Борис Алмазов - Презент
В степи зимой главная забота — топка. Леса в степи нет, поэтому топят печи кизяком. Кизяки — это солома с навозом. Готовят их обычно всё лето. Отгораживают во дворе досками угол, свозят туда сухой навоз и перемешивают его с водой и соломой. Чем лучше кизяки намешаны, тем веселее будет гореть печь в трескучие морозы. Топчут кизяки всей семьёй, даже крошечные детишки и те розовыми своими пятками месят колючую солому. Труд этот хоть и не очень тяжёлый, но утомительный.
Когда Презент увидел, что вся семья Харлампия, взявшись за руки, пляшет в углу двора, он пришёл в восторг.
Сначала он обежал весь двор на задних лапах, отдавая честь, потом прокатился через весь двор с боку на бок, потом рявкнул и прошёлся колесом. И, уж совершенно придя в восторг, плюхнулся в жидкий навоз и во всей красе кинулся к девчонкам. Тут уж было не до кизяков! Пришлось баню топить да всех девчонок заодно с Презентом щёлоком отмывать.
11
Рос медвежонок очень быстро. К осени от папахи, что служила Презенту берлогой, осталось одно красное суконное донышко. А сам он не то что в папаху, а в собачью конуру уже не помещался.
Рос медвежонок — росли и проказы. И хоть веселили его проделки всю семью и даже весь хутор, приносили они немалые убытки. За одну только неделю Презент оборвал люльку, которую давно отобрал у Сашки, снял с петель дверь в сарае и обломал яблони в саду — качался на ветках и рвал зелёные яблоки.
Харлампиева жена и девчонки за любым делом уже привыкли всё время присматривать: где медвежонок? Потому что стоило ему затихнуть, как через некоторое время либо грохот где раздавался, либо ругань соседей. Презент границы между дворами не признавал и шкодил в соседнем саду не меньше, чем в своём. Хорошо, соседи были добрые, поворчат и перестанут, а случись злые люди — не сносить бы Презенту головы.
Четыре улья он у соседей разобрал. Залез на крышу в погоне за аистами и сбросил почти всю солому. Пришлось Харлампию и ульи чинить, и пчёл собирать, и крышу соседям заново соломой крыть.
Стали замечать, что куры куда-то исчезают. С каждым днём всё меньше топчется их по двору. Не иначе, Презент куда-то их девает. Решил Харлампий за медвежонком последить.
Рано утром Презент выкатился во двор и первым делом полез умываться в бочку под водосточной трубой. Он долго рычал и плюхался в мутной воде. Вылез, разлёгся на завалинке сушиться. Часа полтора сушился: уж он и так, и эдак ляжет, и нос в лапы спрячет, и пузо свое сытенькое выставит, и с завалинки свесится. А тут и куры вышли из курятника. Медвежонок оживился. Сначала он просто так, для порядка погонял их по двору. Куры с кудахтаньем разбегались в разные стороны. Медвежонку было их не догнать. Тогда он забрался на кучу песка в дальнем углу база, сгорбатился и начал песок пересыпать. Нагребёт в лапу, поднимет и сыплет тонкой струйкой.
— Ах ты! — подивился Харлампий. Он следил за медведем через щель прикрытых ставен. — Насмотрелся, как жена кур кормит, зерно им сыплет. И вправду похоже.
Куры сначала опасливо, а потом всё беззаботнее со всего двора стали собираться к медведю. Вот одна сунулась под самую лапу. Удар! И курица замерла, дрыгнув ногами. Медведь оглянулся и торопливо сунул курицу под себя. И опять принялся подманивать глупых птиц.
— Вот это да! — поразился Харлампий.
Он так удивился медвежьей смекалке, что даже курицу ему не было жалко. Презент забил ещё одну птицу и пошёл их прятать в овраг.
Харлампий видел в овраге кое-как забросанную песком и листьями кучу битых кур, но думал, что это кто-то из соседей выбросил заболевших птиц: на них часто нападали всякие болезни. Теперь он понял, что это работа Презента. И тут впервые закралась в душу казака тревога: он слышал, что хищник, живущий дома, до тех пор не опасен, пока не попробовал крови.
«Но ведь он кур-то не ест, — успокаивал себя Харлампий и тут же добавлял: — Пока не ест. Надо его на цепь сажать», — решил он, но всё откладывал, потому что жаль ему было лишать потешного, весёлого медвежонка свободы. И хоть было от мишки много беспокойства, но Харлампий и себя, и домашних уговаривал:
— Ничего медведь дурного не делает, нрава он хорошего, а если и шкодит сверх меры, так потому, что он зверь — не человек и живёт по своим медвежьим законам, живёт, как положено жить медведю его возраста.
