Николай Шундик - На Севере дальнем
Появились кусок моржового клыка, из которого Эттай пытался, по примеру Кэукая, что-то выточить, несколько пуговиц с якорями, наконечники для карандаша, спортивный свисток, перочинный ножик, механизм от испорченных часов.
Разложив все свои вещи на доске, он задумался, как бы решая, что же из всего этого богатства подарить незнакомцу. Ребята с любопытством наблюдали за Эттаем, а некоторые и сами принялись рыться в карманах.
— Э, да вот все, что у меня есть, и подарю ему! — сказал Эттай, широко улыбаясь.
— Ты правильно решил, — одобрил Петя. — Я, например, подарю ему новенькие лыжи.
— Вот это да! — удивился кто-то из ребят: всем было известно, насколько хороши Петины лыжи.
— А я подарю ему общую тетрадь, — заявила Соня. — Переплет клеенчатый и с золотыми буквами.
Ребята шумно заговорили, сообщая, что они намерены подарить неизвестному мальчику.
— Все это я сейчас перепишу в блокнот, чтобы порядок был, — сказал Петя. — Как только Чочой будет здоров, мы и вручим ему подарки...
Обсудив все важные вопросы, ребята решили продолжать свою любимую игру. Сразу же образовалось два привычных лагеря. Один из них возглавлялся Петей, второй — Кэукаем. «Военные действия» начались.
...А Чочой все посматривал в окошко и думал о том, что же ему предпринять для собственного спасения. «Может быть, Нутэскин и Очер тоже здесь где-нибудь? Может, они не утонули?.. — думал он и тут же отрицательно качал головой: — Нет, нет, погибли они. Не зря Нутэскин все говорил: «Сон мне страшный приснился прошедшей ночью».
Взглянув еще раз в окошко, Чочой решил, что ему следует как можно скорее выбраться из этого странного белого дома и посмотреть, нет ли и в самом деле здесь где-нибудь Нутэскина и Очера. Волновала мальчика и другая мысль: не удастся ли снова бежать туда, за трепетную стену миража?
Случай помог Чочою: на поселок надвигался туман. В палате стало темно. Мальчик быстро надел полосатую куртку, которую ему дал человек «с двойными глазами», как он мысленно называл Степана Ивановича, сунул ноги в мягкие меховые туфли и незаметно выскользнул на улицу.
За густым туманом не было видно домов, только вверху, куда туман еще не достиг, виднелись крыши, словно это плавали по морю перевернутые кверху килем лодки.
В одном месте Чочой наткнулся на какой-то забор и недалеко от него заметил человека. Мальчик шарахнулся в сторону и побежал у самой воды по мокрой морской гальке.
И тут до него донесся странный, никогда еще им не слышанный возглас:
— Урра!.. Урра!..
Кто-то быстро пробежал мимо него и спрятался за потонувшим в тумане предметом, который смутно напоминал большую бочку. Чочой прислушался.
— Давай здесь посидим: он, наверное, сюда пойдет, тогда мы из-за этой засады и ударим, — услыхал Чочой уже знакомый ему голос Кэукая.
«Кого-то хотят бить», — подумал Чочой и присел на корточки.
— Вон он идет, — снова послышался голос Кэукая.
— Отряд, в атаку, за мной! — закричал быстро пробежавший мимо Чочоя мальчик, которого Чочой тоже узнал: Петя не раз заглядывал к нему в окно.
«Понятно: белолицый лезет к чукотским мальчикам драться, а они защищаются», — окончательно утвердился Чочой в своей мысли.
— Их много, — опять послышался голос Кэукая, — придется нам отступать и зайти с тыла.
— За мной! — грозно кричал Петя.
Кэукай, низко пригнувшись, побежал прочь, за ним последовал еще какой-то мальчик-чукча.
«Бегут, к самой земле пригнулись, — с горечью и обидой подумал Чочой. Он вспомнил своего друга Тома, растерзанного американцами. — Почему, почему так делают белолицые?..»
На глаза Чочою попался осколок кирпича. Чочой схватил кирпич, острые грани его больно врезались в руку. Мальчик присел и уставился немигающим взглядом в ту сторону, где слышался голос Пети.
И вдруг он увидел Петю прямо перед собой. На голове у «командира» была треугольная шапка, сделанная из газетного листа, в руках он держал карабин. Чочой не знал, что этот карабин уже давно не стреляет. Вид у Пети был самый решительный: резко наклонившись вперед, он, казалось, в любое мгновение готов был выстрелить. «Сейчас выстрелит, обязательно выстрелит!..» — с ужасом подумал Чочой, еще сильнее сжимая кирпич в руке.
Петя заметил Чочоя. Думая, что это Кэукай, он приложился к карабину и закричал:
— Сдавайся!
Словно пружина, взвился Чочой и что было силы швырнул кирпич в голову Пети. Послышался гулкий удар в пустую железную бочку: Чочой промахнулся.
