Наталия Лойко - Дом имени Карла и Розы
Детская обувь прибыла с фабрики, работающей на армию. Маленькие сапожки выглядят щеголеватыми модельками солдатских сапог. Солдатских…
— Все-таки, Варя, — произносит Татьяна Филипповна, выравнивая на полке, идущей вдоль стены, ряды сапожек, — все-таки у нас с тобой большая семья. Такую нелегко одеть и обуть.
— Да еще накормить, — добавляет Варя и спохватывается: — Мне не пора ли на дежурство, на кухню?
Этим же утром Ксения, воодушевленная известием о тридцати парах сапожек, успела сходить в Наркомпрос получить там тридцать билетов на спектакль «Коппелия» с участием знаменитой балерины Гельцер и теперь спешила домой.
В Наркомпросе ей обещали выдать еще несколько раз по тридцать билетов. Она так и объяснила: теперь обуты!
Наивысшее удовольствие для Ксении — явиться в детский дом с сюрпризом. Как она торопилась туда в один из метельных февральских дней, чтобы скорей объявить во всеуслышание о полученном разрешении на слом доживающего неподалеку свой век ветхого строеньица! Первую балку, сухую, источенную жучком, доставили волоком во двор детского дома сама Ксения, Варя и Федя. Девочки просто набросились с пилами на это бревно! Славно получилось: старенький деревянный домишко ползимы поддерживал сносную температуру в большущем каменном здании.
А сколько раз приходила Ксения с добрыми вестями из ресторана Тестова! Именно в этом прославленном когда-то жирной ухой, расстегаями и блинами ресторане с первых недель революции разместился отдел детского питания. Иногда там удается выцарапать кое-какие дополнительные калории.
Фу ты!.. Опять у нее на уме калории, температура, простуда. Вот что значит стать женою врача!
Ксения улыбается своим былым сомнениям. При чем тут авторитет? Сама ребятня думает по-иному.
Ой, поскользнулась прямо среди площади! Спасибо, какой-то военный успел ее подхватить. Сразу видно: фронтовик. Шинель до пят, на поясе кобура, туго набит заплечный мешок.
— Задумались или размечтались? — Улыбнувшись, военный кого-то напомнил Ксении, но кого, она не могла сообразить. — Скажите, гражданочка, не это ли Анненский институт?
Ксения строго указала товарищу фронтовику, что заведений такого рода в республике давно нет, что перед ним детский дом, носящий имена двух пролетарских революционеров. На смуглом лице фронтовика вновь сверкнули в улыбке белые зубы. Ксения живо спросила:
— Вам Аську?!
Она потащила Андрея в вестибюль и, окликнув прошмыгнувшую мимо девочку в ватной телогрейке, велела ей немедленно вызвать с урока Асю Овчинникову.
Девочка глянула острыми глазками на шинель и заплечный мешок вошедшего, всплеснула худущими, похожими на птичьи лапки руками и пробормотала, словно молитву:
— Господи… Возвращаются… Сил моих нету.
Вцепившись в рукав шинели, она умильно попросила:
— Бежим на пару!
Не дав Андрею опомниться, девочка повлекла его влево по коридору, а затем вверх по витой железной лестнице. Откуда только прыть взялась у столь чахлого существа!
Приоткрыв дверь классной, Сил Моих Нету схватилась за грудь, торопясь отдышаться. Андрей мог, оставаясь незамеченным, взглянуть на племянницу.
Всю разлуку, все эти долгие месяцы Ася помнилась ему такой, какой он видел ее в час прощания, когда, стоя среди тонущей в сумерках привокзальной площади, она сводила свои счеты с миром. «А что в нем хорошего? — спросила тогда Ася, не желая даже взглянуть на Андрея. Спросила и с печальной убежденностью произнесла: — Кому я нужна?».
Сейчас она стояла возле стола преподавателя, длинного тощего человека с внешностью Дон-Кихота, и отвечала урок.
Какова же Ася теперь?
Вытянулась… Голенастая, словно цапля. Из-под короткого платья торчат ноги в каких-то нелепых белых чулках. Толстые самодельные башмаки напоминают Андрею бахилы, выдаваемые рабочим «Торфостроя» для защиты от топкой болотной грязи. На плечи накинут теплый Варин платок (Андрей узнал его), пропущенный под мышки и стянутый сзади большим торчащим узлом. Косичек больше нет; узкая красная ленточка поддерживает темные, чуть вьющиеся волосы.
Отвечая преподавателю, Ася держала в руках странный стеклянный предмет, который вначале вызвал недоумение Андрея. Это было большое глазное яблоко с небесно-голубой, переливающейся на свету радужной оболочкой — одно из наглядных пособий, которые Татьяне Филипповне удалось раздобыть для своих питомцев.
