Семен Бытовой - Река твоих отцов
— Конечно, — согласилась бабушка. — Когда поезд на Тумнин пришел, меня в город возили. Доктор глаза мои посмотрел, сказал, что трудно их вылечить. Это зимою дело было, а весной, когда по Тумнину лед пошел, я видеть совсем перестала.
— Если бы ты, атана, помоложе была, можно было бы операцию сделать тебе. А ты ведь у нас совсем старенькая…
— Пускай, чего там, — махнула она рукой. — Много глаза мои повидали. Тоже устали, наверно. — И попросила: — Посиди еще, расскажи кое-чего…
Валентина, держа в своих ладонях ее худые, в темных морщинах руки, стала рассказывать о городе, где училась, и какой он из себя, город.
— Вот видишь, хитэни, — оживилась Анна Васильевна, — прежде я тебе сказки говорила, а нынче ты говоришь мне…
— Так ведь не сказка это, атана. Бабушка задумалась.
— Жаль, рано я на свет родилась. Если бы я помоложе была, с тобой бы в большой город съездила. А раз не могу, думаю, сказку мне говоришь.
В это время на реке послышались голоса. Валентина выглянула в окно. К берегу приставали ульмагды.
— Из Джугжи люди прибыли, — сказала Адьян. — Наверно, к тебе они, Валентина.
Никогда еще столько людей сразу не приезжали к доктору. И хотя нуждалось в лечении всего несколько человек, к Валентине записались все.
Она начала прием утром и закончила его поздно вечером, когда над тайгой уже вовсю пылал закат.
Очень усталая и в то же время счастливая шла она домой — первый орочский доктор из древнего рода Акунка.
Эне
Когда после лесной школы Наташа Бисянка поехала во Владивосток поступать в учительский техникум, с ней в дороге приключилась беда: потеряла сумочку с деньгами.
Оставаться в большом незнакомом городе без копейки было страшно, и девушка решила сойти на ближайшей станции и ночным поездом вернуться в Уську.
«Подойду к вагону, — решила она, — расскажу проводнику, что потеряла деньги. Может быть, как раз хороший человек попадется, захочет мне помочь».
О том, что опоздает к экзаменам, Наташа теперь не думала. «Значит, не суждено дальше учиться, — успокаивала она себя. — Что ж, приеду домой, поступлю работать. В крайнем случае на заработанные деньги на следующий год поеду».
В полночь к перрону подошел поезд. Наташа подбежала к вагону, стала объяснять проводнику. Но тот сперва и слушать ничего не хотел.
— Нужен билет, девушка!
— Я, дяденька, деньги потеряла.
— Как же так?
— Сама не знаю. Хватилась, а сумочки моей нет.
Проводнику стало жаль нездешнюю девушку со скуластым лицом и печальными глазами. Подумав, он уступил ее просьбам:
— Ладно, как только поезд тронется, сядешь.
— Спасибо, дяденька!
Добравшись на вторые сутки до Уськи-Орочской, Наташа, не заходя домой, побежала к Сидоровым. Не застав их дома, села на крылечке и стала ждать. Вскоре из школы пришла Валентина Федоровна.
— Наташа?!
Девушка залилась слезами.
— Успокойся, расскажи, что случилось?
Наташа вытерла глаза, виновато посмотрела на учительницу и рассказала, какая с ней приключилась в дороге беда.
— Ничего, что-нибудь придумаем. Придет Николай Павлович, решим, что делать.
— Все равно не поеду больше!
Матери она сказала, что раздумала поступать в техникум.
— Конечно, дочка, оставайся, — сказала мать. — В городе одной жить страшно. Ты еще маленькая.
Казалось, на этом все кончилось. Но назавтра чуть свет к Бисянкам прибежала учительница.
— Собирайся, Наташа, да поскорей!
— Куда? — удивилась девушка.
— К поезду, куда же. Через час — поезд. Николай Павлович за билетом пошел.
— Не пущу ее, — запротестовала Наташина мать. — Опять в дороге беда с ней случится.
— Ничего не случится. Просто будет повнимательней. А ехать непременно надо. Другие девушки поехали, и Наташа пусть едет. Окончила школу с отличными отметками, нужно дальше учиться. После трудней будет…
— А где второй раз деньги возьму? Нет у нас других денег…
— Не беспокойтесь, дорогая, о деньгах. — И обратилась к Наташе: — Ну, чего же ты, время не ждет.
Усаживая девушку в вагон, Николай Павлович вместе с билетом дал ей и деньги на дорогу. С тех пор прошло много лет.
Наталья Бисянка стала учительницей. Но о том, какое участие в ее судьбе приняли Сидоровы, не забывала.
