Николай Осинин - Через все преграды
— Когда же мы закончим? — воскликнул как-то Илья, которому очень хотелось иногда поваляться на нарах.
— Никогда, — спокойно сказал Федор Иванович, — всю жизнь будем строить. Сейчас — землянку. Прогоним немцев — города и деревни начнем восстанавливать, видели, сколько разрушено? А у вас, молодежи, впереди еще ответственней задача: коммунизм достраивать.
Однажды, когда капитан отправился вечером в деревню, ребята уселись в тесный кружок на нарах и размечтались вслух о том, что они будут делать, когда кончится война.
Шел дождь. Ветер глухо и уныло шумел в лесу. В землянке было тепло, пахло хвоей, опенками, влажной землей. Пламя печи бросало красноватые пляшущие отблески на темные бревенчатые стены, на еловые жерди покатой крыши, с которой свисали сухие былинки травы.
— Я обязательно киноактрисой стану, — сказала Вера, блестя из-под длинных белесых ресниц своими круглыми зеленоватыми глазами. — Это так интересно, так интересно! Весь Советский Союз будет знать.
— Подумаешь! Что, у нас только киноартистов знают? — возразил Илья. — Мой дядя литейщиком в Магнитогорске работает, а про него уже два раза в «Правде» писали. В Кремле был!
— А я разве что говорю? Кто хочет — пусть на литейщика учится, а я хочу быть киноартисткой или писательницей.
— Писательницей?.. Ну, уж это ты хватила!
— А что? Буду учиться, учиться — выучусь!
— На писателя не учатся, — заметил Сергей. — Читала «Детство»? Ну вот, Горький и в школе ни разу не был, а писатель самый лучший.
— И неправда! — Инна откинула со лба кудрявую темную прядку волос. — Горький потом всю жизнь учился, книг сколько прочитал.
— По-моему, — сказала Вера, — если учиться изо всех сил, не ленясь, кем хочешь можно стать!
— Верно. Знаете, я буду садоводом. — Инна чуть смущенно улыбнулась, глядя на красноватое искрящееся пламя печи. — Как Мичурин. Такие сорта яблок выведу, чтоб, как сахар, во рту таяли!
— А потом яблонями засадить бы все кругом! — мечтательно поддержала ее подруга. — Чтобы сплошной сад был. Ни конца ни краю! Весной поднялся на гору, глянул, а внизу белое море — яблони цветут! Однажды мне мама рассказала сказку про волшебный лебединый замок, а ночью я сон видела, будто пришла с нашим пионерским отрядом в тот замок на экскурсию, залезла на крышу — а внизу сад. Большой-пребольшой.
— Чепуха, — прервал ее Илья, — так только во сне да в сказке может быть.
— Почему это?
— Потому что народу не хватит такой сад развести. Мы с дедушкой сажали, я знаю, сколько возни с каждой яблонькой и сливой. Да и зачем? На одних яблоках не проживешь…
Инна, не слезая с нар, длинной палкой помешала дрова в печи. Пламя затрещало и вспыхнуло ярче.
— И по морям интересно плавать, — задумчиво продолжала Вера. — Я читала книжку про моряков…
— Ох, Верунька, ты везде поспеть хочешь! — воскликнул Илья, которому девочки никак не давали высказаться. — То ты актриса, то — писатель, а теперь уже в моряки лезешь!
— Что ж, если везде интересно. Мама мне сколько раз говорила, что у меня — беспокойный характер.
— Мало ли что беспокойный, — наставительно произнес Илья, — мало ли что хочется! Вот мне папа всегда говорил: бей в одну точку. Поставь перед собой одну, главную цель и иди к ней прямо, не скачи, как кролик по огороду, не ищи, где полегче да послаще. Я, например, твердо решил быть летчиком. Только прежде изобрету такой самолет, чтобы до луны мог долететь. Ракетный. Вот тогда уж я попутешествую!..
Сережа внимательно слушал друзей.
— А я в армии останусь, как папа, — горячо сказал он. — На инженера-танкиста буду учиться. Изобрету танк! Огромный, с четырехэтажный дом! Чтобы никакая бомба, никакой снаряд его не брал!
— Зачем танки? Войны больше не будет. Разобьют наши немцев — и все.
Сергей с сомнением покрутил головой.
— Фашисты — не в одной Германии.
* * *Как-то Федор Иванович принес сразу кучу хороших вестей. Во-первых, Наташе стало лучше. Во-вторых, гитлеровцы уехали из Березовки. В-третьих, ребятам разрешено сегодня побывать в деревне.
Все закричали «ура» и, обхватив Федора Ивановича, закружили его вместе с собой.
— Да вы же меня повалите! — отбивался капитан, притворно сердясь. — До чего нахальная публика — инвалида хотят заставить плясать!.. Смирно!
