Владимир Данилов - Норки, Клава и 7"А"
А когда мы решили звероводам помогать, Наташа, помню, чуть со своим отцом из-за нас не поссорилась. Кто-то из ребят предложил организовать ученическую бригаду и по очереди дежурить на норковой и песцовой ферме. Наташа загорелась!
Да только ничего не вышло из этой затеи. Поговорила Наташа с отцом — он главный зоотехник совхоза, — а тот ни в какую. Мол, все это глупости, ребят к зверям и, близко подпускать нельзя, ненароком выпустят норку из, клетки, и полсотни рублей — поминай как звали. Совхоз, дескать, предприятие государственное, а не школьная теплица. Так что помечтали мы, помечтали, на том дело и кончилось.
Но кое-чего Наташа все-таки добилась. В школе открылся кружок юного зверовода, и раз в неделю, была экскурсия, на ферму. А нам только дверь открой! Четвертый ли класс идет, девятый ли — пристроиться всегда можно.
У песцов, правда, скукота. Ходит по клетке пушистая собака и таращится на тебя, словно на заклятого врага, А то свернется «клубком, только и видно — копчики ушей да хвост. И дела ей никакого нет до тебя, хоть стой, хоть, пляши.
Зато норочка — это да! Колесом по клетке вьется, нос в решетку просовывает. То в домик юркнет, то обратно по сетке на потолок клетки взбирается. И вся искрится, будто на кончиках шерстинок серебрушки сверкают.
А один шед[3] — особенный. В нем гордость совхоза — голубые норки. У нас в совхозе всяких выращивают: и белых, и жемчужных, и черных, их больше всего. А вот голубых — немного, около сотни. И в центре шеда — клетка Дымки. Это наша самая главная норка. От нее-то все и пошло. В соседних клетках ее дети, племянники, внуки и правнуки. На Дымкиной клетке Золотая медаль ВДНХ приклеена. Не настоящая, конечно, а вырезанная из плаката. Настоящая у тети Тони, зверовода, хранится. Тетя Тоня за всеми голубыми норками ухаживает и награждена Золотой медалью выставки.
У Дымкиной клетки все экскурсии подолгу задерживаются. Есть на что посмотреть. Особенно зимой, когда солнце. Тени на снегу голубые, Дымка скачет по клетке и с тенью сливается, кажется, если бы не проволочные квадратики сетки — растаял бы зверек, исчез бы в голубой тени.
Даже трудно сказать, какого она цвета. Ну вот если в морозный день дым из трубы столбом идет, а через него солнце просвечивает. И дым уже не серый и не белый, а голубой. Так вот Дымка точно такая. Знатный зверь!
Целая неделя прошла, пока Зоя Павловна проверила наши сочинения. Костя Загура не торопился доказывать Витьке, что Гончаров — это не Пржевальский. Зато Козырев к концу недели весь извелся. По утрам, завидя Костю, он спрашивал:
— Принес камень?
Наконец-то Зоя Павловна раздала сочинения.
— Ну что я вам говорила? — ликовала Шемахина.
Оказалось, что она угадала почти все отметки. У Витьки — трояк, у меня — четверка, а у Загуры и верно пятерка.
Пока все разглядывали исправленные в сочинении ошибки, Витька поднял руку.
Зоя Павловна вызвала его.
— Зоя Павловна, вот мы тут поспорили, вернее посомневались…
— В чем?
— Да вот у Загуры эпиграф. Мы думаем, что это слова Пржевальского, а не Гончарова. Ведь путешественник-то Пржевальский, а не Гончаров…
Зоя Павловна от удивления даже встала. Да и как тут не удивиться, если сам Витька Козырев в кои-то веки проявил интерес к литературе.
— Нет, Виктор. Я не могу с тобой согласиться. Конечно, для Пржевальского путешествия были целью его жизни. Собственно, вся жизнь Пржевальского прошла в путешествиях. Но ведь и Иван Александрович Гончаров в молодости совершил увлекательное путешествие на фрегате «Паллада». Ты не читал? Правда, я не могу с точностью сказать, кому принадлежат слова, вынесенные Костей в эпиграф. Но я верю. Если автор выбирает для своего сочинения эпиграф, то он знает, чьи это слова.
Надо было видеть, как вытянулось Витькино лицо. Он весь съежился и растерянно заморгал глазами. Я-то сразу понял, в чем дело. Уж в чем другом, а в книгах о путешествиях Витька знал толк. Он мог обменять самую интересную книгу на «путешествия». Такие места, как пустыня Гоби или затерянный мир Калахари, реки Парана и Укаяли, для Витьки были давно «пройденными», А тут, надо же, попал впросак, не прочитал «Фрегата "Паллады"»!
До самого конца урока Витька молчал, будто его и в классе не было. А как только прозвенел звонок, он бросился к Косте.
— У тебя есть эта книжка?
— Угу, — многозначительно прогудел Костя. Потом достал восковатый, похожий на янтарь камень и протянул его Витьке.
