Владимир Великанов - Стригунки
— Коля, работа, которую отряд выполнял для товарища Фатеева, закончена. Все чертежи мы передали проектным организациям. Для отряда это очень важное событие. Ваш долгий и упорный труд следует завершить торжественным сбором. Чтобы договориться, как такой сбор провести, приходите сегодня после уроков к Фатеевым. Посоветуемся об этом с Иваном Дмитриевичем. Хорошо?
Совещание у постели Ивана Дмитриевича было непродолжительным. Фатеев сказал, что представители районного комитета партии и комитета по изобретательству хотят поблагодарить отряд за помощь ему в изобретательской работе. Он пожелал, чтобы сбор проходил у него дома, потому что хочет на нем присутствовать. Так как квартира Фатеевых была мала и отряд здесь не разместился бы, линейку решили провести во дворе.
Взрослые участники торжества прибыли на квартиру Фатеевых до того, как во дворе стали собираться ребята. У постели Ивана Дмитриевича сидели Поликарп Александрович, секретарь райкома партии, представитель комитета по изобретательству и рационализации, парторг кирпичного завода, на котором работал Фатеев, и мастер с завода металлоламп, приехавший со станции Пушкино. Всех этих людей пригласил Климов.
Парторг кирпичного завода по-дружески журил Ивана Дмитриевича, что, мол, не дело таить от товарищей, над чем работаешь, что завод мог бы оказать помощь: изготовить специальный кирпич, прислать опытных электриков для монтажа кирпичей, а конструкторы завода не посчитали бы за труд сделать кое-какие расчеты.
Товарища из комитета и мастера со станции Пушкино интересовала печка. Она как раз топилась, и гости брали напряжение то от одной, то от другой ее электрических цепей.
— Молодчина, Фатеев! — приговаривал мастер. — Просто, удобно, выгодно!
Представитель из комитета держался более сдержанно, но по всему было видно, что и изобретением и автором он весьма доволен.
Климов разговаривал с секретарем райкома. Секретарь упрекал Климова, что в райком пришел он поздно.
— В нашем районе, где столько заводов и институтов, где столько инженеров, в таких вот условиях лежит человек, делает великие открытия, занимается кустарщиной, — говорил секретарь. — Молодцы и вы и ребятишки — пионерия наша. Только порядок ли это так изобретению пробиваться? Скажите, Климов, порядок?
Поликарп Александрович снял очки, протер их, прищурился и ответил:
— Сейчас дело сделано. Всем ясно, что Фатеев создал стоящую вещь. Так ведь?
Секретарь, не уловив, к чему клонит учитель, промолчал.
— Ну, а приди я раньше, с пустыми руками: без чертежей, без этой кустарной печки? — продолжал Поликарп Александрович. — Похвалили бы за инициативу, послали бы к Ивану Дмитриевичу инструктора, он приободрил бы, пообещал помощь. И на этом, может быть, дело бы и кончилось. Так ведь?
— Бывает… — вздохнул секретарь.
Поликарп Александрович подошел к окну и, показав во двор, продолжал:
— Фатеевский кирпич, дорогой товарищ, чудо-кирпич не только потому, что он дает электричество. Он чудо-кирпич потому, что помог мне у этих стригунков воспитать любовь к труду и умение работать руками.
— Ну и страсть у вас, Климов, к возвышенным рассуждениям, — заметил секретарь. — А сколько этих самых стригунков виснут на трамваях, гоняют голубей, торгуют бутылками? Читаю я сводки из раймилиции. Небось и ваши в тех списочках бывают?
— Бывают! — решительно ответил Климов и подозвал секретаря к окну.
— Вон, видите, паренек стоит? — сказал он. — Около крыльца. Тот, что покрепче других… Так вот этот — Птаха его фамилия — точно в тех списках был. А он мой бывший ученик.
— То есть как бывший?
— Да очень просто. Бывший! — ответил Поликарп Александрович. — В школу не хочет ходить, а к ребятам тянется.
Чтобы не замерзнуть, ребята затеяли настоящий бой в снежки. Часть отряда укрылась за фатеевским сараем, остальные — за поленницей у флигелька напротив. Птаха, видимо считая, что игра в снежки ниже его достоинства, стоял поодаль, беседуя с Савельичем.
Наконец пришла Варвара Леонидовна.
Заметив старших, появившихся на крыльце, «воюющие» стороны вышли из своих укрытий и, стряхивая с пальто снег, столпились посреди двора.
Отряд собирался строиться. Варвара Леонидовна увидела среди ребят Птаху. Он тоже заметил Фомичеву. Варвара Леонидовна смотрела на него строго, но не сердито. Ему даже показалось, что учительница чуть-чуть, одними глазами улыбнулась.
