Леонид Жариков - Повесть о суровом друге
- Меня вчера один приглашал, - продолжал Илюха. - «Приходи, говорит, - в гости, саблю дам». Что, не веришь?
- Верю, - ответил я, хотя знал, что Илюха врет: вчера германцев в городе не было.
Шагая по улице, я в нетерпении оглядывался по сторонам. Вдруг я увидел на заборе большое объявление. Половина его была написана не по-русски, а на другой половине я прочитал:
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Каждый, кто передаст германскому командованию большевистских агитаторов, получит за каждого премию:
1. Сто рублей за сведения.
2. Двести рублей, если доставит агитатора в наше распоряжение.
3. Тысячу рублей и корову за поимку главаря по кличке Дядья Митья.
Комендант города майор Гейн-Гауптман.
Наконец около хлебной лавки мы увидели первого германца. Боясь приблизиться, мы остановились в отдалении и стали рассматривать его. Германец был в синем жупане и шароварах, заправленных в сапоги. На голове шапка из серых смушек с длинным «оселедцем», на конце которого болталась кисточка. Из-за спины у германца торчала винтовка, на поясе висела граната, а сбоку волочилась по земле кривая, точно колесо, шашка.
Германец прохаживался возле лавки, видимо охраняя ее.
- Сейчас я спрошу у него по-германски, что он здесь делает, - спросил Илюха.
Я подошел поближе, чтобы послушать их разговор.
Заложив руки в карманы, Илюха остановился перед германцем. Минуту они молча разглядывали друг друга.
- Драйцик, - неожиданно выпалил Илюха и замялся, хмуро оглянулся на меня: - Чего смотришь? Думаешь, не умею?
Он снова повернулся к германцу. Но тот вдруг выговорил чисто по-украински:
- Чего вылупився, як баран на аптеку? Чи я тоби цирк? - И он стукнул Илюху так, что у того слетел и покатился по дороге картуз.
Илюха икнул, догнал картуз и пустился прочь.
- Он сумасшедший, - с трудом переводя дыхание, проговорил Илюха. - Ты видал, какие у него глаза? Такие всегда бывают у сумасшедших.
- А почему он по-украински заговорил?
- Тебе же говорят - сумасшедший.
Илюха дернул меня за рукав:
- Гля, что это?
Из города бежал народ, мимо нас рысцой протрусила испуганная старушка. Она крестилась и повторяла вполголоса:
- Осподи Иисусе Христе, что ж это делается! Оспади милосердный!
Люди останавливали ее, о чем-то спрашивали, но она покачивала головой и повторяла одно и то же.
2
На главной улице невозможно было протиснуться. Гул от встревоженных голосов стоял в воздухе. Против белого здания с высокими полуколоннами на телеграфном столбе висел человек. Поверх мешка, накинутого на голову, туго затянулась вокруг шеи петля. На одной ноге у повешенного был надет ботинок, другая разута. На груди висела дощечка с надписью: «Болшевик».
В стороне, громко причитая, плакала женщина. Четыре солдата в круглых стальных шлемах не подпускали к столбу людей.
На этих солдатах были короткие серо-голубые шинели, подпоясанные ремнями с медными пряжками. На пряжках - орлы с перьями, торчащими в стороны, как острые кинжалы. За спинами у солдат висели ранцы. По тому, как солдаты молча смотрели на людей, я понял, что они ни слова не понимают по-русски. Я сразу догадался, что это были немцы. Стало жутко. Главный немец, у которого на голове поблескивала черная каска с острой медной шишкой, гарцевал на коне и кричал:
- Коспода! Немецкая армия пришел на помощь вас. Она защищает вам от болшевик и просиль разойтись по домам. Немецкий армия считает Совет непорядка. Так люди не дольжен жить. Люди дольжен жить не Совет, не коммуна. Кайзер Вильгельм помогайт русскому наводит порядок Россия. Я просиль разойтись, коспода.
- У нас господа в семнадцатом году кончились! - послышался из толпы возглас.
- Вас никто сюда не звал, убирайтесь! - крикнул человек, стоявший позади меня.
Я обернулся и едва не вскрикнул от радости. Это был молотобоец Федя.
Колбасник Цыбуля ухватился обеими руками за Федю и заорал:
- Господа немцы, ловите, это большевик!
Федя ударил колбасника локтем в лицо.
- Караул!.. - заорал Цыбуля, приседая. - Держите его!
Федя метнулся в толпу, чуть не сбив меня с ног, и схватил на ходу камень с мостовой.
- Товарищи, бейте оккупантов! - И швырнул камень в часовых. И, как по команде, мальчишки всего города обрушили на немцев бурю камней.
