Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем
Сегодня их приняли в пионеры, и он, давно рассказав об этом, вспоминал теперь отдельные моменты.
— Ну, и что ты набрехал? — спросил Петр Иванович.
— Я не брехал. Я сказал как есть.
— И крепко тебя настыдили?
— Настыдили? Наоборот, мы с Валеркой всех лучше оказались. Мы сказали, что помогали копать колодец, что это было очень трудно, но мы не испугались.
— Ах, да-а! — протянул Петр Иванович. — Вы же колодец копали, я и забыл!.. Горы земли наворотили.
— А Валерка говорил еще, что носит воду и уголь, что подтирает пол и умеет варить яичницу. Конечно, у них куры, что ему не варить, а вот тут попробуй свари… Но я тоже говорил, что… это… ношу тоже, ну, в общем, все нормально.
— Теперь откажись мне дрова колоть! — сказала Василиса Андреевна. — Теперь ты у меня и белье стирать будешь.
— О, стирать!
— Конечно, — рассмеялся Петр Иванович. — Раз хвалили, значит, должен оправдать.
— А я сон сегодня видела, будто бы изобрели кресла такие — сами движутся. Будто возьмешь билет до куда надо, сядешь, нажмешь кнопку и — ж-жить — поехал… И вот будто Аркаша купил три билета: на меня, на себя и на Галину Владимировну, чтобы, значит, кататься. А кресла было только два. Сперва он будто усадил меня и отвез куда-то на гулянку и за Галиной Владимировной вернулся. А я тем временем отгуляла и возвращалась с бабами домой. И говорю бабам: «Смотрите, сейчас мой сын с учительницей в кресле промчится». И только я это сказала, они тут как тут — р-раз! — и пронеслись, и нас не заметили.
— Ерундовский сон, — сказал Юрка.
Донесся лай собак, и тотчас хлопнула калитка.
— Аркаша! — радостно вскрикнул Юрка.
— Вот погодка, так погодка. Вот дает! — весело воскликнул Аркадий, входя, отряхиваясь и тиская нос пальцами. — Жуть!
— Пусть к рождеству отбесится, — заметила Василиса Андреевна.
— Аркаша, кататься пойдешь?
— Обязательно. Не ломать же порядок из-за какой-то пурги.
— И я пойду.
— Да уж сиди, — сказала Василиса Андреевна. — Не обмораживался еще.
— Ничего. Пусть идет. Не обморозится. Он сегодня пионером стал, а у пионеров кровь должна быть горячей, — поддержал Юрку Петр Иванович.
— Что, приняли? — спросил Аркадий.
— Приняли.
— Отлично, брат! Тогда собирайся без разговоров. Пионер должен вдвойне закаляться.
Юрка быстро оделся и забежал к Терениным. Валерка выжигал на большом куске фанеры силуэт Пушкина. Из-под руки его вилась струйка дыма. Валерка отдувал его, однако глаза слезились, и он то и дело шоркал их. Ниже силуэта чернела недовыжженная надпись: «Пока свободою горим, пока сердца для чести…»
— Не кататься ли? — спросил Василий Егорович.
— Кататься. Не ломать же порядок из-за какой-то пурги. Надо закаляться.
— Ну, валяйте. Чем батя-то занимается?
Юрка сказал чем. Василий Егорович спросил, не пожелают ли они, Гайворонские, сыграть в лотишко. Юрка ответил, что не знает, что надо сходить и узнать. И Теренин стал одеваться вместе с Валеркой. Провожая ребят, Вера Сергеевна сунула им по горячему пирогу — на случай, если «выбьются из сил». Мальчишки подхватили теренинские легкие санки-розвальни и с ликованием кинулись на улицу.
— Ну что, нравится? — закричал Аркадий.
Ветер хулигански присвистывал. Било в глаза. Воздух сам врывался в рот, но воздуха не хватало — замирало дыхание. Юрке показалось, что ветер буйствует только внизу, а наверху его нет, так что стоит лишь забраться на крышу, чтобы очутиться в мире спокойствия. Но по тому, как натружено гудели провода, мальчишка понял, что и вверху та же свистопляска.
Из-за непродуманного расположения домов улицу постоянно заносило снегом, который укладывался волнами: то вздымаясь сугробом выше заборов, то опадая. С лесозавода после буранов приходил бульдозер и все расчищал, но вскоре волны наметало вновь. Ребятишкам нравились эти перепады. Играя в войну, между ними совершали великолепные маневры или просто отсиживались; в сугробах можно было рыть обширные пещеры и в них съедать стащенные из дому бутерброды; наконец, можно было кататься.
Валерка с Юркой, затянув санки наверх, укладывались рядком и, дергаясь во все стороны, сдвигали их. Потом опять тянули и опять укладывались. А ветер бесновался, словно решил сгладить все волны.
У насыпи оказалось тише. Хорошо было видно, как разнузданно дыбились на гребне снежные космы, как они, ослабев, падали вниз и оседали, запорашивая глаза. На зубах похрустывало — видно, тот склон выскребло до земли.
Поднялись к линии. По гребню скользили хлесткие, гибкие вихри. Они, словно какие-то странные белые змеи, появлялись из-за бровки и, огибая рельсы, или ныряли в затишье подветренного склона, или взмывали к проводам, высекая из них, подобно смычкам, пронзительные звуки. Дрожали мостовые прожекторы. На первом пути под прикрытием станционного здания стоял паровоз, окутанный беспорядочно мотавшимся дымом и паром; он походил на привидение.
Аркадий надвинул шапку ниже на лоб.
— Вы хоть до верха не поднимайтесь, катайтесь с середины.
— Нет уж, мы вытерпим… Правда, Валерка?
— Ну, жмите, пока носы не отпали.
Мальчишки бухнулись в розвальни рядом, как поросята, обхватили руками головы, и Юрка глухо крикнул:
— Толкни!
— Ах, вас толкнуть? — проговорил Аркадий. — Сейчас.
Он быстро оглядел откос, заметил широкую выбоину и направил санки на нее. Розвальни с разлету врезались в выбоину, и пацаны как вместе лежали, так вместе, описав дугу, и растянулись на снегу. Аркадий расхохотался, но тут его сильно толкнул ветер. Он не удержался, переступил, скрестил нечаянно лыжи и вдруг покатился. Не успел он что-либо предпринять, как, раза три перевернувшись, очутился внизу, без шапки, облепленный снегом. Мальчишки, было вставшие, опять упали со смеху. И, когда Аркадий, отряхнувшись, подъехал к ним, они в изнеможении уже стонали.
— Смешно, брандахлысты?
— Ох! — отдувался Юрка. — Ох, ты и летел! О-ох!
— А вы-то летели! — позлорадствовал Аркадий. — Вы, братцы, такую траекторию описали, что ай да ну.
— Нет, а ты-то! Вот летел так летел! — не унимался Юрка.
— Ладно, черти, поднимайтесь.
Выдохшиеся от смеха, мальчишки поднимались по лестнице медленно и молчаливо, волоча санки по ступеням. Аркадий был уже на гребне — с помощью палок, уступом, он взбирался быстро.
С моста выскочил пассажирский поезд и начал притормаживать перед красным светом. Заслышав сирену электрички, урывками доносившуюся из Нового города, на перрон вывалились ожидающие.
Позади ребят, не спеша, влезали двое взрослых. Они тихо переговаривались. Юрка вдруг насторожился — один из голосов показался ему знакомым. Он быстро оглянулся и толкнул Валерку:
— Поршенничиха.
Не приостанавливаясь, оглянулся и Валерка. Свет падал тем в лицо, и мальчишки уверились, что это действительно Поршенникова. Спутником ее был высокий мужчина с бородкой. Валерка неожиданно вздрогнул — он узнал эту по-мушкетерски заостренную бородку.
— Он! — выдохнул мальчишка испуганно, вдруг изо всех сил натягивая веревку, чтобы скорее уйти от этих черных людей, скрыться.
— Что? — не понял Юрка, однако тоже приналег на бечевку.
— Это он! — прошептал Валерка. — Который украл Катьку — сектант. То есть Мистера…
— Он? — Юрка остановился, оглянулся, затем, опустив веревку, ринулся вверх по лестнице. Валерка по инерции подался вперед, но рука его выскользнула из пристывшей к веревке рукавицы, санки тронулись, зацепились открылком за перильную стойку, развернулись и, кувыркаясь, полетели вниз, чуть не сбив отпрянувшую Поршенникову. А Валерка без памяти кинулся вслед за другом. Юрка сперва махал через две ступеньки, потом через одну, наконец ноги стали словно чужими, как будто мышцы от напряжения «перегорели», но он, уже не чувствуя их, добежал все же до Аркадия и повис на его руке.
— Аркаша! — задыхаясь, проговорил он, ощущая сухое жжение во рту. — Аркаша… Вон Поршенникова с этим… сектантом.
— Где? — Аркадий выпрямился, оглядываясь, затем, отстранив брата, оттолкнулся палками и стремительно подлетел к лестнице, с которой уже те двое сошли на насыпь, миновав Валерку, присевшего на ступеньку несколько ниже площадки.
Аркадий развел перед ними руки с палками и торопливо проговорил:
— Минуточку, граждане.
Поршенникова как-то ахнула, сделала шаг назад и быстро сказала:
— Это он!..
Мужчина посмотрел на свою спутницу, на Аркадия и пожал плечами. Поезд, отделявший их от перрона, дал гудок и дернулся. Состав тронулся. Мужчина вдруг резко выставил ногу и ударил Аркадия наотмашь.
Аркадий упал и, перевертываясь через голову, покатился по крутому откосу. А мужчина с неожиданным проворством бросился к идущему составу, ухватился за поручни и прыгнул на подножку. Все это произошло так мгновенно, что Юрка вроде ничего не понял. Он проводил взглядом висящего на подножке бородача, взглянул на Поршенникову, стоявшую неподвижно у лестничной площадки, и лишь тогда сообразил, что брата ударили. Может, ножом?! Эта мысль ошпарила Юрку. И он вдруг крикнул что было сил:
