Ирина Кирпичникова - Хрустальные тайны
Дож издал особый указ:
«Найти Никко Бикконио и заставить его вернуться.
Если он не повинуется, заключить в тюрьму его родных. Если и это не понудит его к повиновению — изловить и убить».
Ищейки дожа отправились по следу.
На больших заморских базарах они иногда встречали кружевные стеклянные кубки, которые очень напоминали работы умершего от тоски муранского стеклодува Марка. Но кто их теперь выдувал — не могли доискаться.
Потом донёсся слух, что на острове Крит какой-то подмастерье перещеголял в искусстве своего хозяина-стеклодува. И будто бы был он родом из Мурано. Позднее этот подмастерье попал в Саксонию. Его приютил известный мастер Ганс Бехтер. У него стеклодув жил под чужим именем.
Но тайные агенты венецианского дожа всё-таки выследили муранца. По филигранной вязи догадались. Тёмной глухой ночью они подожгли мастерскую. Самого саксонца и всех его помощников закололи кинжалами. А муранцу залили рот раскалённым стеклом. Пусть больше никому не выдаст хрустальных тайн!
Может быть, этот муранец и был Никко Бикконио...
Выслушал Бориска до конца печальную муранскую историю. Грустно стало ему. «Погиб Никко, и погибли с ним сказочные тайны», — подумал он.
— Не горюй, — сказал ему дядька Михайла. — Жизнь ещё много оставила на земле загадок. И на твой век хватит!
КРЕПОСТНЫЕ МАСТЕРА
В старое время на Руси простые люди фамилий не имели. Звали их просто — Филька, Петька, Ванька. Помещик хорошо знал, сколько у него Ванек и сколько Стёпок. Но чтобы отличить одного Стёпку от другого, им давали прозвища. Ходит мужичишка нахохлившись, как воробей, вот его и кличут Стёпка Воробей. А другой молодой парень быстро со всеми делами управляется. Так он — Тимка Быстрый.
Иных именовали более почтительно: Лука Столяр — значит, работает столяром. Трофим Кучер — значит, управляется на конюшне.
Из таких прозвищ и родились, наверное, позднее фамилии: Воробьёв, Быстрое, Кучеров, Столяров...
У помещика Бахметьева, что имел свои владения в Пензенском уезде, все крепостные должны были стать либо Стекловыми, либо Хрусталёвыми. Потому что все жители принадлежащих ему сёл занимались одним делом— изготовлением стеклянной и хрустальной посуды. Одни делали простые стаканы, чашки и бутылки, другие — нарядные графины, рюмки и вазы.
Самая красивая хрустальная посуда попадала на стол к хозяину. Она была такая прозрачная и блестящая, словно её соткали из льдинок. При лёгком прикосновении она издавала певучий серебристый звон.
Хрустальное стекло научились получать, прибавляя в обыкновенную стеклянную массу свинец. Хрусталь был в моде у богачей. Вот почему у помещика Бахметьева больше было крепостных Хрусталёвых, чем Стекловых.
Но появлялись и другие фамилии.
Как-то купил Бахметьев на ярмарке нового «работного человека» Петьку. Купил в придачу к двум борзым щенятам. В те времена помещик владел крепостными людьми, как вещами, и мог их продавать, обменивать, даже — проигрывать в карты.
Когда торговался помещик на ярмарке, он сначала щенят получше рассмотрел. Погладил по шёрстке, за ушками почесал... А уж потом стал оглядывать со всех сторон «работного человека». Пощупал мускулы, похлопал по спине, осмотрел зубы.
— Ничего, — говорит, — крепкие.
Только руки Петькины ему не понравились — обожжённые да чёрные от копоти. «Ну уж ладно, — решил Бахметьев, — в хозяйстве пригодятся».
И невдомёк было глупому помещику, что руки эти золотые. Как попал крепостной в гуту, как взялся он за выдувальную трубку — засверкали, заискрились в его обгорелых руках хрустальные чудеса.
Гута — это большой прокопчённый сарай с деревянным круглым помостом посредине. В центре его поставлена печь со множеством окошек. В ней варят стекло.
У печи жарко, дым ест глаза, пламя обжигает руки. Здесь Петька вместе с другими крепостными стеклодувами трудился от зари до зари.
Хозяин каждый вечер приходил в гуту посмотреть, что выдули за день его мастера, и самое лучшее отправлял к себе в усадьбу.
Когда приезжали гости, он выставлял напоказ своё хрустальное богатство и хвастался:
— Это Васька сделал. А это Петька. Ну, а это Стёпка...
Гости восхищались:
— Непостижимо! Гениально! Прекрасно! — И просили: — Покажи-ка нам самого лучшего своего стеклодува!
Довольный помещик отводил, бывало, гостей в тёмную гуту и гордо говорил, указывая на нового «работного человека»:
— Вот мой главный виртуоз!
Стеклодувы не знали, как перевести иностранное слово «виртуоз», но понимали, что, наверное, оно означает «самый лучший мастер». И по-своему, по-русски, прозвали Петьку — Виртузовым.
Так и пошёл род непревзойдённых умельцев Виртузовых. От отца: к сыну передавали они своё мастерство. Гордились семейной профессией.
Вот только дядька Михайла Виртузов не знал, кому хрустальную науку передать: не было у него сыновей. Хотел он своего племянника Бориску Ярёмина усыновить. Но Борискины родители не согласились отдать мальчика.
В роду у Ярёминых тоже все были стеклодувами. Но у них другая история с фамилией вышла. Предки их, как и все крепостные мастера помещика Бахметьева, не только работали на стекольном заводе, но и вели небольшое хозяйство, чтобы себя прокормить: выращивали картошку и капусту, сеяли жито и овёс.
Своей земли у них не было. Обрабатывали они землю помещика, за что отдавали ему часть урожая — оброк. Поле пахали на лошади деревянной сохой.
Но однажды случилась беда: перед самой весной сдохла у стеклодува лошадь. Как же теперь поле вспахать? Хотел было мастер попросить лошадь взаймы у помещика, да тот потребовал за это такой большой оброк, что пришлось отказаться. И тогда Борискин прапрадед — человек очень сильный и выносливый — надел на себя ярмо и впрягся в соху вместо лошади. Так и вспахал поле.
Потом про него стали говорить: «Тот стеклодув, который ярмо на себя надевал, — Ярёмин».
Ярёмины работали на «лекарских заказах».
Отец Борискин делал аптечную посуду — всякие склянки для мазей, флаконы для микстур, ступки для растирания порошков. Требовали они особо тщательной отделки и в то же время простоты — без лишних украшательств. Тут не надо было никакой выдумки. Был бы флакон ровным и гладким да хорошо закрывался бы пробкой.
В своём деле Ярёмины много преуспели. Аптекари ярёминской посудой были довольны.
И сейчас Борискин отец вместе с дядькой Михайлой работали в гуте. Работали, как и в прежние времена, на помещика.
ДОБРЫЕ ЧЕРТИ В ГУТЕ
Стояла гута за околицей, там, где начинается лес. Так её построили, чтобы легче было таскать дрова для печи.
Ночью над гутой дым поднимался клубами и румянилось зарево. Это работали варщики — варили стекло из песка, соды и извести.
Днём пламя в печи оставляли поменьше — только чтобы жидкая огненная масса не застывала.
Днём здесь хозяйничали стеклодувы. Мальчишки их прозвали гутными чертями.
Они, и правда, были похожи на чертей: по спинам от печного жара пот струился ручьями, руки и лица черны от копоти и дыма, на лоснящейся коже играют отсветы огней.
Ребята вовнутрь боялись заходить. Надо иметь особую ловкость, чтобы там стоять у деревянного помоста. Заглядишься — и можешь угодить под раскалённую каплю. Обожжёшься.
А то ещё случайно можно на осколок стекла наступить. Все стеклодувы обувают специальные сандалии на толстых деревянных подошвах, чтобы ноги не поранить. Босиком — так в гуте вообще не пройти.
Поэтому Бориска с мальчишками останавливался у входа, у решётчатых ворот. Залезут ребята на перекладины, чтобы лучше было видно, и усядутся, как воробьи на ветке.
Горит пламя в многоглазой печи. «Стук-стук-клок-клок» — стучат деревянные сандалии по деревянному помосту. Разговоров между мастерами не слышно. Стеклодувы между собой объясняются жестами. Сами-то они понимают друг друга, а со стороны кажется, что колдуют.
В полумраке закопчённого сарая то и дело мелькают длинные трубки с огненными шарами на концах — то вниз, то вверх.
Или вдруг завертится-запляшет сверкающая капля вокруг стеклодува — словно живой огонёк в свой таинственный танец пустился. Это мастер трубкой круги описывает: и наклонно её вращает, и над головой дугой проводит, и качает, как маятник, у самых ног. Жутко становится от таких бесовских танцев. Прямо как в аду!
— У-у, расходились, черти! Смотреть даже страшно, — шепчет боязливо младший из ребят.
— Наоборот! Интересно, — возражает другой. — Черти-то эти добрые. Эх, и я бы с ними поколдовал!
— А что, ребята, давайте попросимся к ним приймалками, — предлагает Бориска.
Бориске больше нравилась дядькина работа, чем отцовская. У отца все пузырьки и склянки простыми были. А дядька чего только не выдумывал!