Толпа, охваченная гневом, теснилась к вожакам, люди вооружались чем попало. Только теперь я заметил, что было здесь много шахтеров и они что-то прятали под одеждой. Вот один выхватил из-под полы шахтерский обушок и крикнул:
- Бей их, хлопцы!
Немец в каске с медной шишкой поднял руку и жестко, не по-русски, подал команду.
Сейчас же из-за угла выскочил немецкий конный отряд и с поднятыми палашами бросился на толпу. Их осыпали камнями. Но немцы стали рубить людей, и толпа хлынула врассыпную.
Илюха нырнул куда-то, и я потерял его из виду.
Я бежал, боясь оглянуться. Сзади цокали копыта, слышался лошадиный храп, раздавались стоны, ругань. Я заскочил в какой-то двор и присел за мусорным ящиком. Сквозь щель в заборе я видел, как старик рабочий стал бить немца по лицу торопливыми короткими ударами, обеими руками вцепился в горло и упал вместе с врагом. Другой немец, подскочивший сбоку, воткнул рабочему в спину штык.
Потом я увидел Федю. Немец в каске изо всей силы ударил его палашом по голове. Федя зашатался и, нагнув голову, начал хватать над собой руками воздух, как будто хотел поймать шашку. Потом он рухнул на дорогу, окровавленный.
У меня закружилась голова.
Когда бой затих, я, крадучись, вышел за ворота.
Вдоль улицы курсировали верховые, то там, то здесь на земле виднелись следы крови. Посреди мостовой валялась женская туфля с отломленным каблуком. На ржавом гвозде, торчащем в заборе, белел клок окровавленной рубашки.
Вокруг было пустынно, словно город вымер.
Шатаясь, я поплелся к себе на окраину, унося чувство ненависти к чужеземцам и страха перед ними.
3
Когда я вернулся домой, тетя Матрена катала белье тяжелым рубелем. Васька выстругивал деревянные босоножки. Он хмуро взглянул на меня и спросил:
- В городе был?
- Ага.
- Мосю видел?
- Какого Мосю?
- Нашего. Повесили его.
Я оторопел:
- Разве это Мося?
- Ну да, он, - ответил Васька, и лицо его стало суровым. - А еще приказ германский есть, чтоб оружие сдавали, у кого имеется. Так ты смотри... - Он оглянулся на мать и шепнул: - Как брату тебе говорю, смотри. Всех нас повесят, если узнают.
Он замолчал и снова принялся за работу.
А я вспомнил Мосю, его примятый котелок и большую рыжую бороду. Вспомнил, как он приходил к Анисиму Ивановичу и учил его сапожному делу, как шутил с нами и делал из бумаги кораблики. Жалко Мосю...
Я встал и посмотрел в окно. На улице светило солнце, по траве ходили куры, в луже на дороге отражалось небо. Манило в степь, где теперь стрекотали кузнечики, покачиваясь на стеблях, где пахло полынью и в безоблачной синеве заливались жаворонки. Потянуло на речку, где в камышах мелькают голубые стрекозы, которых можно ловить руками, где по песчаному дну плавают серебряные пескари. Я взглянул на Ваську. Он сидел, сгорбившись над сапожным столом, желтый и худой.
Позвать бы его сейчас в степь погулять. Но я понимал: Васька не пойдет. Последнее время я замечал в нем перемены: он перестал играть с нами, мало разговаривал, все куда-то бегал, шептался со взрослыми. На улице ребята скучали по своему командиру.
- Вась, пойдем на улицу, тебя Тоня зачем-то звала, - попробовал схитрить я.
Васька ничего не ответил. Может быть, ему самому хотелось пойти в степь и поиграть со мной, но он должен был кормить отца, мать и даже меня. Васька смотрел на банку с деревянными гвоздями и молчал. И тогда в его голубых глазах я заметил ту напряженную задумчивость, которая бывает у взрослых, когда они чем-то озабочены.
- Ничего, Лёнь, - сказал он, не отрывая глаз от банки с гвоздями. Мы немцев прогоним. Нехай только... - Васька не договорил: за окном прогремел выстрел, а во дворах отчаянно залаяли собаки.
Мы выскочили за калитку. По улице, низко пригнувшись и отстреливаясь, бежал человек в черном пиджаке. Я заметил, что рукав у него был в мелу. За бегущим гнались немцы. Среди них был тот, в черной каске с медным шишаком.
Сквозь редкий забор я видел, как человек метнулся в Абдулкин двор, перемахнул через невысокую стену, сложенную из плоских камней, в мой двор.
Васька кинулся ему наперерез. На немцев набросились собаки, они отбивались ногами, но те еще больше свирепели.
Васька выбежал из моего двора и таинственно поманил немцев в соседний, Илюхин, заросший лебедой двор.