— Вот тебе опал с Чуни. На память. А вот две книжки очерков путешествия «Фрегат "Паллада"». Я для тебя даже закладки сделал.
Костя раскрыл одну из книг и показал, где надо читать. Мы все склонились над раскрытыми страницами и прочли слова, которые Загура взял эпиграфом к своему сочинению.
Витька полез в карман и выложил на Костину парту его опал и свой меч-кладенец.
— А книжки дашь почитать?
— Если заберешь свою ручку обратно, а мой опал в подарок, то дам.
— Так я же проспорил… — начал было Витька.
Но я сгреб камень и меч-кладенец и запихнул ему обратно в карман куртки. А книги он уж забрал сам.
Рыба на острове
Уж не раз выдавались морозные утренники. Зеленая трава в низинах по утрам покрывалась сединой инея. Но днем снова оттаивала и, мокрая, блестела под лучами солнца. Вода в канавах и лесных лужах затянулась ледком, и белые пузыри воздуха подо льдом дрожали, как ртуть.
Больше недели мы с Клавой не были на Шумихе. Мятлик уже несколько раз приставал ко мне — пойдем да пойдем, но все находились какие-то дела. И мы решили отложить до воскресенья.
Наконец настал выходной. Мы идем тропкой, что вьется берегом Шумихи. Солнце еще не успело подняться над лесом. Лишь вершины деревьев, сбросивших листву, зябко ежатся в его лучах. На опушке леса стоит неумолчный стрекот дроздов-рябинников.
Когда дошли до покосов, увидели, как высоко в небе потянулись несколько гусиных караванов и огромная стая шумливых морянок. Клава, задрав голову и сложив ладони козырьком, стал считать, сколько гусей в караване. Но так ни разу и не досчитал до конца. Караван успевал скрыться.
Я шел не спеша, чтобы Клава не отстал. А он и на ходу успевал что-нибудь вытворить. То каблуком с хрустом продавит ледяной пузырь на луже, то остановится у скованного морозом муравейника, а то сдернет с еловой ветки кусок мха-бородача и прицепит себе на шайку.
Потом Клава вдруг начал сыпать вопросами:
— Слушай, а где зимуют лягушки?
— Ну, зарываются в ил.
— А змеи?
— В земляных ямах, под пнями и корягами.
— Точно знаешь?
— Точно, читал. Да и проходили на уроках.
— А мы еще не проходили, — сокрушенно вздохнул Клава и тут же снова:
— А сойка ворону победит?
— Не знаю, я как-то не задумывался…
Мне уже надоело отвечать на Клавины вопросы.
Но Клава не выносил неясностей и сам себе ответил:
— Конечно, победит. Ведь она птица лесная, шустрая, а вороны все больше вокруг зверофермы околачиваются.
На перекатах у островков Шумиху было не узнать. На каждый камень, который торчал из воды, словно был надет ледяной венец. Вода с тоненьким бульканьем плескалась о ледяную корку. А с березы-мостка до самой воды свисали светлые сосульки.
Пройти по скользкому стволу на островок не так-то просто. Пришлось отыскать на берегу две валежины вместо шестов. Упираясь палками в дно, мы один за другим перешли по заледенелому стволу на островок.
Едва мы очутились на островке, как поняли, что здесь опять кто-то был. Лед со всех прибрежных камней был сбит. Искрошенные чьими-то ногами льдинки усыпали весь берег. А под вершиной березы, где мы нашли плотвиц, теперь лежал головастый толстобрюхий окунь. Я потрогал рыбину. Она была мерзлая, как ледышка.
У меня застучало в висках. Я невольно оглянулся по сторонам. Вокруг было тихо, лишь льдинки монотонно звенели на струях Шумихи.
Мы обошли островок и на правом его берегу у второй протоки снова увидели ледяное крошево. Клава юркнул под берег и тотчас замахал мне рукой.
— Спускайся сюда!
В маленькой пещерке, промытой рекой, лежал еще один окунь.
— Ну, я же говорил, что этот дядька кому-то рыбу носит. А у того здесь склад. Он одну рыбину уже положил сюда, а вторую не успел, нас увидел и удрал, — затараторил Клава.
— Что ж ему две таких рыбки не донести что ли? — возразил я.
— Хм, — шмыгнул носом Клава. — Надо в поселке рассказать, что кто-то рыбу ворует и прячет.
— Вот что, Клавдий, никому мы ничего не скажем, Выпадет снег — сами найдем. Понял?
— Правильно! — просиял Мятлик. — Это ты здорово придумал. Я с тобой!
Каникулы
Несколько лет назад на Шумихе, сразу за поселком, устроили запруду. Навалили камней поперек реки и получился круглый и довольно широкий плес. Воды там по пояс, но летом все купались у запруды — и мы, и взрослые. Зимой река там замерзала раньше, и мы, сколотив из досок щиты, соорудили хоккейную площадку.
