Саадул Кануков - Девочка из Ленинграда
— Ну, вот и все. Больше не будем, да?
Светка кивнула.
— Рая, садись на табуретку. А ты, Света, сюда, ко мне.
Антонина Ивановна взяла цветы.
— Ах, какие красивые!
— Мама, это Раины, — пояснила Света.
— Я уже догадалась. Точно такие же Евгения Федоровна приносила в школу. Спасибо, Раечка. А как мама? Приехала? Вчера? Ну, очень хорошо.
— Она к вам непременно придет, — поспешила заверить Рая.
— Конечно, придет: мы с ней подруги со школьной скамьи, как вот вы со Светой.
Света не сводила глаз с матери. Не выпуская ее руки, спрашивала:
— Мама, тебе больно? Рана большая?
— Большая, дочка. Но, может быть, все обойдется… Как там наша Нелечка? Завтра пусть бабушка придет с нею.
— Хорошо, мама, — кивнула Света. По совету Евгении Федоровны она умолчала о болезни сестренки.
Антонина Ивановна смолкла: видимо, ей трудно было говорить. Немного отдохнув, она тихо сказала:
— Света! Ты уже большая. Может все случиться. Если меня… не будет… ты должна заменить нашей крошке… И бабушке…
— Мама!.. — вскричала Света. Глаза ее были полны слез. — Ты поправишься… поправишься!
— Да, да, дочка… Это я на всякий случай.
Подошла сестра, положила руки на плечи Светы:
— Девочка, пора. А то придет врач…
— Да, да, девочки, идите, — сказала Антонина Ивановна.
Света поцеловала мать, и подруги вышли из палаты.
Куда-то на юг…
От папы давно уже не было писем, но зато сегодня почтальон тетя Нюра принесла письмо от комиссара полка.
Это было даже не письмо — пакет, и тетя Нюра не опустила его в ящик, а вручила прямо в руки.
Он был адресован не маме, как до сих пор, а бабушке — Арине Павловне Дмитриевой. И адрес был написан не от руки, а на машинке.
Все были очень удивлены такой необычной корреспонденции.
Бабушка читала плохо: она училась всего один год в какой-то церковноприходской школе. Письмо она отдала маме.
Мама вскрыла пакет — в нем оказалась газета и записка. Почерк энергичный, стремительный. Мама очень волновалась, и казалось, читает не учительница, а какая-нибудь первоклассница: запиналась, повторяла одно и то же слово несколько раз.
Комиссар полка благодарил бабушку за то, что она вырастила и воспитала такого замечательного сына, то есть папу. Папа, оказывается, один из лучших снайперов полка, и у него на счету уже несколько десятков уничтоженных фашистов.
Более подробно, писал далее комиссар, бабушка прочтет о сыне во фронтовой газете, которую он посылает ей. А сейчас он желает бабушке доброго здоровья и долгих лет жизни. Обнимает ее, как сын.
Мама развернула газету, и все увидели папу. Он стоял около землянки. В руках — винтовка с оптическим прицелом. В заметке «Стрелок, не знающий промаха» военный корреспондент Игорь Упрямов рассказывал, как папа в одной перестрелке уничтожил трех вражеских снайперов, как фашисты охотились «за русским стрелком, не знающим промаха».
Оказывается, папа не просто снайпер, но еще и командир разведгруппы.
И письмо комиссара, и заметка в газете перечитывались несколько раз. Потом то и другое бабушка завернула в свой дорогой цветастый платок, который сохранила еще с девических лет, и положила в старинный кованый сундук, что стоял в ее спальне.
Потом этот необыкновенно радостный, волнующий день сменился томительными днями тревожных ожиданий. Ждали письма от самого папы, а письма все не было и не было. И бабушка часто доставала из своего заветного сундука драгоценный сверток, протягивала Рае письмо комиссара:
— На-ко прочти еще раз, внучка.
Рая читала. По щекам бабушки текли слезы.
Сегодня мама ушла в больницу навестить Антонину Ивановну. Обещала скоро вернуться, а пришла лишь под вечер. И такая взволнованная.
— Рая, — сказала она, — я задержалась в роно. Завтра мы уезжаем. Эвакуируемся.
— Куда, мама?!
— Пока неизвестно. Куда-то на юг. Поедем эшелоном. Много учителей поедет. С семьями.
Мама говорила коротко, отрывисто, будто отдавая приказ. Ее, Раю, всегда удивляло, как мама быстро может взять себя в руки. Вот только что очень волновалась, казалась даже растерянной. И вдруг — спокойная, деловитая. Голос ровный, глубокий и даже чуть властный.
Всю ночь готовились к отъезду. Надо было взять с собой только самое необходимое. Но и необходимого набиралось так много, что всего и не захватишь. Правда, утром заедет машина и увезет вещи на вокзал. Но как потом управишься со всем этим в дороге? И они снова и снова развязывали узлы, раскрывали чемоданы и откладывали лишнее.
