Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем
Все это дало следствие. Поршенникова, по словам Аркадия, говорила сухо и сумбурно, но сам Аркадий, посвящая ребят в дело, придал рассказу логическую связность и некоторую детальность. Попутно он выложил и свои соображения. Пресвитер, говорил он, хоть и действовал как завзятый жулик, но, безусловно, прикрывался святой личиной и библейскими притчами, однако он перестарался, переборщил, оторвав Катю от школы и отправив ее христарадничать. Когда же мальчишки неожиданно встали на его пути, он понял, к чему это может привести, струсил и отступился от Кати. Но разоблачение уже назревало.
Долго Юрка с Валеркой обсуждали все тонкости этой истории, пока не осмыслили ее полностью. И мальчишкам было радостно сознавать, что Кате теперь никто и ничто не грозит: ни черт, ни бог, ни беспутное нищенство, и что в этом избавлении есть их прямое участие.
И вот где-то там идет уже общественный процесс! Суд!..
Ребята сидели у Гайворонских и играли в «морской бой», отгородившись друг от друга книгами «Тициан» и «Советская опера». На улице и в избе было тихо. В углу горницы стояла наряженная елка со стеклянным спутником на вершине. Из кухни чуть слышно доносилось потрескивание дров в печке. Юрка изредка прерывал «огонь» и, забирая с собой листочек с полупотопленными кораблями, отлучался подбросить два-три полена.
— Знаешь, как мамка удивится, — проговорил он, вновь устраиваясь за столом и ставя на ребро упавшего «Тициана». — Ох и удивится!.. Не поверит. И про нас не поверит, что мы тайны раскрывали.
— Может быть. Е-4. — Валерке недавно вырезали гланды, говорил он все еще тихо и изредка покашливал.
— Мимо… И твои удивятся. Думаешь, нет?
— Пожалуй… Бей.
Раздумывая, Юрка попытался искоса взглянуть на Валеркину таблицу, но «Советская опера» надежно укрывала огневую позицию противника.
— Тебе тоже Е-4, — сказал он. — Я все забываю, чтобы Катька написала на книжке что-нибудь.
— Мимо… А ты уже прочитал ее?
— Аркаша прочитал. Говорит, хорошая. Так что пусть подписывает.
— А где сейчас Катька?
— У какой-то тетеньки. Мимо… На время. Я спросил, почему не у нас, Аркаша говорит, вы слишком много знаете, а ей нужно знать поменьше, хватит с нее, натерпелась.
На елке там и тут висели братцы Кролики, вырезанные из картона в разных позах и разной величины. Внизу, прислонившись к стволу, стоял Тигр, растерянно глядя на огромную физиономию Пантагрюэля, как Руслан на Голову.
— Ж-8… А все-таки нечестно, — вздохнул Юрка. — Мы вон сколько помогали, а нас не пустили.
— Мимо… Значит, так надо… Д-3.
— Ранил, елки!.. Погоди-ка, подкину последние чурки.
Юрка взял кочергу, перемешал пылающие угли на колосниках, прибил их и бросил им на съедение два толстых коротыша. На стенах кухни в темноте колебались огненные блики. Юрка вдруг к чему-то прислушался, включил свет, зашевелил ноздрями и тревожно произнес:
— Валерка, по-моему, конфетами пахнет, шоколадными… Иди-ка сюда… Здорово пахнет.
Невидимые следы привели Юрку в «келью» Аркадия. И он стал шарить на полках с книгами.
— Кажется, отсюда несет… О! Что-то есть… Кулек! Валерка, смотри — «Радий». Законно! Стой-ка, две конфеты вниз провалились.
Юрка снял несколько книг с нижней полки и обнаружил красивую коробку.
— Что делается! — проговорил он. — И тут шоколадные… Хм… Пробуй-ка.
— Не надо, Юрк, брать. Спрятали, значит, не надо.
— Чудак, мы же только попробуем. Держи… Вот. По паре конфет, и всё. Остальное — на место… Шито-крыто. Это Аркаша от меня укрывает. Где это видано, чтобы я не нашел конфеты!
Юрка заложил кулек и бомбоньерку книгами, и мальчишки вернулись в горницу.
— Давай посидим в темноте, — проговорил Юрка, щелкнул выключателем и, пробравшись ощупью к елке, внизу, у крестовины, щелкнул еще раз. Вспыхнули разноцветные гирлянды, мигом превратив комнату в какую-то пещеру с таинственными углами, а комод, шифоньер, стол — в скальные выступы. — Садись, потом доиграем. Я люблю вот так…
Нет, на улице не было тихо. На улице был ветер… А где-то там, за ветром, за сотней дворов, шел общественный процесс! Суд!..
Оба думали об этом, и оба молчали.
Юрка пересел на порог, близ печки. Дрова догорали. Сквозь колосники падали в поддувало маленькие желто-красные угольки.
