Коллектив авторов - Партизаны Великой Отечественной войны советского народа
Единый и монолитный встал против заклятого врага своего белорусский народ. И немцы знают о неистребимой ненависти к ним всех белорусских людей.
И я думаю: до какой же степени боятся немецкие фашисты советского народа, если женщины и дети для них враги, которых они стремятся уничтожить!
На линии фронта грохочут залпы. Красная армия громит врага.
За линией фронта, в тылу врага, пылают пожары, звенят выстрелы. Белорусские партизаны уничтожают фашистов.
Наше дело правое, победа будет за нами!
Вл. Ставский
Героические женщины белорусского народа
Немцы пришли в село 3. и в тот же вечер расстреляли председателя колхоза пятидесятишестилетнего Павлова, бригадира-комсомольца Федю Колина и делопроизводителя сельсовета восемнадцатилетнюю Паню Петрову.
Потом пошли по домам, грабили дочиста. Брали кур, поросят, носильные вещи, обувь, кастрюли. Ломали печи в поисках спрятанного.
На другой день после прихода немцев член правления колхоза Евдокия Миронова собрала женщин в лесу; взрослых мужчин в селе не было — ушли в Красную армию. Собрались на глухой поляне, тайно, выставили дозорных. Евдокия уселась на траву, пригладила головной платок, откашлялась и спросила:
— Ну, как быть, бабы?
Говорили долго и горячо. Единогласно решили: жить и работать, как жили и работали, — колхозом. А если немцы снова начнут грабить, не давать, защищаться. Выбрали нового председателя колхоза — Евдокию Семеновну Миронову, тридцати восьми лет, вдову, многодетную.
Прошло несколько дней. 12 июля колхозница Наталья Соболева ударила фашистского ефрейтора поленом в грудь, когда он, пьяный, стал приставать к ее пятнадцатилетней дочери. Наталью арестовали и привязали к столбу, вкопанному посреди улицы. Ей не давали ни пить, ни есть. Через двое суток ее повесили.
Тогда председательница Миронова снова созвала женщин в лесу на собрание. Вопрос был один — о гибели Соболевой. Миронова сказала:
— Товарищи! Наша Наташа, наш друг дорогой, повешена. Как нам быть? Сидеть и смотреть? Я вас спрашиваю как председатель. Или взять вилы и драться?
В ту же ночь колхозницы тайком перенесли детей в лес. А на следующую ночь приступили к действиям.
Штаб фашистского подразделения помещался в доме сельсовета. Охраняли его двое часовых: один — на улице, другой — во дворе.
Погода с утра выдалась дождливая. К вечеру дождь перестал, поднялся легкий летний туман. В полночь шесть женщин подкрались к часовым. Прислушались. Все было тихо, равномерно и четко звучали шаги часовых.
Сначала втроем напали на часового, охранявшего вход, свалили его на землю, набросили на голову мешок и прикололи вилами. Со вторым часовым справиться было труднее. Он, видимо, что-то заприметил в тумане, остановился, вскинул ружье, но Миронова ударила его сзади топором в спину. Он упал, на него набросились, придавили, зажали рот. Он потянулся за пистолетом, ему скрутили руки и закололи. С часовыми было покончено. Снова прислушались. Дом спал. В селе тоже было тихо. Только где-то на околице тревожно лаяла собака. Подождали, пока она угомонится, потом тихонько подошли к дому, облили его керосином. Горючего не жалели. Подожгли с четырех сторон. Огонь вспыхнул сразу, пламя взметнулось высоко, и, как бы в ответ, заколыхались в разных концах деревни багровые пятна — это горели избы, подожженные остальными колхозницами. Море огня.
Из штаба во двор выбежал офицер, стреляя на ходу, и тут же упал от удара вилами в спину — ударила девятнадцатилетняя доярка Федосья Щелкунова. Другой офицер показался на крыльце и свалился с раскроенным черепом — удар топора… Подбежали солдаты, раздался треск автоматов. Председательница скомандовала:
— Бабы! В лес!
Женщины побежали в лес, петляя среди кустов, под беспорядочным, но ожесточенным обстрелом.
В лесу, взяв детей на руки, вооруженные вилами и топорами, они в ту же ночь пошли к своим, на восток.
Так начался их долгий путь.
Приходилось двигаться по ночам, укрываясь на день в лесной чаще. Питались земляникой, сырыми грибами. Как-то раз ночью доярка Щелкунова, ходившая в дозор, сказала, вернувшись:
— На дороге немецкий грузовик. Чинится. С ним шофер и еще двое.
Председательница Миронова спросила:
— Как, селянки? Вилами?