Миша неожиданно подошел к ней и выпалил:
— Вы извините меня, Варвара Леонидовна! Я не знал, что вы меня защищали. Про милицию не знал.
— Потом, потом, Миша. Завтра в школе поговорим. А сейчас в строй становись.
Птаха побежал к товарищам. Он был счастлив. Счастлив потому, что нашел в себе силы сказать: «Вы извините меня, Варвара Леонидовна!» Счастлив оттого, что его простили, что он снова будет учиться в школе.
Поликарп Александрович вызвал Никифорова и сказал, что пора трубить сбор.
Желтков блеснул своим искусством. На зов его горна с улицы сбежалось бесчисленное множество малышей-дошколят.
Рему все было немило. Пришел он сюда только потому, что не прийти было просто невозможно. Окунев, как самый высокий, стоял рядом с Мухиным, которому было доверено дружинное знамя. Все поглядывали на это знамя, у всех было, праздничное настроение, все заслужили похвалу за работу, и только он один, Рем Окунев, был как бы лишний…
Никифоров скомандовал «смирно», и, хотя разговаривать было не положено, Птаха шепнул:
— Порядок, Наташка!
Иван Дмитриевич наблюдал за событиями во дворе, прильнув к заиндевевшему окну.
Первым говорил секретарь райкома.
— Дорогие юные пионеры! — начал он. — Недавно состоялось бюро районного комитета нашей партии, на котором среди других вопросов обсуждалась работа товарища Фатеева и ваша помощь ему. Бюро отметило, — продолжал он, — исключительную самоотверженность и стойкость члена Коммунистической партии Советского Союза Ивана Дмитриевича Фатеева, сделавшего техническое изобретение большой государственной важности.
Над двором, как стая голубей, поднялись дружные рукоплескания.
Соседи переглянулись: «Что же это мог совершить безногий Фатеев?»
Секретарь райкома выждал, когда шум уляжется, и продолжал:
— Спасибо говорит райком партии и вашему учителю Поликарпу Александровичу, чуткому человеку, настоящему коммунисту!
И снова зааплодировали ребята, приветствуя своего учителя.
Довольный своей осведомленностью, дед Савельич шепнул соседкам:
— Электрические кирпичи Фатеев изобрел:
Секретарь поднял руку и продолжал:
— Бюро районного комитета партии обсудило также работу вашего пионерского отряда. Выносим вам, пионерам, партийную благодарность. И в первую очередь… — секретарь заглянул в листок, — Никифорову Николаю, Мухину Евгению, Фатееву Василию, Зимину Олегу, Губиной Наталье и Птахе Михаилу.
Затем по знаку Поликарпа Александровича Коля Никифоров скомандовал:
— Отряд, смирно! Знамя вперед!
Потом отряд построился в колонну по двое. В голове колонны встали Никифоров со знаменем, Желтков с горном и Мухин с барабаном. Валя заиграл «поход», и зашагал отряд по широкой улице к школе.
По бокам колонны, забегая вперед, как стая воробьев, сновали малыши. Они с уважением смотрели на шагавшего рядом со знаменем пионера. А Коля, как и все ребята, шел гордый и счастливый.
Глава пятьдесят седьмая
Коля любил зиму не меньше лета. В каждом времени года он находил свою прелесть.
В этот ясный морозный декабрьский день, когда после теплой пасмурной недели вдруг потянул морозный ветер, Коле было очень приятно чувствовать его студеное дыхание. Ветер сдул снег с асфальта, но уже был бессилен справиться с настом, который прочно лег в парках, во дворах, на огородах.
Приведя в порядок свои старенькие лыжи, Никифоров доехал на трамвае до плотины и спустился в парк, примыкающий к Тимирязевской академии.
Не только желание подышать свежим воздухом и поразмяться привело Колю сюда. Уже несколько дней он просил то Окунева, то Желткова разметить дистанцию для лыжных соревнований. Рем недовольно бурчал:
— Сказал — сделаю, значит сделаю. Вот прилип как банный лист!
— Ну, а с Желтком ты договорился?
Став в угрожающую позу, Окунев прохрипел:
— Тебе дистанция нужна или артель «Коллективный труд»?
— Какой труд? Конечно, дистанция… — растерялся тогда Коля.
— Два и три километра! Будьте здоровы и не портите себе нервную систему. Все! — отрубил Рем.
Желтков, который не имел ни малейшего представления о том, как размечать дистанции, а самое главное, не хотел размечать ее с Окуневым, отшучивался, что, мол, готов чистить уборные, только не заниматься вычислениями.