Накануне 8 Марта, услышав по радио о награждении Валентины Федоровны орденом Трудового Красного Знамени, Бисянка бросила домашние дела и, несмотря на жуткую пургу, побежала поздравить свою учительницу.
Ветер с яростью сбрасывал с деревьев хлопья колючего снега, кружил их в воздухе. Вровень с домами на улице намело сугробы. Каждый шаг давался Наталье с невероятным усилием. Казалось, сейчас ее подхватит белым вихрем и унесет. Несколько раз Наталья падала и, едва выбравшись из сугроба, задыхаясь, бежала дальше.
Другие не вышли бы из дому в такую пургу, а ей, Наталье Бисянке, было все нипочем. Она хотела первой обнять дорогую Валентину Федоровну, сказать ей что-то особенное.
Но только Наталья прибежала к дому Сидоровых, только толкнула плечом дверь, сразу все слова вылетели из головы.
Она кинулась к Валентине Федоровне, обняла ее крепко и сказала всего лишь одно — единственное слово:
— Эне!
«Эне», как вы уже знаете, по-орочски «мама».
— Спасибо, аса хитэни! — целуя Наталью, ответила Валентина Федоровна.
Оказывается, не одна Бисянка спешила в этот поздний вечер к Сидоровым. Со всех концов Уськи-Орочской люди шли и шли сквозь снежный буран на огонек, который сегодня особенно ярко горел в доме на берегу Тумнина.
Шли и думали: «Скоро тридцать зим, наверно, как светит орочам, ровно маяк, небольшой огонек в том окне…»
К утру пурга утихла. На восточном горизонте показалась заря — примета ясного хорошего дня.
Март — очень неровный месяц. Но он, как говорят орочи, уже сидит на спине у зимы.
Именно таким здесь был март 1960 года.
Гордое слово — учитель!
(Из письма Николая Павловича)
«…У нас, в предгорьях Сихотэ-Алиня скоро осень. Ее приметы уже видны повсюду. По утрам Тумнин встречает зарю облачками белого тумана, но держатся они на реке недолго. Взойдет из-за горных отрогов солнце, и на весь день устанавливается тихая, светлая погода. Воздух чист, прозрачен и звонок, и на фоне голубого неба все чаще видны серебристые паутинки.
Вот когда хорошо побродить по нашей тайге. Каждое дерево, каждый куст одеты в свой особый наряд, и столько новых красок уже вплелось в растения, что не сразу охватишь их взором. У леса началось как бы второе цветение. Правда, будет оно коротким, но на редкость разнообразным.
Листья маньчжурского ореха уже наполовину покрылись охрой. В багрянец оделись тугие лозы дикого винограда. Тронуты позолотой ажурные кроны амурского бархата. Приречные клены стали алыми и горят в долинных перелесках высокими кострами. Упрямо лезет вверх, оплетая высокие стволы тополей, китайский лимонник с бутонами ярко-красных ягод. А вот ольха не покоряется осени: по-прежнему зелена.
Словом, свободные часы провожу в тайге, а она, как вы знаете, совсем рядом, и пишу этюды. Эта давнишняя страсть все еще во мне жива и, честно говоря, за тридцать лет, прожитых в лесном крае, ничуть не утихла. Ведь осени одна на другую не похожи.
Мое увлечение живописью объясняется еще тем, что к старости я стал и учителем рисования.
Вас это, вероятно, удивит. Ведь вы знаете меня директором школы и учителем истории. Но от директорства я недавно отказался — уже не по силам. Стало больше времени, и я взял на себя и уроки рисования.
Прежней „лесной школы“, какую вы помните, у нас уже нет. Правда, и новое двухэтажное здание стоит на берегу горной протоки, среди буйного леса. Но эта школа уже ничем не отличается от городской: светлые классы, просторные учебные кабинеты, большая учительская.
А ведь начали мы свой путь — помните? — в старом домишке с дырявой крышей, где вместо печей стояли железные бочки из-под нефти.
Изменилась и сама Уська-Орочская. Теперь ее не узнать. Новые улицы, обогнув излучину Тумнина, протянулись далеко к сопкам. Жителей прибавилось. Особенно много поселилось в последние годы лесозаготовителей.
Как видите, дошла очередь и до нашей тайги. Там, где еще недавно бродили глухими тропками охотники орочи, теперь звенят пилы, гудят тракторы, по лесным дорогам к морю мчатся грузовики с дорогим строевым лесом.
Помните наши старые деревянные мостики через протоки? Каждую весну большая вода разрушала их, уносила с собой. Их теперь заменили бетонными. Новый мост скоро проложат и через Худями, так что круглый год будет у нас открыта дорога на другой берег Тумнина, куда несколько лет тому назад переселилось много орочских семей.
