Р. Паласио - Чудо
Миссис Ди стояла на первом этаже, раздавая программки и командуя, кому куда идти.
— Пятиклассники по лестнице налево. Шестиклассники направо. Проходите, проходите. Доброе утро. Пятиклассники налево, шестиклассники направо…
Мы поднялись по широкой лестнице, и на всем пути были расклеены указатели. В большом зале рядами стояли складные стулья, а на них висели листочки с буквами алфавита. Все бродили по проходам, но никто не садился.
— Да ты у нас, оказывается, франт, — подколол меня Джек и дернул за галстук.
— Сам такой! — Я потянул его за галстук-бабочку.
— Дети, занимайте свои места, — сказала мисс Рубин. — Не забудьте, рассаживаемся по алфавиту!..
Но ее не особо слушали. Мы с Джеком дрались на свернутых в трубочку программках, как на мечах.
— Привет!
К нам подошла Джун. На ней было светло-розовое платье, и, кажется, она немного накрасилась.
— Ух ты, Джун, отлично выглядишь, — сказал я, потому что она действительно выглядела отлично.
— Правда? Спасибо. Ты тоже, Ави.
— Да, ничего так прикид, — произнес Джек как бы между прочим. И тут я понял, что Джек в нее влюбился.
— Я немного волнуюсь, а вы? — сказала Джун.
— Есть такое, — кивнул я.
— О нет, вы только взгляните на программу, — простонал Джек. — Мы проторчим тут весь день.
Я взглянул.
Вступительное слово Генерального директора школ им. Г. У. Бичера: д-р Гарольд Дженсен.
Речь директора Средней школы: мистер Лоуренс Попкинс.
«Свет и день»: хор.
Речь ученика пятого класса: Ксимена Ван.
Пахельбель, «Канон ре мажор»: камерный ансамбль.
Речь ученика шестого класса: Марк Антониак.
«Под давлением»[16]: хор.
Речь учителя: мисс Дженнифер Рубин.
Вручение наград (см. на обороте).
— Один только Попкинс будет говорить два часа, — вздохнул Джек. Всем было известно, что мистер Попкинс сочиняет длинные-предлинные речи.
— А что за вручение наград? — спросил я.
— Это когда выдают медали ботаникам, — поморщился Джек. — Все медали достанутся Шарлотте и Ксимене — так было и в четвертом классе, и в третьем.
— А во втором?
— Во втором наград не бывает.
— Может, в этом году тебе тоже выдадут награду? — пошутил я.
— Только если придумают какую-нибудь антимедаль по естествознанию! — фыркнул Джек.
— Дети! Рассаживайтесь по местам! — Мисс Рубин повысила голос: видно, рассердилась, что все ее игнорируют.
— Пора. — Джун направилась к передним рядам.
— Но ты помнишь, что потом мы идем ко мне в гости, да? — крикнул я ей вслед.
— Помню!
— Если не застрянем тут до ночи, — прошептал Джек мне на ухо. — Пока, чувак!
— Пока! — ответил я.
Простая вещь
Час спустя мы сидели в огромном зале и ждали, когда мистер Попкинс начнет свою речь. Зал был даже больше, чем я себе представлял — даже больше, чем в школе Вии. Я огляделся: вот это толпа! Наверное, миллион человек. Ну ладно, может, не миллион, но очень-очень много.
Мистер Попкинс поднялся на кафедру и взял микрофон:
— Директор Дженсен, спасибо за теплые слова. Добро пожаловать, учителя и все сотрудники школы… Добрый день, мамы и папы, добрый день, бабушки и дедушки, друзья и знакомые и, конечно же, мои любимые пятиклассники и шестиклассники… Добро пожаловать на выпускную церемонию Средней школы имени Бичера!!!
Все зааплодировали.
— Каждый год мне полагается написать два обращения: одно для сегодняшней церемонии пятых и шестых классов, а другое — для церемонии седьмых и восьмых классов, которая состоится завтра. — Мистер Попкинс читал по бумажке, нацепив очки на кончик носа. — И каждый год я говорю себе: «Чего мучиться, напишу-ка я одну речь и произнесу ее дважды». Вроде не такая уж трудная задача, правда? И все же каждый год я сочиняю две разные речи, и сейчас я наконец-то понял почему. Не только потому, что семи- и восьмиклассники старше вас: у них как минимум половина средней школы позади — а у вас как минимум половина впереди. Нет, я думаю, что это связано с особенным возрастом, в котором вы сейчас находитесь. С особенным этапом вашей жизни, который, даже после двадцати лет работы в школе, все еще вызывает во мне симпатию и сочувствие. Вы находитесь на стыке. На границе между детством и всем тем, что будет позже. Это переходный возраст.
