Виктор Лихачев - Единственный крест
— Лиза, не беги, — крикнула ей вдогонку воспитательница, а затем добавила, удивленно, обращаясь к Толстиковой и Сидорину:
— Да вы настоящие волшебники, ребята.
— Зинаида Васильевна, — Алиса легонько тронула женщину за рукав, — а это правда, что родители Лизы…
— Правда. История громкая была, на всю область, я думала, вы знаете.
— Нет.
— Дети, идите потихоньку, сейчас я вас догоню… Этого подонка признали невменяемым — и в психушку. Сидит сейчас, жирует на казенных харчах, а людей не вернуть… Мама молодец, спрятала девочку в самый последний момент…
— Как же она все пережила? — Алиса чувствовала, что готова расплакаться.
— Вот так и пережила. Месяца четыре кричала по ночам, все родителей звала, а потом замолчала. Будто створки раковины закрылись.
Сидорин стоял немного в стороне, обдумывая что-то.
— Зинаида Васильевна, а у Лизы кто-нибудь есть? Родственники, друзья родителей?
— Я простая воспитательница, ребята. Может, есть, а может, нет. Второе вернее, а так разве девочка у нас оказалась бы? Вы извините, мне пора. Маленькие они, за ними догляд постоянный нужен.
— Зинаида Васильевна, последний вопрос, — Асинкрит извинительно прижал руку к груди.
Воспитательница улыбнулась:
— Если только последний, а то меня с работы уволят.
— У вас… есть такая практика… Одним словом, можно ребенка взять на выходные?
Зинаида Васильевна вмиг стала серьезной.
— Практика-то есть… Только, ребята, думайте хорошенько. Я ведь когда вас увидела, все поняла.
— Что поняли? — покраснела Алиса.
— Да вы не смущайтесь. Два-три года детей нет — и сразу в панику. Вот увидите, все получится. Детдомовского малыша на выходной взять можно. Только, как бывает? Раз возьмут, другой, а потом пропадают. А ребенок себя винить начинает, думает, плохой он, если от него отказались. Придешь, бывало, в спальню, а у него вся подушка мокрая… Подумайте. — И, попрощавшись, быстро направилась к корпусу.
Обратно они шли молча. Каждый сосредоточенно думал о своем. Первой не выдержала Лиза.
— Нет, почему она решила, что мы…
— И не говорите. Словно у нас на лице написано, что мы — это не мы.
— Вы… ты опять со своими шуточками. Я серьезно.
— И я тоже. Думаю, что мороженое мы с Лизой поедим, и уже через три дня.
— Хочешь сказать…
— Хочу.
— Тебе ее не дадут. Лучше возьму я, а ты присоединяйся.
— Вот это здорово! Кто первый предложил?
— А я женщина. И не смей мне говорить про опыт! Одна про него говорит, теперь второй.
Сидорин остановился.
— Лиза, Елизавета Михайловна.
— Что?
— Жизнь проста, когда ее не гонишь…
— Нечестно, это совсем другое дело.
— Лиза, повторяю: жизнь проста, когда ее не гонишь…
— Хорошо, хорошо. А идешь, идешь себе, как дождь…
— Правильно. Я с тобой согласен.
— С чем?
— Лизу возьмешь ты.
— Думаешь?
— Конечно. А я присоединюсь…
В благодарном порыве Толстикова поцеловала Сидорина в щеку. Но потом, словно испугавшись своих эмоций, сказала:
— Только ты не подумай ничего.
— А если подумаю?
— Ну и напрасно. Я однолюбка. И вообще, ты не в моем вкусе. Что ты смеешься?
— Все-таки удивляюсь я вашему брату. Только-только на шею бросалась…
— Что я делала?!
— Бросалась, а потом тут же гадости: «Не в моем вкусе». Да что я, картошка, чтобы быть в чьем-то вкусе? И, кстати, у тебя завышенная самооценка, Елизавета Михайловна. Или мания величия.
— Это почему же? Я честно сказала, что ты не в моем вкусе, я оценила твое благородство…
— Остановись. Пожалуйста. Ничего не заметила? Жаль. Процитирую: «я честно сказала», «я оценила». А может так быть, что ты — не в моем вкусе?
Лиза растерялась. Она посмотрела на Сидорина, чьи глаза пылали праведным гневом, а уста готовились произнести нечто еще более праведное и обличительное. Толстикова опустила голову, вздохнула, как нашкодивший ребенок, и сказала тихо:
— Жизнь проста, когда ее не гонишь…
— Ну… проста. Только мы сейчас о другом.
Лиза продолжала стоять, опустив голову. Сидорин вздохнул.
— Твоя взяла: а идешь, идешь себе, как дождь…
Вечером мобильный телефон Сидорина неожиданно встрепенулся, огласив тишину холостяцкой квартиры мелодией из кинофильма о Шерлоке Холмсе.
