В. Азаров - Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3
— У меня есть.
— Всё равно, сперва домой…
Дома Анна Степановна заставила Оленьку потеплее одеться, потом сказала Егорушке:
— Ты лыжи хотел себе купить, так вот, поезжай с Олей. И обратно вместе. Подождешь ее.
Оленька и Егорушка выехали на попутной машине, и через час они шли по главной улице небольшого степного городка.
Оленька быстро разыскала дом, где помещался и суд и прокурор, и следователь. Вход к следователю был со двора. Оленька открыла калитку. Но Егорушка ее остановил:
— Нехорошо получается, — сказал он. — Ты к матери на свидание идешь и без передачи.
Но Оленька медлила, и Егорушка догадался.
— У тебя нет денег?
— Только на дорогу взяла.
— Да-а, — задумчиво произнес Егорушка, но тут же деловито предложил: — Возьми мои.
— А лыжи?
— Лыжи в следующий раз! — И, не ожидая согласия Оленьки, Егорушка побежал через дорогу к продуктовому магазину.
45Оленька плохо понимала, зачем ей надо идти к какому-то следователю в самый обычный дом, когда ее мама находилась в тюрьме, расположенной в большом каменном здании на окраине города. Но так ей велела Анна Степановна, и она боязливо вошла в комнату следователя.
— Тебе, девочка, что надо? — спросил ее сидящий за столом русый, совсем молодой человек.
— Я хочу… Я прошу… Можно мне к маме?
— А что она?
— В тюрьме…
— Это хуже, — сочувственно проговорил следователь и, догадавшись, что перед ним дочь Олейниковой, сказал: — Сейчас нельзя, она под следствием.
— Я ненадолго. Я сразу уйду… — продолжала настаивать Оленька.
— Но зачем это тебе? Только расстроишь себя и мать.
— Она одна, совсем одна, — опустив голову, тихо проговорила Оленька. — И она думает, что я ее не люблю… — И заплакала.
— Ну хорошо, — после некоторого колебания сказал следователь, — сейчас что-нибудь придумаем. — Он снял телефонную трубку. — Доставьте гражданку Олейникову. — И улыбнулся: — Сейчас увидишь свою маму! А это что у тебя за сверток? От кого? Не от Павла Юхова?
— Я в магазине купила, — показала Оленька в окно…
— А Павел Юхов, как уехал, больше не приезжал?
— Пусть совсем не приезжает, не нужен он нам.
— Ишь ты, какая серьезная! Ну, ладно, садись и жди маму, а я поработаю.
Оленька присела, оглядела голые, оклеенные серыми обоями стены, стоящий в углу шкаф, стол у окна и, не найдя для себя ничего интересного, взглянула на улицу, где бежала поземка. Она ждала мать, ждала каждую минуту, и всё же ее появление было неожиданным для Оленьки.
Она не в силах была встать, броситься навстречу и только услыхала хлестнувшие ей в лицо слова:
— И сюда пришла, негодница?
— Как вам не стыдно так встречать девочку? — поднялся следователь, но Оленька даже не расслышала, что он сказал. Она испуганно вскочила с места и уронила сверток.
— Мама, я люблю тебя. — Она нагнулась и стала собирать по полу колбасу, крендели, конфеты. Собирала и вновь роняла. Она ползала на коленях, словно молила о пощаде, и повторяла одно и то же: Мама, я люблю тебя…
Анисья ничего не хотела слышать. Она, казалось, безжалостно топтала ее каждым своим словом:
— Змею за дочь приняла! Мало тебе, что в Шереметевке ославила, здесь хочешь утопить?
— Что вы делаете, Олейникова? — крикнул следователь. — Замолчите, или я прикажу вас вывести.
— А я и не просилась сюда.
Оленька кое-как собрала свой подарок и протянула его матери:
— Мама, это тебе.
Анисья оттолкнула ее:
— Уйди, видеть тебя не хочу.
Оленька отшатнулась. Прижав к себе сверток, она бросилась к дверям. Следователь остановил ее.
— Ты не обижайся на мать. Она сама не знает, что говорит. А теперь ступай.
Увидев Оленьку, Егорушка сразу всё понял:
— Поехали домой.
Но у крыльца взял сверток и снова скрылся в коридоре. Он подошел к сидящему у дверей следователя милиционеру, сунул ему в руки снедь, от которой отказалась Анисья, и сказал:
— Пойдете, так отдайте кому-нибудь это.
Всю обратную дорогу в Шереметевку Оленька думала лишь об одном: сначала она ушла от мамы, а теперь мама прогнала ее. Больше в Шереметевке ее уже ничто не удержит.
Грузовик остановился на базарной площади. Оленька спрыгнула на землю и, к удивлению Егорушки, направилась к реке.
— Ты куда?
Оленька не ответила.
— Ты куда, Оля? — Егорушка едва поспевал за ней.
— Пойдем, помоги мне!