Сегодня все мы, — продолжал мистер Попкинс, сняв очки и обводя ими зал, — ваши родители, друзья и учителя, собрались здесь, чтобы отметить не только ваши достижения, но и ваши безграничные возможности.
Когда вы будете вспоминать прошедший год, я хочу, чтобы вы задумались о том, какие вы сейчас и какими были раньше. Все вы стали немного выше, немного сильнее, немного умнее… надеюсь.
Тут многие хмыкнули.
— Но лучшее мерило роста — не дюймы, на которые вы вытянулись, и не круги, которые вы можете пробежать на стадионе, и даже не годовые оценки — хотя это, несомненно, тоже важно. А то, как вы распорядились своим временем, как проводили свои дни и что сделали для других. На мой взгляд, это самое важное.
У Джеймса Барри есть замечательные строки — нет, не бойтесь, не из «Питера Пэна», я не буду мучить вас рассказами о феечках.
Снова смешки.
— Но в другой книге, которая называется «Белая птичка», Джеймс Барри пишет… — Он взял в руки небольшую книгу, лежавшую на кафедре, нашел нужную страницу и надел очки: — «Давайте введем новое правило в жизни… постараемся всегда быть чуть добрее, чем необходимо».
Мистер Попкинс поднял глаза на зал.
— Добрее, чем необходимо, — повторил он. — Прекрасная фраза, не правда ли? Добрее, чем необходимо. Недостаточно быть просто добрым, надо быть еще добрее. Почему я люблю эту строчку, эту мысль? Да потому что она напоминает мне о том, что в нас, в людях, заложена возможность не просто быть добрыми, но делать сознательный выбор в пользу доброты. Что это значит? Доброту ведь тоже линейкой не измеришь. И не подсчитаешь, так? Откуда мы знаем, что были добрыми? И вообще, что такое быть добрым?
Он снова надел очки и начал листать другую книжку.
— Я хочу поделиться с вами еще одной цитатой, — сказал он. — Из другой книги. Потерпите еще немного… А, вот она. В книге «Под присмотром часов»[17] Кристофера Нолана главный герой — молодой человек, он тяжело болен. В одном из эпизодов ему помогает одноклассник. На наш взгляд, эта помощь вроде бы сущая ерунда. Но для больного юноши, его зовут Джозеф, это… ну, если позволите…
Он откашлялся и зачитал:
— «В мгновения, подобные этому, Джозеф узревал в людях лик Божий. Этот лик мерцал в их доброте, светился в их чуткости, проглядывал в их заботе и ласкал в их взгляде».
Он остановился и снова снял очки.
— «Мерцал в их доброте», — повторил он. — Такая простая вещь, доброта. Очень простая. Доброе слово поддержки, сказанное в нужную минуту. Дружеский поступок. Мимолетная улыбка.
Он закрыл книгу, положил ее и подался вперед.
— Дети, вот это я и хотел вам сказать. Как важно понять ценность такой простой вещи под названием доброта. Думаю, на сегодня этого достаточно. Я знаю, что знаменит своей… э-э… многоречивостью…
Тут все снова засмеялись. Да уж, что есть то есть, говорить он может до бесконечности.
— …но я хочу, чтобы вы, мои ученики, твердо усвоили, — продолжал он, — что в будущем, которое вы сами себе создадите, возможно все. Если каждый человек в этом зале возьмет за правило стараться быть добрее, чем необходимо — где бы он ни был, что бы ни делал, — мир действительно станет лучше. И если вы будете чуть добрее, чем от вас требуется, то в один прекрасный день кто-то другой увидит в вас, в каждом из вас, лик Божий.
Он помолчал немного и улыбнулся.
— Или любого политически корректного божественного воплощения добра, в которое вы верите, — скороговоркой добавил он, чем вызвал море смеха и море аплодисментов, особенно с задних рядов, где сидели родители.
Награды
Мне понравилась речь мистера Попкинса, но скажу вам честно: за остальными речами я уже совсем не следил.
Я снова стал прислушиваться, когда мисс Рубин начала зачитывать имена отличников, потому что надо было вставать, когда тебя называли. Вот я и ждал, когда алфавитная очередь дойдет и до меня. Росс Кингсли, Майя Марковиц. Август Пулман. Я встал. Потом, когда мисс Рубин дочитала список до конца, она попросила нас обернуться к зрителям и поклониться, и все нам хлопали.
Я понятия не имел, где в этом необъятном зале сидят мама с папой: я видел только вспышки фотоаппаратов и каких-то чужих родителей, которые махали своим детям. Тогда я представил, как и моя мама мне откуда-нибудь машет — ну и что, что я ее не вижу.