Жене Харлампий ничего про кур не рассказал, она и так Сашку одного в доме не оставляла, боялась, как бы медвежонок его не попортил, не напугал бы нечаянно.
Дня через три вся семья Харлампия была разбужена страшной вознёй во дворе и собачьим лаем. Цыган, дворовый пёс, которого отдали на другой хутор, чтобы он не загрыз медвежонка, вернулся. Пришёл он не один, с ним явился соседский пёс Завирайка и беспутная дворняга, что лезла во все драки. Цыган обошёл двор, наполненный чужим звериным запахом. Он нервно зевал и ставил метки на столбы, задрав ногу, — возвращал свои бывшие владения. Когда же что-то мохнатое, пахнущее врагом выкатилось на крыльцо, Цыган одним прыжком хотел достать его горло. Но не тут-то было. Презент давно превратился из маленького мохнатого заморыша в крепкого и ловкого зверя. Он отвесил Цыгану такую затрещину, что тот с воем покатился в кусты. Не успел Харлампий выскочить, чтобы прекратить драку (он боялся, что собаки порвут медвежонка, и жаль ему было старого Цыгана, который пришёл к себе домой, а тут вот такая встреча), не успел закричать: «А вот я вас!», как драка закончилась… Собаки бросились бежать.
Первой с воем побежала беспутная дворняга, которую вообще никто не трогал, за ней припустил Завирайка! Один Цыган решил стоять насмерть за свой двор, но хозяин его схватил за обрывок верёвки на шее и отвёл на новое место жительства. А медведь долго, ощетинившись, косолапил по двору и рычал во все закоулки — врагов пугал.
12
С того дня как прогнал Презент собак со двора, стал он на улицу выходить. Он и раньше всё в открытую калитку нос совал, выглядывал, что там делается. Самым большим удовольствием для него было ходить за водой вместе со всеми. Как только загремит ведро, он хватает зубами конец верёвки, подаёт её хозяйке, а сам за другой конец держится и бежит рядом.
За водой ходили всей семьёй, всю посуду брали, даже трёхлетняя Дашутка с кувшинчиком шла. С водой у нас на хуторе плохо. Степные наши края, воды мало. Заленишься, не пойдёшь с утра к колодцу — часам к двенадцати там одна грязь останется. Жди следующего утра. У колодца собиралась большая толпа женщин и детей, а Презент компанию любил и не хотел оставаться дома один.
Ещё издалека привставал он на задние лапы и тянул шею — высматривал, есть ли у колодца народ, а последние сто метров на задних лапах шёл, вихляя задом. От колодца ему кричали и махали руками, некоторые ребятишки издалека приходили на медведя посмотреть, потому что медведь был великий артист и всегда устраивал представления.
В роли дрессировщика выступала Аниська.
— Кувырнись! — командовала она, и Презент ловко переворачивался, мелькая в воздухе чёрными круглыми пятками.
— А ну-ка покажи, как бабы за водой ходят!
Она клала на плечо медвежонку прутик, и он, прижав его лапой, шустро бежал вокруг колодца.
Ребятня покатывалась со смеху, и взрослые казачки смеялись, хотя время было совсем невесёлое, — но тем ценнее была каждая, даже пустяшная, радость. Хуторские ребятишки припасали медвежонку всякое угощение: кто яблоко, кто макуху — выжимку из подсолнуха.
Один медвежонок на улицу не ходил — опасался драки с собаками и сильно боялся коров, особенно бодливой и злой Настурции. Молока у неё не было, но хозяин по прозвищу Балабон не отправлял корову на бойню, потому что гордился её «бойцовскими качествами». Качества эти были не коровьи, а прямо-таки собачьи! Да ещё не у всякой собаки бывает такой поганый нрав. Утром она шла впереди стада, и даже бык её сторонился. Гордо несла она свою дурную голову с обломанным рогом, часто вламывалась в толпу у колодца, и тогда казачки с визгом растаскивали ребятишек — злая корова могла не только напугать, закатать в пыль, но и пырнуть острым рогом!
Однажды в самый разгар представления, когда все сгрудились вокруг танцующего медведя, появилась Настурция. Мотая однорогой головой, кинулась она в самый центр толпы. Женщины бросились врассыпную. Дашутка и Катька повисли на матери, а вот Аниська, что верховодила медведем, замешкалась, споткнулась и осталась на улице одна. Она прижалась к колодезному срубу и закрыла ладошками лицо.
— Аниська! Аниська! — кричала мать, не видя, где девочка, но Аниська со страху молчала.
Настурция боднула брошенное ведро и проткнула его рогом. Она мотнула головой, и ведро грохнуло о сруб. Острый рог нацелился девочке в живот. Корова копытом разгребала пыль и медленно отступала для удара. Только дёрнулась она вперёд, как на её морде повис Презент!