Оленька вошла во двор своего дома, поднялась на крыльцо и, потрогав замок, сказала недоумевающему Егорушке:
— Найди какой-нибудь кол, только покрепче.
— Замок ломать? А ключ где?
— У Юхи, она его не даст…
— А удобно? Как бы чего не было.
— Ничего не будет, — уверенно ответила Оленька. — Я хозяйка, а не Юха.
После такого довода Егорушка с величайшей охотой достал торчавший из-под снега железный крюк, ударил им по замку, и Оленька, как хозяйка, переступила порог дома. В доме было холодно, неуютно, всюду виднелись следы обыска, поспешных сборов в дорогу. Оленька велела Егорушке затопить плиту, сама принялась за уборку. Загремела посуда, заскреб по земляному полу кухни веник, всё в доме задвигалось, стало перемещаться с места на место, принимало новый, по мнению Оленьки, более лучший порядок. И хоть не очень-то весело было у Оленьки на душе, но она шутя сказала своему помощнику:
— В магазине, Егорушка, остались твои лыжи.
— Ничего, у меня самоделки не хуже настоящих. И неожиданно сказал: — Хватит убираться, пошли домой.
— Я дома!
— Насовсем? — спросил Егорушка, поняв, что Оленька у них больше жить не будет.
— Ты маме скажи…
— А обедать придешь?
— Чем-нибудь и здесь перекушу.
В сумерки пришла Анна Степановна. Она оглядела прибранную кухню, заглянула в зальце и спросила:
— Мать видела?
— Да…
— О чем говорили?
— Прогнала меня.
— А ты что решила?
— Сначала хотела в Ладогу уехать, а потом раздумала. Как же я маму брошу, когда она в тюрьме! И дома никого. Нельзя мне уезжать.
— Может быть, бабушку вызовем?
— Не надо. Я одна…
Анна Степановна обняла Оленьку, поцеловала ее в голову.
— А то оставайся у меня.
— Нет, — отказалась Оленька, — вдруг мама вернется?
В сенях хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, в дверях появилась Юха.
— Что наделала? — грозно крикнула старуха. — Кто тебе позволил петли ломать?
Оленька выдержала натиск Юхи и спокойно приказала:
— Отдайте ключ от моего дома.
— И то верно, — посоветовала Анна Степановна. — Иль не видишь, — хозяйка пришла?
46Зимние каникулы прошли быстро. В школе снова начались занятия. Никто не знал, о чем Елизавета Васильевна говорила в районе, по, судя по тому, что она вернулась оттуда довольная, было ясно, что ее конфликт с Дегтяревым закончится не в пользу биолога.
Однако прошла неделя, за ней другая, а о Дегтяреве словно забыли: его никуда не вызывали, и никто не приезжал разбирать его спор с директором школы. А еще через неделю даже перестали вспоминать о последнем педсовете, словно и не было такого случая, чтобы ученица седьмого класса ушла от своей матери.
Оленька свыклась со своим положением хозяйки дома. Она просыпалась рано утром, когда в зимнем небе еще светились звезды, но уже горели огни в окнах домов. Со сна трудно было разобрать: наступило ли утро, или на улице стоит еще вечер. Она быстро одевалась и, громыхая ведрами, бежала на речку или к колодцу. На утреннем морозе колодезный журавль скрипел, словно двигался по улице целый обоз саней, в глубине колодца вода казалась совсем черной, и в ней серебристо поблескивала утренняя звезда. Перекинув через плечо коромысло и боясь расплескать воду, Оленька шла обратно не спеша и осторожно ступая по узкой протоптанной дорожке. Дома у плиты она готовила сразу и завтрак, и обед, и ужин и ровно к девяти часам успевала в школу.
В школе тоже всё шло своим чередом. Уроки перемежались с переменами, большие события — с маленькими. К большим событиям Оленька относила прежде всего появление в классе комсомольской организации. Хотя в комсомол пока что вступили только Володя, Зойка и еще несколько учеников, Оленьке казалось, что изменился весь класс. Он как-то стал взрослее, сдержанней, хотя оставался попрежнему шумливым. Оленьке исполнилось четырнадцать лет, она знала, что скоро тоже вступит в комсомол. Она хорошо будет учиться, как и полагается будущей комсомолке, и сделает всё, чтобы хорошо работал юннатовский кружок. Она решила, что теперь больше чем когда-либо она должна обладать самыми лучшими человеческими качествами: быть правдивой, смелой, бескорыстной.
Школьные дни проходили быстро. И особенно, когда стояла безветренная морозная погода. Тогда, приготовив уроки, семиклассники гурьбой шли на каток. В Ладоге катка не было. Да и предпочитали там конькам лыжи — эти вездеходы по заснеженным лесам! В Шереметевке же отдавали предпочтение конькам, потому что бродить на лыжах по степи не так уж весело, да не всегда из-за бесснежья и можно. В рощу приехала пожарная машина, залила водой футбольное поле, потом монтеры провели свет, радио, и по вечерам в роще было так же весело, как и летом.