— Слушаю.
— Это я. Добрый вечер. Узнал?
— Добрый. Конечно узнал.
— Ты все сердишься на меня?
— Честно?
— Да.
— И без обид?
— Конечно.
— Не сержусь.
— Я что звоню… Спасибо тебе — день был замечательный. Я последний год выходные просто ненавидела. Не знала, куда себя деть…
— И тебе спасибо. День и впрямь удался.
— О чем думаешь? О Лизе?
— И о ней тоже. А еще вспоминаю, говорил или нет?
— Что говорил?
— Какой у тебя красивый голос. Только ты не подумай чего-то такого… Это я так, констатирую факт.
— А все-таки вредный, Сидорин!
— Есть грех.
— Я тоже вспоминаю: говорила или нет…
— Что я чертовски красив, умен и обаятелен?
— Нет, другое. — Лиза почему-то не поддержала шутливую интонацию Сидорина. — Асинкрит, хочу спросить. Ты… Короче, я совсем не в твоем вкусе? Если не хочешь, можешь не отвечать.
— Отчего же? Отвечу. Совсем наоборот.
И вновь разговор закончился для Сидорина неожиданно. Торжественным голосом Лиза заключила:
— А вот ты, Асинкрит Васильевич, не в моем. Абсолютно. — И нажала на кнопку «отбой».
Глава двадцать вторая.
Зачем тебе это нужно?
— Дядя Асинкрит! — восторгу Аси не было предела. — Это вы?
— Неужели я так изменился, тезка? — было видно, что стоявшему на пороге глазуновской квартиры Сидорину приятно столь бурное изъявление радости.
— Проходите, пожалуйста. Мама, дядя Асинкрит пришел.
— Слава Богу, в кои-то веки и к нам пожаловал, — Галина вышла встретить гостя в фартуке, — причем вовремя: минут через пять будем ужинать.
— Так я же специально подгадывал: уж больно на домашние потянуло, — улыбнулся Сидорин.
— А что же Алиса? Ой, да не смотри на меня так! Думаешь, я ничего не знаю?
— Знать, может, ты и знаешь, да то ли?
— То самое, не сомневайся. И как вы девочку из детдома позавчера домой к Алисе брали и…
— Продолжай, продолжай.
— Этого мало?
— Знает она… Из того, что мы Лизу взяли на выходные, никто же секрета не делал. А на наши с ней отношения это не влияет.
— Ой ли?
— Абсолютно. Помнишь, в песне поется, как встретились два одиночества? А тут целых три. И маленькая Лиза нам нужна даже больше, чем мы ей. Вот и вся история.
— Нормально все прошло?
— Кажется, малышке понравилось. Мне уже это мороженое — вот здесь. Как впрочем, и детские магазины. Лиза-старшая дорвалась. Так что, Галина Алексеевна, некогда Алисе было кашеварить. К тебе решил придти.
— Послушай, ты хочешь меня убедить…
— Ни в чем я не хочу тебя убеждать. Кто-то обещал меня накормить — вот и все.
— И как еще накормлю! Но пока Вадик по телефону разговаривает, помогай мне.
— Готов!
— Бери штопор, открывай вино. А ты, Аська ставь тарелки и фужеры.
— Вы совсем офранцузились, или есть повод?
— Есть, да еще какой.
— Тогда мне лучше немного беленькой, а то с вина меня на сон тянет.
— Тебя же раньше с пива тянуло?
— А теперь вот и с вина. Что поделать, старею. Мой выбор редеет… Надо же, опять стихами заговорил.
— Говорю же, влюбился. Пора тебе, Асинкрит, о завтрашнем дне думать, пора.
— Человек должен жить сегодняшним днем, Галя. А что будет завтра — одному Богу ведомо. Так, что за повод для торжества?
Вышел Вадим.
— Привет, Асинкрит! Молодец, что пришел. А меня достали совсем, даже дома покоя нет. Что за жизнь! Кстати, Галчонок, у нас сегодня праздник?
— Не знаю, для кого как, а для меня праздник. Вы садитесь, садитесь. Теперь наливайте. Аська и Олечка, вам компот.
Когда все приказы были выполнены, Галина взяла в руки бокал с вином.
— Сейчас я, на ваших глазах выпью этот бокал — и все. — Пауза получилась долгой и эффектной. — Больше пить не буду. — Пауза еще дольше и еще эффектнее. — Года полтора точно не буду… А выпить я хочу и, надеюсь, меня поддержат все присутствующие, за собственное здоровье и здоровье нашего с тобой, Вадим, малыша.
— Галочка, не может быть! Ура! — И Вадим бросился к жене, тут же заключив ее в объятия. Рядом прыгала Ася. Олечка и Асинкрит, переглянувшись улыбнулись друг другу: им было неудобно так бурно проявлять свои эмоции, но они тоже были счастливы.