— А все-таки нечестно, — вздохнул Юрка. — Им можно, а нам нельзя. Интересно, будут ловить этого главаря?.. Наверное, будут. Наверное, Поршенникова даст адрес, где их всех накроют и старуху!..
Валерка ничего не ответил.
— Хочешь послушать радио?
— Давай лучше посмотрим «Три поросенка».
— Давай… С этой стипендии Аркаша новых лент купит. Может, опять у нас сеанс устроим. Что журналом пустим?
— Репина.
— Иван Грозный убивает своего сына. Отключи гирлянды… А летом на чердак переселимся.
Честно распределив роли зрителя и киномеханика, друзья начали сеанс, причем журнал «крутил» Валерка.
Однако ленту менять не пришлось — с улицы донеслись голоса и хлопнула калитка.
— Идут! — крикнул Юрка. — Идут! Закрывай кинотеатр! Эге-е!..
И не успели мальчишки спрятать аппарат, как дверь распахнулась и следом за клубами мороза, легко подкатившимися к елке, словно к старой знакомой, вошли Галина Владимировна, Дятлов, Аркадий, Василиса Андреевна и Петр Иванович.
— Узнаёте? — спросил летчик, снимая фуражку и поглаживая усы.
— Конечно, — сказал Юрка.
— Я ведь за вами… Вы небось забыли уже свои мечты, заморозили до лета, а я помню. Что, забыли?.. Эх, вы!
— Давайте-давайте мне, — перехватывая тужурку и фуражку Дятлова, проговорила Василиса Андреевна. — Я в горницу отнесу. И вы, Галина Владимировна, мне давайте.
Но у Галины Владимировны уже принимал пальто Аркадий.
— Ну? — спросил Дятлов. — Вспомнили?.. А кто желал посмотреть аэродром, а? Кто меня вербовал в проводники?
— Мы, — сказал Юрка.
— Так вот, пожалуйста. Завтра, послезавтра — когда угодно. В любую погоду. Назначайте время, договаривайтесь с родителями. И я вас жду, — подмигнул летчик и в довершение всего шевельнул ушами.
— Юра, — позвал Аркадий из «кельи».
Юрка явился.
— Поставь-ка чайник.
— Ну как, Аркаша?
— Что — как?
— Ну, там…
— Двадцать семь.
— Ну, правда.
— Не торопись. Давай-ка чайник живее организовывай, чай пить будем. Долей, если неполный.
— А-а, вон ты кому конфет купил, — протянул Юрка.
— Нашел?
— Нашел.
— Какие, несчастный: в кульке или в коробке?
— И в кульке и в коробке.
— Сожрал?
— Нет. Только попробовал.
— То-то. Висел бы ты на печной задвижке… Включай иди.
Дятлов и Галина Владимировна рассматривали елку, прося Валерку давать объяснения. Вошел Аркадий.
— Смотрите, какая неудержимая фантазия! — воскликнул он. — На свинье поварской колпак. У медведя трубка во рту, а волк так мило улыбается, что в его порядочности не возникает никаких сомнений.
— Это звери будущего, — заметила Галина Владимировна.
Валерка, чувствуя великое смущение, воспользовался тем, что от него отвлеклись, шмыгнул на кухню и принялся одеваться.
— Куда ты? — остановил его Петр Иванович. — Ну-ка, положи!.. Ложи-ложи пальтишко, сейчас твои сюда придут… Юрка, Валерка-то убегает!
— Не убежит, — сказал Юрка, притаскивая из сеней ведро воды. — Пап, наливай сам… Пошли.
— Неудобно, — прошептал Валерка, упираясь.
— Чего неудобно? Да пошли, елки!.. Сейчас мы у них все выпытаем! Пошли.
И Юрка решительно потянул друга в горницу. При их появлении Галина Владимировна, Аркадий и Дятлов сбились с какого-то разговора, однако Дятлов махнул над столом рукой и, видимо довершая мысль, проговорил:
— В общем, она поняла, что такое люди.
— Ну, если и не поняла, то, во всяком случае, увидела, — вставил Аркадий.
— Не помогли ни боги, ни святые, — сказала Галина Владимировна и, подняв со стола книгу, прочитала: — Тициан. Тициан!
— Вот кто святой! — воскликнул Аркадий. — А не какие-то там… Верно, Юрка? Тициан, Пушкин, Ленин… Наши боги — люди, такие же, как мы, только лучше нас… Так, Валерка?
В сенях хлопнула дверь, и послышались голоса.
— Твои идут, — сказал Аркадий Валерке и тихо добавил: — Для полноты компании не достает только Кати.
— Надо было зайти за ней! — воскликнул Юрка.
— Мы заходили.
— Ну и где она?
— Мальчики, — проговорила Галина Владимировна, — Катя заболела, на этот раз по-настоящему и серьезно.
Глава шестая
ЧЕМ КОНЧИЛАСЬ ПАСХА
Во вторую апрельскую субботу во многих домах Перевалки с утра загудели печи — почитатели Христовых празднеств начали готовиться к пасхе: печь, жарить, парить.