Они подкрались к грузовику, окружили его в темноте и кинулись с вилами на немцев. Те бросились наутек: уж не думали ли они, что против них действует батальон? Женщины настигли всех троих и закололи, а грузовик подожгли.
Он горел ярко и долго. Отойдя далеко в лес, женщины видели еще колеблющиеся, играющие отблески пожара. Другой раз, сбившись с пути, попали в болото; насилу выбрались на проселок. Подождали темноты. В темноте трое из них пробрались в соседнее село, долго выжидали, высматривая, нет ли врага. Не заметив ничего подозрительного, постучали в крайнюю избу; хозяйка избы дала им хлеба, молока и рассказала, что не одни они вот так идут на восток:
— Ох, идут и идут!.. По чаще, по буреломам!.. Сколько их, бабоньки!..
Возвращаясь из села, три женщины наткнулись на немца-мотоциклиста. Сказали ему, что из соседней деревни, идут на сенокос. Он не поверил, задержал, приказал идти за собой. Они пошли. А когда подошли к роще, спустились в овраг, убили мотоциклиста топором. Потом разбили мотоцикл в куски.
На одиннадцатый день, миновав линию фронта, колхозницы наткнулись на передовые отряды советских войск — как раз вовремя: дети совсем истомились, едва шли да и голодны были очень. Три последних дня почти ничего не ели.
Так начался боевой путь восемнадцати белорусских женщин.
* * *Они сидят за столом в штабе красноармейской части и рассказывают о своем пути.
Они рассказывают, вокруг сгрудились их дети. Головы женщин аккуратно повязаны платками, в руках у них вилы и топоры — оружие, которым они бились с врагом и которое они пронесли сквозь леса и болота.
Е. Габрилович
Пасечник
Лейтенант К. получил приказ разведать скопление фашистских войск в районе, прилегающем к широкой и быстрой реке. Лейтенант установил, что к реке, к мосту и переправам идут тяжелые транспорты с горючим и снарядами, что не позже чем к рассвету следующего дня они переправятся и впрыснут свежую кровь немецким частям, сильно потрепанным в боях с Красной армией.
Лейтенант сделал все, что ему было приказано. Когда он возвращался назад, два немецких истребителя ринулись на него. Лейтенант принял бой и сбил один самолет пулеметной очередью.
Второй истребитель стрелял, изворачиваясь, и ранил лейтенанта в обе ноги…
Вечером он очнулся в лощине, на дне которой протекал прозрачный ручей. Лейтенант напился, опустил в воду раненые ноги, разрезал сукно брюк, перевязал раны, отдохнул и, смочив напоследок лицо студеной ключевой водой, пополз вниз по течению ручья.
Несколько раз сознание его угасало. Он припадал к воде и снова полз, пока его глазам не представились разбитые снарядами, сожженные бомбами избушки. Пахло гарью, развалины кое-где еще дымились.
Уцелела самая крайняя ветхая избушка, окруженная яблоневым садом. Сад ограждали старые толстые липы. Между яблонями лейтенант увидел ульи. Он подполз к пасеке, хотел крикнуть, но из-за кустов высунулось румяное девичье лицо и тут же исчезло. Лейтенант застонал. Голова его упала в траву. Услышав шорох, он поднял глаза и увидел пасечника — такого, как их изображают издавна. Пасечник был худ, сед, мал ростом и бос.
Не сказав лейтенанту ни слова, он трижды кашлянул; в кустах опять показалось девичье лицо, потом оно скрылось. Из-за кустов вышла девушка. Дед показал глазами на лейтенанта и качнул головой вправо. Девушка, подчинившись безмолвному приказу, ушла. А дед поднял лейтенанта, как малого ребенка, на руки и понес к пасеке.
Сознание покинуло К. И так, не придя в сознание, он заснул. Очнулся он, когда совсем смеркалось. На пасеке были люди. Лейтенант слышал их голоса. Они говорили по-немецки, они, как разобрал лейтенант, спрашивали старика, не видел ли он русского летчика, спустившегося в этом месте. Старик, очевидно, был глух. Он громко переспрашивал солдат, и те орали ему в уши немецкие и русские слова, а дед все твердил по-русски и по-немецки:
— Не понимаю. Не понимаю. Говорю: не слышу. Туг стал на ухо, вот оно что.
Один из солдат крикнул:
— Откуда эта старая собака знает наш язык?
Старик тем же бубнящим тоном ответил, что, мол, в 1915 году угодил в плен, три года отсидел в Баварии, ну и подучился.
Солдаты потребовали меду. Дед отвечал, что мед будет позже, в августе, а если, мол, не верите, сломайте ульи и забирайте, что есть.
— Ты, старый пес, — сказал один из немцев, — может быть, и русского летчика спрятал там, где много пчел?
