Сатьяпракаш Агарвал - Робинзоны из Бомбея
Однажды я случайно узнал, что паренька, которому больше всех достается от хозяина, зовут Рахимом. Вот как это случилось.
Рано утром — я еще не успел умыться — с заднего двора донеслись глухие звуки ударов и громкий детский плач. Я выглянул в окно.
Спасаясь от преследования, один из мальчиков ловко лавировал меж кузовами грузовиков и легковых машин, а хозяин, размахивая веревкой, старался его поймать. Со стороны могло показаться, что взрослый и ребенок играют в кошки-мышки.
— Стой!.. Стой, тебе говорю! — рычал взрослый. — Полезай наверх, поймаю — пощады не жди!
Неизвестно, куда «наверх» загоняли паренька. Может, это связано с какой-то опасностью, которой хозяин не хотел подвергать себя? Да нет, наверное, что-то другое: я уже заметил, что паренек был не из робкого десятка.
Потом вдруг вижу: парнишка с ловкостью обезьяны взбирается на грузовик, стоящий в нескольких шагах от моей квартиры, а разъяренный хозяин, стоя внизу, подгоняет его, грозно размахивая обрывком веревки:
— Лезь, щенок!.. Лезь выше!.. Выше, тебе говорю!
А когда мальчик, с трудом переводя дыхание, уселся на крыше кабины, хозяин спокойно проговорил:
— Теперь можешь отдыхать целые сутки. Снимать тебя буду завтра, в это же время… И ни куска лепешки тебе, ни глотка воды… Питайся свежим воздухом…
Только теперь до меня дошло, что «наверх» мальчишку загнали в наказание за какую-то провинность. И хотя крыша грузовика была футов[34] на пять ниже окон моей квартиры, парнишка вскарабкался туда за три секунды. Оказавшись в безопасности, он огляделся. На лице его, перепачканном сажей и пылью, четко выделялись грязные полосы от слез.
Из города я возвращался поздно вечером. Пройдя в ванную комнату, чтобы сполоснуть лицо, я увидел в окно того самого мальчика.
Уткнувшись лицом в колени, он горько плакал, повторяя прерывающимся от слез голосом;
— Ну, можно… я спущусь… я больше никогда… не буду оговариваться…
— Нет, нет, сынок, ты посиди, отдохни на досуге, устал, бедняжка, — выразительно помахивая концом веревки, издевательски-ласково отвечал ему снизу хозяин.
Неужели парнишка так и просидел на крыше кабины с самого утра? А ведь полдня лил дождь!
— Это предел жестокости! — возмущенно сказала жена, когда мы садились пить чай. — Сегодня же поговорю со всеми соседями по кварталу. Так продолжаться не может!
Она помолчала. Потом заговорила снова:
— Это же настоящий палач! Сначала мальчик плакал от побоев, а теперь этот садист целый день продержал его под открытым небом! Нет, это не человек, это какой-то зверь в человеческом облике. Сам уже не раз успел заправиться, а мальчишке даже по нужде не разрешил сойти вниз… Слышишь, опять плачет. — И она с возмущением принялась пересказывать мне обо всех событиях прошедшего дня.
— Конечно, он зверь, — поддержал я ее, — Жаль парнишку: с самого утра голодный.
— Дожидайся от этого ракшаса, накормит он, как же! Я уж не стерпела взяла кусок лепешки, завернула в газету и потихоньку бросила ему, а он смотрит на нее голодными глазами и не притрагивается. «Что ж ты, спрашиваю, не ешь?» — «Хозяин, говорит, опять поколотит», — «А откуда он догадается? — говорю. — Снизу-то совсем не видно, чем ты там занимаешься». Ну, кое-как уговорила — поел.
Положил кусок рядом, отщипнет немножко и незаметно в рот… А вот как напоить его — ума не приложу. Целый день просит хоть глоток горло промочить, да ведь это вода, ее в газету не завернешь, — И жена уже спокойнее рассказала мне обо всем, что узнала за сегодняшний день: — Зовут его Рахим Бахш. Живет с родителями. В семье, кроме него, еще две сестры. Отец работаем где-то на фабрике… Я с самого полудня стояла у окна, все расспрашивала.
Через несколько дней, когда с подоконника сдуло ветром мою новую рубаху — она упала прямо посреди гаража, — мне поневоле пришлось спуститься в мастерскую. Хозяина к счастью, не оказалось: поехал осматривать чью-то попавшую в аварию машину. Рахим, сидя прямо на земле, очищал ржавчину с какой-то зубчатой детали.
— Ну как, Рахим, хорошо тебе отдохнулось в тот день на крыше грузовика? — в шутку спросил я.
Его перепачканное маслом лицо расплылось в улыбке.
Не выпуская из рук грязную паклю, он тыльной стороной ладони отбросил волосы и, не говоря ни слова, кивнул.