Но ребята расшалились еще больше. По осеннему хмурому лесу неслись громкие крики, смех, взвизгивания девочек. Капитан сокрушенно махнул рукой и сел на валявшееся около входа в землянку бревно:
— Видно, дисциплине я вас все-таки не научил!
Идти в деревню он разрешил сразу всем. Дети, даже не позавтракав, начали поспешно собираться в путь. Мальчуганы достали было свои автоматы, но Федор Иванович запретил их брать с собой.
— Как же мы будем без оружия? — обиделись ребята. — А вдруг немец или полицай.
— Ничего с вами не случится, — усмехнулся Беляев. — Немцы уехали, полиции в деревне нет. А по дороге около моста вас встретят.
— Кто?
— Там узнаете. Надежда Яковлевна пришлет.
Ребята переглянулись. Что встретят — хорошо, но Сергею и Илье до смерти хотелось щегольнуть. Пройтись днем по селу с автоматами на груди, гранатами за поясом, пистолетами на боку, вызывая зависть и восхищение, — вот был бы номер! Но с капитаном не поспоришь!
— Разрешите нам хоть пистолеты взять, — мрачно попросил Сережа.
У Федора Ивановича чуть заметно дрогнули уголки рта, однако он тут же спрятал улыбку в ладонь, которой обхватил часть лица.
— Пистолеты?.. Ладно, возьмите, что с вами делать, только спрячьте так, чтобы их не видно было. Имейте в виду: если я завтра узнаю, что вы хвастались или нескромно себя вели и вообще болтали, то эта прогулка будет последней.
— Честное-расчестное пионерское! — вдохновенно произнес Илья, клятвенно прижимая руку к сердцу, — ни одного лишнего слова не болтну… не болтнем, — поправился он, — и никто ничего не узнает!
— Проверю! Идите… Постойте, а вы завтракали?
— Мы не хотим! — грянули хором ребята.
— Федор Иванович! Картошка в чугуне на печке! — донесся издали звонкий голос Инны.
Добродушная мягкая улыбка осветила усталое лицо капитана.
— Ладно уж, валяйте, сам тут как-нибудь разберусь.
* * *Пока шли лесом, держались вместе. У сухостойной березы с корявой ободранной корой и обломанными до самой макушки сучьями свернули на тропинку. Хмурый, строгий сосняк и угрюмые ели сменились пестрым разнолесьем. Стало просторнее, светлее и как-то легче, словно из сырого, темного подземелья выбрались на свежий воздух.
Грелись на солнце красавицы березы, густо обсыпанные шумным золотом, задумчиво покачивали верхушками развесистые клены, лениво роняя широкие нежно-желтые листья. Ярко горели в чаще орешника кусты калины, увешанные красными зонтиками горьковатых ягод.
Ребята наломали веток рябины, калины, боярышника и из леса выходили попарно: впереди Сергей с Ильей, сзади, на некотором расстоянии от них, девочки.
Недалеко от мельницы из прибрежных кустов появились двое мальчишек Сережиного примерно возраста.
— Они! — многозначительно прошептал Илья.
— Конечно, они, — также шепотом подтвердил старший подросток и тут же с угрозой добавил: — Только ты смотри. Помнишь, что Федор Иванович сказал?
— Ну, что я, маленький?
Незнакомые пареньки тоже не спускали с пришельцев глаз.
Когда Сережа и Илья приблизились, один из них, кряжистый, с широким губатым лицом и большой, но уже поджившей коричневой ссадиной на лбу, спросил:
— Вы не заблудились?
Это был пароль, и. Сергей быстро ответил:
— Нет. Мы к Надежде Яковлевне.
Ребята заулыбались.
— Ну, тогда здравствуйте! — сказал другой подросток, хитро подмигивая узкими раскосыми глазами.
Мальчуганы поочередно, как взрослые, пожали друг другу руки и назвали себя по именам. Поджидая девочек, те и другие натянуто молчали.
Широколицего паренька со ссадиной на лбу звали Тимофеем, его товарища — Никитой.
На Тимофее был потрепанный суконный пиджак, в который густо набилась мелкая ячменная ость и цепкие лапки выдранных репейников. Из распахнутых пол пиджака свисали концы ниток — следы недавнего пребывания здесь пуговиц. Впрочем, одна пуговица с левой стороны каким-то чудом уцелела и весело болталась при каждом движении. Обут Тимофей был в старенькие бурки с галошами, но галоши были велики и держались на ногах только благодаря веревочкам. Наряд его довершала лихо заломленная набок красноармейская пилотка с серенькой фронтовой звездочкой.
Никита был одет тоже незавидно: на голове — кепка с измятым, обвисшим козырьком, на плечах — замасленный армейский бушлат, кое-как ушитый на его рост, на ногах — сапоги, один русский, кирзовый, другой с голенищем воронкой — немецкий, но оба на левую ногу и с одинаково задранными носами.
