. — Ну, где же хозяин? Сейчас протокол будем составлять.
Хозяина все не было и не было. А Морковкину не терпелось скорее увидеть Масюка. И сколько же можно ждать этого гада? Тем более, что известно, где он находится…
— Масюк в «Нерыдае». И, по-моему, надо туда пойти и прямо на месте взять его. Со всей компанией… И сюда привести — носом ткнуть в его производство, — предложил Степан милиционеру.
Милиционеру тоже скучно было сидеть в вонючей избе, и он охотно согласился с Морковкиным. Во «Всестрое» оставили другого милиционера с Сеней Соковниным, а Степан со старшим пошли за Масюком.
Никогда раньте Степан Морковкин да и любой из комсомольцев не бывали в этом заведении. Некоторое время назад приехали из Питера какие-то жучки, сняли на окраине двухэтажный деревянный дом, наняли плотников, и они им быстренько сломали внутри дома перегородки, внизу сделали пивную с буфетом, а наверху, в большой горнице, наставили столы, сколотили стойку, соорудили вроде большого крыльца в углу — для гармонистов и тех, кто чечётку пляшет… У дверей повесили два больших фонаря и вывеску: «Ресторан «Нерыдай»… И пошло!.. Смекнули нэпманы, что на Волховстройке тысяч пятнадцать человек, что заработки большие — по сто — полтораста в месяц получают плотники, а другие и побольше, — что слетелись на стройку разные людишки: и клёшные ребята, которым на Лиговке в Ленинграде неуютно стало, и кулачки из дальних деревень… Всю ночь горят огнем окна этого кабака со странным названием, всю ночь несутся оттуда пьяные крики, вой гармоники, треск чечетки… А после получки стоят возле «Нерыдая» женщины и ловят своих загулявших мужей.
Степан с милиционером подымался по грязной лестнице. Ему было и противно и любопытно… Что же это за ресторан такой? В дымном, накуренном зале было тесно. За столиками сидели люди с красными, потными лицами, с остекленевшими глазами. Между ними пробегали половые — юркие мужички в белых передниках, с грязными полотенцами через левую руку. Ни одного знакомого лица! Ни одного из тех, кто делал бетон, взрывал камни, монтировал машины… Это были всё чужие, и он был чужой среди них, и это было приятно и немного жутковато.
Но вот и знакомое лицо!.. Даже не одно… За дальним столиком в углу сидел смотритель зданий Волховской стройки. Видно было, что он очень пьян, но лицо его оставалось, как всегда, бледным и неподвижным. Он по-хозяйски, не глядя, тушил папиросу в тарелке с остывшим мясом и что-то говорил людям, с которыми сидел за столом. Среди них Морковкин увидел и мясистое лицо с наглыми глазами за стеклами железных очков. Вот он, Масюк! Недаром, значит, Ксения про Налетов а и «Нерыдай» говорила!..
Конечно, что говорил Налетов, нельзя было услышать. Да и вообще ничего нельзя было услышать в пьяном шуме «Нерыдая». На эстраде женщина, одетая под цыганку, размахивала широченными юбками, отчаянно дергала плечами и, разводя в сторону давно не мытые руки, визгливо пела:
Стаканчики граненые
Упали со стола.
Упали и разбилися…
Разбита жизнь моя!
Три слепых гармониста позади нее равнодушно растягивали меха своих инструментов и смотрели на зал немигающими, незрячими глазами. В зале пели, кричали, ругались, и никто не обращал внимания на Морковкина и милиционера. Нет, заметили! Людей возле Налетова как ветром сдуло!.. И Масюк приподнялся, но Степан протянул руку, и Масюк снова опустился на место.
— Спокойно, гражданин Масюк! Вот он, товарищ милиционер! Эксплуататор и фабрикант самогона! А этот, видно, тоже замазан, и его надобно тоже прихватить!..
Но Налетов не смутился. Лицо его оставалось, как всегда, спокойным, уверенным. Он лениво сказал милиционеру:
— Возьмите этого гражданина и выясните обоснованность обвинения. А завтра я лично позвоню начальнику уездной милиции. Меня вы знаете?
Милиционер знал. И Налетова не прихватил. Масюк покорно пошел за милиционером. Он шел, не обращая внимания на торжествующее горячее дыхание Морковкина, не замечая его; он ковырял в зубах спичкой и даже напевал какую-то песенку. И только в своей артели, когда он увидел чужих людей и самогонные аппараты, разложенные на верстаках, он раскричался, буйно топая ногами, сжимая кулаки:
— Байстрюки, шпана проклятая! Я их пожалел, из-под заборов взял, я их на мастеров учил, сил своих не жалел, как отец родной был, а они, негодяи, вот что стали делать!! Я, значит, ухожу, верю им, а они самогонные штуки делают! Да еще из государственного, значит, сырья! И продают их невесть кому! Вот благодарность-то, товарищ милиционер! Помогай им после этого! Учи! Корми! Выводи в люди! Составляйте сразу же протокол! Не жалейте их, подлецов! В тюрьму их за такое!.
Всего ждал от Масюка Морковкин, но не такого! А главное — ничего он с этим наглым враньем не смог поделать. Милиционеры вызывали мальчишек, и они, уткнувшись глазами в пол, бубнили, что не знают людей, которые просили их делать баки да змейки… И не знают они, для чего их делали… А Иван Николаевич и не ведал про эти штуки… А им — да, обещали денег на папироски и ириски… И Петька, Петька Чичигов, он тоже что-то мямлил и не сказал правды. И милиционеры составили большой протокол, подписанный детскими закорючками и крестами и размашистой фамилией Масюка. А Морковкин отказался подписывать протокол. И Сене Соковнину запретил.
— Комсомольцы под липой не подписываются! И вы, товарищи, представители Советской власти, зря уши развесили… Тебе, Масюк, сухим из воды не выйти! Это я тебе, экправ Морковкин, говорю! Ладно! Забирайте это масюковское изделие, и айда! Не жди добра, нэпман проклятый! Тебе от нас жизни все равно не будет! И Налетову твоему тоже не будет!..