В одно мгновение Петя очутился рядом с Чочоем. Рассмотрев его перекошенное гневом и страхом лицо, Петя удивился и спросил по-русски, забыв о том, что Чочой не знает русского языка:
— Ты... ты чего это, а? Ты же мне чуть голову не разбил!
Чочой застыл на месте: казалось, что в любое мгновение он готов был начать схватку. И Петя, вдруг поняв, что с мальчиком творится что-то неладное, почувствовал опасность.
Пока Петя раздумывал, что ему предпринять, около двух десятков ребят окружили его и Чочоя. Словно затравленный зверек, Чочой начал быстро оглядываться, как бы прикидывая, в какую сторону лучше всего броситься бежать. А Петя вытирал своей газетной треуголкой пот со лба и смотрел на Чочоя доверчиво, дружелюбно, но прежнее недоумение не сходило с его взволнованного лица. Петя вспомнил, что мальчика еще не собирались выписывать из больницы. «Как же он очутился на улице?»
С минуту тянулось молчание. Чочой чувствовал, с какой жадностью рассматривают его стоявшие вокруг мальчики и девочки. И тут он услышал вопрос:
— Верно ли говорят, что ты бежал с Аляски?
Чочой резко повернулся на голос, желая рассмотреть мальчика, который обратился к нему с таким странным вопросом.
— Быть может, ты опять на Аляску решил бежать? Неужели тебе там было лучше?..
Это спрашивал Эттай, стоявший совсем рядом с Чочоем.
— Зачем смеетесь?! — выкрикнул Чочой. — Я хочу бежать с Аляски...
В толпе детей волной пронеслись изумленные возгласы.
— Послушай, ты же убежал с Аляски, ты же на Чукотке! — как можно убедительнее сказал Эттай.
— Да, да! Ты на Чукотке! Ты убежал! — наперебой закричали ребята.
Оглушенный и еще более пораженный тем, что ему сказали, Чочой молчал. На мгновение ему показалось, что все перевернулось вверх дном. Он даже пошатнулся и закрыл лицо рукой. Снова в памяти вспыхнули горящие факелы. И, как ни пытался Чочой представить их где-то далеко-далеко, они полыхали багровым заревом здесь, рядом с ним, перед его глазами. Чочою хотелось посмотреть на все это уже с другого берега, с того Счастливого берега, о котором так много он думал, к которому так стремился, но из этого ничего не выходило...
— Послушай, Чочой, а как зовут твою маму?
Чочой вздрогнул. Его поразил не самый вопрос, а то, как эти слова были произнесены. «Кто это спросил?» — мелькнуло в голове мальчика. Он медленно отвел ладонь от лица и увидел черные, с каким-то странным выражением устремленные на него глаза Кэукая. «Да, да, это он спросил, это был его голос», — подумал Чочой. От напряженного молчания, с которым мальчики и девочки ждали ответа, Чочою стало не по себе. А Кэукай между тем смотрел на него все тем же необычным взглядом.
— Мою маму... — Чочой запнулся, чувствуя, что у него пересохло во рту, — мою маму звали Ринтынэ.
Кэукай схватил было Чочоя за плечи, но, вдруг повернувшись, рассек кольцо ребят и закричал:
— Мама! Мама!.. Он говорит — Ринтынэ! Он говорит — Ринтынэ!.. — закричал Кэукай, подбегая к своему дому.
Но у самого дома он, словно что-то вспомнив, остановился и, задыхаясь, помчался обратно.
— Чочой! Чочой!.. — кричал он, и в крике его было столько радости, что шум, поднятый и детьми и сбегающимися взрослыми, снова утих. — Чочой! Знаешь что... знаешь что, Чочой!..— никак не мог отдышаться Кэукай. — Вот что, Чочой: ты мой брат!
— Я твой брат?
— Да-да, Чочой, ты мой брат, и я твой брат!..
Новый взрыв возгласов заглушил последние слова Кэукая. Мальчики и девочки протягивали свои руки Чочою, Кэукаю, поздравляли их со встречей. Все наперебой уверяли Чочоя, что здесь не произошло никакой ошибки. В разговор вмешались и взрослые.
Запыхавшись, бежала из своего дома Вияль, за ней спешил Таграт. В конце поселка кто-то взволнованно кликал Тынэта и его дедушку Кэргыля. Возбужденные поднявшейся суматохой, в поселке громко завыли собаки.
А Чочой смотрел на взволнованное лицо Кэукая, все еще не вполне веря в свое счастье. Мысль, что пройдет мгновение и он снова останется один-одинешенек на всем белом свете, пугала его. Чочой ухватился руками за Кэукая и, увлекаемый толпой, куда-то двигался под шумные возгласы людей.
«Значит, это верно, что я на другом берегу, на Счастливом берегу!» — мелькнуло в голове измученного мальчика, и впервые ему представились пылающие факелы не рядом, а где-то далеко-далеко, на той, на проклятой земле...