— Он у нас сорвиголова! — вмешался стоявший неподалеку паренек. — Ему все нипочем! Никого не боится. Даже хозяина. Бывает, даже покрикивает на него. «Эй ты, кричит, любезный, подай-ка вон ту деталь!» За это ему и достается больше всех.
— Ну, а если бы тогда всю ночь пришлось сидеть на крыше? — спросил я.
— Ну и что, всю ночь? — ответил он со смехом. — На крыше еще как спится! На свежем воздухе, под звездами!
— Ишь расхвастался! — покачал головой самый маленький из мальчишек. Можно подумать — ему все нипочем! А как же бхут?
— Какой еще бхут? — удивленно спросил я.
Швырнув на землю промасленную ветошь, Рахим ухватил паренька за шиворот и, подтянув его вплотную к себе, наигранно-добродушно сказал:
— Смотри-ка, разговорился! А что мне бхут?
— О каком еще бхуте вы говорите? — с любопытством переспросил я. В глубине души я решил, что бхутом они называют меж собой своего хозяина.
— О каком бхуте? О самом обыкновенном, — усмехнулся мальчишка. — Рахим боится бхутов… Да, да, господин, сюда по ночам являются бхуты. Не верите — спросите у сторожа. Самого-то бхута не видно, только бубенчики на ногах звенят да изредка плач доносится.
— Может, раньше здесь было кладбище? — высказал я предположение.
— Нет, кладбища здесь не было, а был пруд, — понизив голос, заговорил Рахим. — Много людей потонуло в том пруду. Потому, видно, и повадились бхуты летать сюда. — Вот и вчера явился один, весь в белом, и стал тормошить сторожа. «Я, говорит, ужин принес тебе. Ступай поешь», А знаешь, что стало бы со сторожем, если б он хоть крошку в рот положил?..
— А ты сам видел бхута? — перебил я Рахима.
— Конечно! Своими глазами… Задержался я вчера допоздна: работа срочная была. Закончил — на дворе глухая полночь. Домой идти поздно. Вот и решил я заночевать здесь. Уснул. Вдруг среди ночи просыпаюсь, гляжу — большой грузовик трогается с места, а в кабине никого нет. У меня сердце в пятки от страха. Как же, думаю, так? Ведь только вчера сняли с него мотор и коробку передач, один остов остался. А тут вдруг, слышу, мотор заработал. Потом грузовик то вперед тронется, то назад сдаст, вперед-назад, точно буксует… Гляжу я — глазам не верю.
Оттянув грязными пальцами нижние веки, Рахим живо изобразил, как он в ту ночь наблюдал за грузовиком.
— Вдруг вижу — из кабины выходит какой-то человек, с головы до ног весь в белом. На меня даже икота напала от страха…
— Вот интересно! А нам можно поглядеть?
— Да осыпь меня золотом, ни за что больше не останусь тут на ночь, — замахал руками Рахим и снова принялся за отложенную работу, всем своим видом показывая, что тратить время на всякие пустяки он не намерен.
Я забрал свою рубаху и двинулся было к выходу, но напоследок решил все же задать еще один вопрос:
— Ну, ночью — это понятно, а вот как днем? Хозяина-то не боишься?
— А чего его бояться? — пожал плечами Рахим, — Работа стоит, вот он и злит… — И он осекся на полуслове, весь обратившись в слух.
— Эй ты! Очистил ржавчину? — еще с улицы донесся хриплый бас хозяина. — Или, может…
Чтобы избежать встречи с неприятным соседом, я, не дослушав, поспешил побыстрее убраться домой.
А. Педнекар
Спутник
Из города А вышел путешественник и двинулся прямо на восток. Пройдя 25 миль[35], он свернул на северо-восток и прошел еще 25 миль. Затем он повернул прямо на запад и прошел еще 20 миль. На каком расстоянии от города А находится путешественник?»
Это была последняя задача по геометрии. Ранга попытался представить себя на месте путешественника. Но разве может быть дорога абсолютно прямой целых двадцать пять миль? Ведь на пути попадаются всякие там холмы, реки, заборы, канавы, колодцы…
«А что, если на пути встанет дом? Как пройти через него насквозь? Тогда надо, чтобы в доме было две двери — на запад и на восток. У нас же в доме никогда не было задней двери.
А если встретится колодец? Спускаться в него, что ли?
А вдруг река? Ведь через нее не перепрыгнешь, наверняка поплывешь. Когда же плывешь, никогда прямо на другой берег не выберешься — обязательно отнесет течением. Вот сосед нашей тети уж какой пловец, и то в разлив река снесла его далеко-далеко.
Как это понимать — прямо на восток? Да и сколько дней придется идти? Семьдесят миль! Ого! И все пешком? Здорово устанешь! Я вот позавчера прошел только от Билваса до Малвана, и то ноги словно отнялись… В последние два дня мы все пишем и пишем на экзаменах — пальцы у меня совсем онемели. Да еще приходится сидеть за партой. У себя в деревне мы в школе сидим на полу. И буквы в сто раз лучше получаются».
