Наталия Лойко - Дом имени Карла и Розы
«…Отдельные дети протестуют, почему нет икон, пугают адом тех, на ком нет креста. Одного мальчика, сына коммуниста, дети травили при пассивном отношении старших, и он ушел домой до срока».
В конце заметки было сказано: «Берегите детей не только от голода, но и от тлетворного влияния».
— Похоже? — спросил Федя. Его глаза загорелись суровым огнем.
— Похоже, — с виноватым видом пролепетала Ася.
Федин перепачканный палец поднялся кверху:
— «Правда» в канун Дня пропаганды печатает это на видном месте. А мы молчим.
— А как… А что надо?
— Собирайся, идем!
Ася испуганно сказала:
— Нас не пустят. Там, знаешь, какой запор? — Пальцы девочки пытались изобразить фигурный ключ, бдительно хранимый тетей Грушей.
— А мы не туда. Ломиться к твоим богачкам не будем. Нам есть куда идти. Тебя ведь просили, если будет невмоготу? Просили?
Асины щеки стали красней колесницы, родившейся под ее кистью. Однажды весной, после очередной стычки с Ксенией, Ася, всхлипывая, рассказала Феде и Кате о своей встрече с Крупской. Возможно, Асе в тот час очень хотелось уверить товарищей, что она СВОЯ, что она не хуже других, потому с особенным чувством прозвучали прощальные слова Надежды Константиновны: «Будет невмоготу, прибежишь сюда».
Прозвучали эти слова как-то так, что можно было подумать: Крупская усиленно просила Асю заходить почаще…
Но Ася-то понимает, что ждет ее страшный конфуз, что Крупская не может помнить с зимы девочку в бархатном капоре, да еще болтавшую всякую чушь; что у Крупской слишком много дел и слишком много встреч с умными людьми…
И при ком свершится конфуз? При Феде!
— Сегодня нельзя, — быстро говорит Ася. — До восьмого точно нельзя! Ведь это, Федька, Наркомпрос, это внешкольный отдел, это и есть пропаганда. Ты сам говорил, что они всю работу проводят. Сегодня никак нельзя…
— Именно сегодня, — отрезает Федя. — Именно перед Днем пропаганды. «Правда» знала, когда печатать, не откладывала.
— Ладно, идем! — говорит Ася, зная, что Федю не переспоришь. — Но с условием… — Для нее несомненно, что человек, не разрешающий детям высовываться зимой в форточку, требует от них и опрятности. — С условием, что ты вымоешь руки…
— А ты… а ты в зеркало глянь. Сама, как зебра.
Встречи на бульваре
Старательно отмыв все колера, действительно делавшие ее лицо несколько полосатым, Ася набросила на сарафан легкую белую кофточку, недавно переделанную для нее Варей из старой маминой блузки. Кофточку Ася зря не надевала: ветхая, да и мыла нет. Но сейчас она все-таки шла в учреждение, возглавляемое Крупской, и шла не одна, тоже немаловажное обстоятельство! Однако Асю не развеселил ни праздничный наряд, ни то, что в вестибюле на самом почетном месте уже приколачивали огненную колесницу.
Асе не по себе. Впереди неминуемый конфуз при встрече с Крупской. Впереди разговор о Казаченковых. Необходимый разговор, но что окажет тетя Анюта, и без того убитая Асиной неблагодарностью?
Кроме того, пока Аси не будет, здесь, в детском доме, произойдет долгожданная встреча.
Все готово к приезду. Плакаты повешены, дортуары выглядят так, словно ожидаются делегации от пролетариев всего мира. А в лазарете Яков Абрамович, как шальной, наводит порядок: будто все колонисты едут домой с плевритами и ангинами.
Татьяна Филипповна сказала, что встреча должна быть торжественной и горячей, чтобы каждый почувствовал, как это радостно — вернуться в родной дом. Говоря так, она, по разумению Аси, представляла себе час, когда Шуркин отец, бородатый командир в простреленной шинели, покажется на пороге детского дома. Этого часа ждут все детдомовские мальчишки…
Во дворе у колоннады Асю поджидает неумолимый Федя. За ремешок косоворотки засунут номер газеты. В калитку Федя шагнул первым. Ася плелась позади.
Мама говорила, что в трудные минуты надо быть философом. Ладно. Будь что будет…
До бульвара дошли молча, но только ступили на аллейку, Ася вскрикнула:
— Видишь, кто идет?! Видишь, придется вернуться…
Варя тоже заметила Асю. Вынула из книжки письмо, машет:
— Аська, пляши! Жив-здоров.
Ася пляшет, читает вслух о том, как красные войска бьют деникинцев, о том, что победа близка. Федя тоже любуется письмом, пришедшим с фронта.
Ася тащит Варю:
— Бежим к Татьяне Филипповне! Ей сразу веселее станет. Ведь мы от Андрея тоже долго не получали писем. И вот, пожалуйста!