Андрея поразил голос Аси — уверенный, с несвойственными ей прежде нотками задора, настоящий детский голосок. Но самая разительная перемена была в Асином лице. Какая-то заново пришедшая живость, убежденность в своем праве на существование, полное отсутствие придавленности, той придавленности, что так запомнилась, так кольнула Андрея в час расставания.
Андрей опустил на пол вещевой мешок, ожидая минуты, когда его племянница, ответив урок, расстанется с хрупким голубым предметом. Тогда-то можно будет крепко ее обнять. Андрей приучен к порядку, он сам повседневно и повсеместно ратует за дисциплину. Он уже год в рядах партии, он с зимы комиссар инжбата — инженерного батальона. Не ему же срывать занятия…
Но Сил Моих Нету решила по-своему. Отдышавшись после бега по крутой спиральной лестнице, она не стала дожидаться паузы в уроке, а неожиданным рывком распахнула дверь и, выразительным жестом представив приезжего фронтовика, торжественно провозгласила:
— Войне конец! Ей-богу! Честное слово!
Появление человека в буденовке подкрепило Нюшины клятвы, а главное, весть, принесенная ею, ожидалась детьми с такой страстью, что из всех глоток вырвалось оглушительное «ура», всполошившее и соседние классы.
Урок был сорван. Большой голубой глаз выскользнул из рук Аси и превратился в стекляшки. Топча осколки, расшвыривая их ногами по комнате, дети с восторгом устремились к вошедшему, а долговязый преподаватель так и застыл с анатомическим атласом в руках. Пожалуй, и он поверил, что кончилась война.
— Тише, ребята! — крикнул Андрей.
Усевшись верхом на стул, снова потребовав тишины, Андрей растолковал, что хотя окончательная победа уже близка, можно сказать, в руках, белогвардейцев придется еще изрядно поколотить.
Ася стояла, выискивая, в свою очередь, перемены во внешности, в повадке Андрея. Он впервые показался ей совсем взрослым. Прежней нерешительности, неуверенности нет и в помине.
Асе льстит, что Федя, Катя, да и все остальные так почтительно слушают ее гостя.
— Армия моя уже освободила Екатеринодар и Новороссийск, вышла к морю, — рассказывал Андрей. — Мне, ребята, довелось и в Геленджике побывать и в Туапсе.
— Про взятые города знаем, — пробасил Федя.
— А про то, что некоторые армии уже брошены на трудовой фронт?
— Вторая на транспорт, седьмая на торф, — не сморгнув, ответил мальчик.
— Быть тебе комиссаром! — сказал Андрей. Возможно, это было шуткой, но никто из товарищей Феди не улыбнулся.
Заметив, как посматривают мальчишки на редкостную в Москве синюю трофейную, английского сукна, с суконной же красной звездой буденовку, Андрей снял и протянул свой головной убор для всеобщего обозрения.
Теперь он мог обратиться и к племяннице:
— А стариков-торфостроевцев, вроде меня, совсем отзывают из армии. Обосновываюсь на Черных Болотах, можно сказать, снова домом обзавожусь.
Он ждал, что девочка вспыхнет от радости, поняв, что в ближайшее время сможет вернуться в семью, к своему ближайшему родственнику, но Ася лишь сказала:
— Там уже «Торфодобыча», а не «Торфострой»… — И добавила, чуть покосившись в сторону светловолосого мальчика, которому Андрей только что предрек будущность комиссара: — Нам недавно тоже торфу прислали, три воза…
Федя стал еще внимательней изучать диковинную синюю буденовку. Он не забыл тот вечер, когда Ася, набросив на голову теплый платок, потащила его к кухонному сараю, чтобы он знал, как пахнет земля Черных Болот, где она любила гостить в детстве.
Вдвоем с Асей Федя подбирал на снегу коричневые, крошащиеся в ладонях комочки и дышал болотным запахом, слушая рассказ Аси о Приозерском крае… И, неизвестно почему, вдруг брякнул что-то вроде того, что Ася в общем-то стоящий человек: не плакса, не шпиявка и что-то там еще…
Гость тем временем развязал свой вещевой мешок и оделил собравшихся южным лакомством — сладкими, мясистыми винными ягодами. Первую горсть получила жавшаяся к сторонке, погибающая от смущения Сил Моих Нету.
Жуя и смеясь, дети рассказывали приезжему о жизни детского дома, о том, каким он был поначалу, и о том, каким кипучим, веселым стал теперь. Когда началось это «теперь»? Пожалуй, со дня Великой Порки. А дальше всего и не перечислишь. Учились, столярничали и сапожничали, мыли посуду, играли в лапту и чижика, пели и танцевали. А главное, крепко дружили.