Рая взяла себе в рюкзак белье, платьица, зимнюю шубку: ведь уж на носу осень, а там и зима не за горами. Хотя поедут на юг, но и там может стать холодно. А сейчас она наденет легкую куртку, вязаную шапочку и спортивные шаровары.
Папины вещи все целиком оставались дома. Только бронзового стрелка Рая украдкой сунула в чемодан. Но когда мать в очередной раз просматривала вещи, она сокрушенно всплеснула руками:
— Рая! Зачем это? В нем же целый килограмм! Вместо него лучше взять пару теплого белья.
— Мама! Но это же такая дорогая память для папы! Ну, я прошу тебя!
Евгения Федоровна посмотрела в умоляющие глаза дочери.
— Ну, хорошо… — сказала она и обратилась к Арине Павловне: — Мама, газету и письма комиссара ты взяла?
— Как же, Женечка, как же! Первым делом! — Она приложила руку к груди.
Сущая мука была с Вовкой. «Чапай» ни за что не хотел расставаться со всем своим боевым снаряжением. И пистолет хотел взять, и карабин, и жестяную пушку. И даже деревянного скакуна, впряженного в тачанку, не хотел оставлять.
Но мама была неумолима: разрешила взять только один пистолет, стреляющий палочкой с круглой резинкой на конце.
Закончили сборы далеко за полночь. Они с мамой легли спать в третьем часу, а бабушка совсем не ложилась. Она разбудила Раю в восемь часов утра: ей надо было сходить к Светке проститься.
Света хлопотала на кухне, варила манную кашу для сестренки, когда пришла Рая. Взглянув на подругу, она сразу поняла, что Рая пришла сказать что-то важное.
— Света… Мы… мы… мы уезжаем… — выдавила она. — Но я буду тебе писать. Ты только отвечай мне тогда. Вот тебе ключ от нашего почтового ящика: может, письма какие будут — перешлешь.
Света обняла подругу.
— Ой, Раечка, наверное, мы больше не увидимся.
— Ну что ты! Глупости! Как наши фашистов прогонят, мы снова вернемся в Ленинград. — Рая развязала бант на кофточке и протянула ленту подруге. — Возьми, а мне дай свою. Это клятва: никогда не забудем друг друга.
Девочки обменялись лентами. Рая поцеловала Свету и, не оглядываясь, торопливо вышла.
Машина пришла в половине одиннадцатого. Кузов ее был уже полон вещей, и они с трудом пристроили свои чемоданы и узлы.
Машина уехала.
Бабушка заперла двери. С минуту молча постояли у крыльца. Потом бабушка перекрестила дом, и отправились на вокзал.
Шли молча. Только Вовка все спрашивал:
— Мам! А далеко юг? А папа найдет нас?
На вокзале их встретил мамин начальник — заведующий роно Никанор Петрович Северов. На финской войне он потерял руку.
Никанор Петрович заглянул в записную книжку.
— Значит, так, Евгения Федоровна: ваш вагон — седьмой, пассажирский, поскольку вы с детьми. А вещицы ваши будут в последнем, в товарном. Прошу! — кивнул он на эшелон.
Вагон уже был полон людей, а полки завалены ручной кладью: узлами, рюкзаками, сумками.
— Евгения Федоровна! Прошу сюда! — окликнул маму какой-то седой старичок в очках с золотой оправой.
— А, Леонид Аполлонович! Здравствуйте! А не стесним вас?
— В тесноте — не в обиде!
Старичок был маминым сослуживцем, преподавателем математики. Он вышел в прошлом году на пенсию.
Мама и бабушка разместились рядом с Леонидом Аполлоновичем на поперечном сиденье, а Рая с Вовкой — на боковом, у прохода. Вовка сразу прильнул к окну…
Налет
Поезд шел на юг уже несколько дней. В вагоне было душно. Мучила жажда. Вовка в начале дороги почти не отрывался от окна, за которым пробегали леса, мелькали деревни, будки, сверкали под солнцем речушки, ручьи. Потом лес кончился и до самого горизонта не было видно ни деревца.
— Рай! А где же елки?
— Тут они не растут. Тут степь.
— Какая степь?
— Ну, такая… Ты же видишь какая: поля, поля, поля. И земля черная. Так и называется — чернозем.
Степь скоро наскучила Вовке, и он начал хныкать:
— Мам, когда будет юг?
— Скоро, сынок. Не надо ныть. Будь молодцом… Ты же у нас чапаевец, — с улыбкой добавила мама.
Вовка посмотрел исподлобья на Леонида Аполлоновича: старичок, видимо, был очень удивлен, что едет в одном вагоне с самим чапаевцем, и мальчик для пущей важности достал пистолет.
![Алексей Рюриков - 10 июня 1941 года [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