Варя отводит глаза.
— Идите, ребята, куда шли.
Ася удивлена. Варю выручает возглас Феди:
— Наши! Вот они, черти!
По бульвару, на дорожках которого пестреют первые опавшие листья и шелуха подсолнухов — эти дорожки никто не убирал в Москве девятнадцатого года, — спешат колонисты. Сотня ребят, сотня знакомых лиц. Ася кричит на весь бульвар:
— Ох, Катька!
— Аська! Длинная стала.
— Ой, ты и черна!
— Федька, ура!
Пока колонисты еще не нарушили рядов, Ася видела Ксению. Размахивая по-военному руками, она шагала чуть поодаль, зорко следя за колонной. Где же сейчас Ксения? Куда девалась?
Вцепившись в загорелую Катину руку, Ася беспокойно озирается. Правда, где же Ксения? Заметила она или не заметила, что это именно Ася Овчинникова внесла анархию в сплоченные ряды? Оглядывается и Катя:
— Ксения Петровна! Вот же Аська!
Ксения смотрит на Асю и вдруг подмигивает ей, как старый товарищ. А Ася… Честное слово, еще никогда, никогда Ася так глупо не улыбалась…
Солидно, вразвалочку Федя идет переброситься словом — другим с Ксенией. Ася шепчет подруге:
— Катька! С чего это она мне? Видела?
— Все вижу! — Толстые добродушные губы складываются в лукавую гримаску. — А что? Она же меня просвещала, готовила в Союз. И я ее просвещала. Да еще Татьяна Филипповна писала ей насчет тебя. Все выложила! — Катя так почернела за лето, что улыбка ее стала ослепительней прежнего. — Ксения собирается дать тебе поручение. Напишешь стихи к октябрьским торжествам?
Ася не позволяет себе ни взвизгнуть, ни подпрыгнуть. Но удержаться от того, чтобы не чмокнуть Катю, не в силах. Хотя теперь доказано, что поцелуи вредны; даже рукопожатия, и те отменяются по соображениям гигиены.
— Катька, вспомни, что Ксения про меня говорила?
— Что ты сделана из хорошего материала.
Для Аси не секрет, чьи слова повторяла Ксения, но для всего мира — секрет! Одна Ася владеет тайной двух взрослых людей… Подчеркнуто безразличным тоном девочка осведомляется:
— Ей только одна Татьяна Филипповна писала?
Улыбка вновь шевелит губы все знающей и все понимающей Кати.
— Всякое получала… на свою голову.
Ася довольна. Милая, милая Ксения!.. Вот она подошла к Варе. Сразу видно, что к Варе, а не к некой гражданке Шишкиной. Рассматривает Варины книжки и вовсе не пожимает плечами. А Варька скорей всего выкладывает Ксении свою последнюю мечту. Она собирается на рабфак, на рабочий факультет, где даже малограмотного человека, как разъясняли на фабрике, могут обучить самым высшим наукам…
Ксения добирается и до Аси.
— Дай хоть взглянуть на тебя. Ты, я слышала, по важному делу идешь?
— Ага! — Ася знает, что у нее сейчас вид, словно у глупого теленка, но ничего поделать со своим видом не может…
Колонисты двинулись к дому, на бульваре остались Ася, Федя и Варя.
— Так что же у вас за важное дело? — спрашивает Варя.
Ася начинает рассказывать.
Феде остается лишь удивляться. Непонятна ему эта Аська! То увиливала, идти не желала, а теперь вдруг взвилась. Оказывается, у нее в Наркомпросе куча важных дел! Она надеется освободить директора от посторонних лекций и дать ему возможность воспитывать детей; она собирается создать Татьяне Филипповне нормальные условия для работы. И еще думает выпросить каждому по учебнику, а для всех волшебный фонарь… Что ее эдак пришпорило?
Варя удивляется себе. Долго ли будет так продолжаться? Всякий раз, как она вглядывается в эту девчонку, в этого тощенького цыганенка, она не может не видеть рядом другое лицо. Ведь и улыбкой они схожи, своей немного растерянной, милой улыбкой… Одно остается: чтобы Ася вдруг молвила: «Вот какая штука».
Ася подхватывает на лету желтый скрюченный лист и, желая показать, что тема разговора исчерпана, говорит:
— Вот какая штука.
Варя потрясена. Сбываются же помышления! Прежде чем распрощаться, Варя не то шутя, не то серьезно обращается к Асе:
— Выпросила бы ты заодно и мне удачи.
Слово «счастье» она не решается произнести.
Разговор у калитки
В здании на углу Остоженки и Крымской площади, в том здании, к которому судьба привела Асю в третий раз в жизни, Надежды Константиновны не было. Сидящая внизу у вешалки женщина выпроводила ребят за порог:
