Николай Шундик - На Севере дальнем
Время клонилось к вечеру, подул холодный ветер. Рваные, из нерпичьих шкур торбаза пропускали холодную воду. Чочой шел, как в забытьи, часто спотыкаясь о кочки. Вдали появился слабый свет костра. «Наверное, пастухи там решили ночевать», — приободрился мальчик.
Однако долго еще шел Чочой, а костер казался все таким же далеким, как в первую минуту, когда был замечен. Силы покидали мальчика. Он все чаще и чаще останавливался, иногда на какое-то мгновение забывался сидя, но пронизывающий до костей мокрый ветер не давал спать. Чочой с трудом поднимался и брел дальше.
К пастухам он подошел уже под утро, когда те поднялись от костра, собираясь отправиться дальше на поиски оленей.
Гоомо увидел Чочоя еще издали и, слегка сутулясь, пошел навстречу. Он присел перед мальчиком на корточки; его смуглое лицо с впалыми щеками, с мелкими добрыми морщинками возле узких глаз осветилось мягкой, печальной улыбкой.
— Что, Кэмби в стадо прогнал? — спросил Гоомо и, тяжело вздохнув, добавил: — Ты, однако, очень голоден?
Чочой судорожно проглотил слюну и ничего не ответил. Гоомо достал из сумочки, привязанной к поясу, кусочек прэрэма[22] — последний свой запас — и отдал Чочою. Тот с жадностью съел прэрэм и только тогда пошел вслед за Гоомо к костру.
Целый день бродили пастухи по тундре, по сопкам, но отбившихся оленей не нашли.
Чочой шел за Гоомо, ни о чем не думая. К вечеру у него разболелась голова, начался кашель.
Гоомо приложил большую шершавую ладонь к его лбу и, покачав головой, сказал хрипловатым, простуженным голосом:
— Плохо дело, Чочой: в тебя вселился огонь. Домой надо...
Еще одну ночь провели пастухи в тундре. А наутро Гоомо попросил их продолжать поиски, а сам усадил-больного Чочоя к себе на плечи и понес в поселок Кэймид.
Порой Гоомо останавливался, выбирая сухой холмик, осторожно укладывал Чочоя у себя на коленях. И снова он начинал говорить мягким, задушевным голосом о чудесной земле, где живут свободные люди.
Мальчик жадно слушал каждое слово Гоомо, глядя в его доброе лицо немигающими, с лихорадочным блеском глазами.
Не успел Гоомо принести больного Чочоя домой, как шаман Мэнгылю был уже тут как тут. Ни слова не говоря, не глядя на Гоомо, он направился прямо к постели Чочоя.
— Куда ты? — мрачно спросил Гоомо, преграждая шаману дорогу.
Мэнгылю удивленно глянул на него и спросил:
— Разве ты не видишь, что в тело Чочоя вселился огонь? Нужно выгнать огонь, иначе он сожжет жизнь мальчишки. А кто это может сделать, кроме меня?
— Не тронь Чочоя! — негромко, но с явной угрозой сказал Гоомо.
— Ты что, хочешь его смерти? — еще тише спросил шаман.
— Если ты оставишь его в покое, он будет жить.
Мэнгылю вздрогнул, как от пощечины, отступил шаг назад и, резко выбросив вперед руки, не сказал, а прошипел зловеще:
— Отныне ты враг мой! Да-да, враг мой!
— А ты враг мой с первого дня моего рождения! — сказал Гоомо, наступая на шамана.
Мэнгылю попятился к выходу.
— Вижу я, ты пошел по тропе отца своего — Ако. Но я напомню тебе одну весть, уже давно пришедшую с того берега.— Мэнгылю сделал паузу. — Однажды нашли твоего отца с пробитой головой... Побереги свою голову!..
Он хотел еще что-то сказать, но в это время в ярангу вошел мистер Кэмби. Широко расставив ноги, Кэмби пристально посмотрел на Гоомо и спросил, едва сдерживая бешенство:
— Ты почему здесь? Где олени?
— Пойди поброди по тундре сам — может, и найдешь своих оленей, — неожиданно спокойным голосом предложил ему Гоомо.
— Что?! — закричал Кэмби. — Как ты сказал?!
— В голову Гоомо вселилось безумие, — промолвил Мэнгылю, прячась за спину мистера Кэмби.
— Беги сейчас же в стадо! — приказал Кэмби.
Руки Гоомо судорожно обхватили ремешок как раз там, где у него висел чехол с ножом. Он закричал:
— Уходите отсюда!
— Бродяга! — закричал Кэмби уже с улицы. — Я с тобой еще рассчитаюсь! Чтобы больше ноги твоей не было в моем стаде!
Когда мистер Кэмби и Мэнгылю ушли, Чочой поднялся на постели, и спросил испуганно:
— Как же мы теперь будем жить, а?
Гоомо неожиданно улыбнулся и ответил как можно веселее:
— Ничего, Чочой! Ничего, надо быть мужчиной. Надо иметь такое же сердце, каким было сердце дедушки Ако. Пусть Кэмби прогнал меня с работы. Он думает, что без него мы умрем, но он ошибается. Мы с тобой займемся охотой на морского зверя: нерпу будем бить, моржа будем бить. Проживем, Чочой! Вот только на ноги поскорей становись...
Чочой глядел на Гоомо влажными любящими глазами:
— Я слыхал от мамы, что ты на дедушку Ако похож. Теперь сам вижу, что ты и правда на дедушку Ако похож.
И, немного помолчав, Чочой добавил таким серьезным тоном, словно ему было не девять лет, а уже все двадцать:
— Надо скорее бежать отсюда...
"НЕ ВЫДЕРЖАЛ МАЛЬЧИК"
Дней через десять Чочой поднялся на ноги. Раза два он выходил на байдаре с дядей в море. Гоомо учил его охотничьему ремеслу.
На первых порах им везло: они возвращались с добычей.
— Давно надо было от Кэмби уйти, — сказал Чочой, радуясь тому, что у них наступила наконец вольная и независим мая жизнь.
Гоомо улыбнулся, но тут же его лицо помрачнело. «Рано радуешься, мальчик: эти двуногие звери не позволят нам долго жить так», — подумал он, но вслух свои мысли не высказал, боясь встревожить Чочоя.
Гоомо не ошибся. Вскоре кто-то ножом изрезал его кожаную байдару, а через несколько дней, когда Гоомо ходил по ледяному полю в море, выслеживая нерпу, в него стреляли.
Чочой заметил, что его дядя с каждым днем становится все мрачнее и мрачнее. И вот однажды, когда к берегу моря пригнало огромные ледяные поля и Гоомо отправился по льду в море пешком, мальчик пошел проводить его.
— Не ходи, очень тебя прошу, не ходи! А то, быть может, ветер повернется, угонит льды в море, со льдами и тебя унесет, — упрашивал он дядю.
— Не угонит, — успокаивал Чочоя Гоомо. — Настоящий охотник должен быть смелым.
— Тогда и я с тобой пойду.
— Нет, нет! — запротестовал Гоомо. — Ты еще маленький, тебе нельзя со мной. Жди меня дома. К вечеру я вернусь.
Но Гоомо к вечеру не вернулся. Не вернулся он домой и через несколько дней. Подошедшие к берегу льды снова угнало в море.
Отчаяние охватило Чочоя. Все дольше и дольше он задерживался на берегу, высматривая Гоомо. И, когда наконец пришел к выводу, что потерял навсегда последнего родного человека, он, не задумываясь, решил бежать, бежать во что бы то ни стало с проклятой земли.
— Убегу, все равно убегу! Пусть погибну, но уйду в пролив,— твердил он, вынашивая план побега. — Надо Нутэскину сказать, надо Чумкелю сказать. Вместе убежим. Они же там родились, там их дом...
Но ни Чумкель, ни Нутэскин не поддержали Чочоя.
— Разве не знаешь ты, мальчик, каким сердитым бывает покрытое льдами море? — спросил Чочоя Чумкель, подвигая к нему юколу. — Дядя твой недалеко от берега ушел и то не вернулся...
Не притронувшись к юколе, Чочой долго молчал. Вдруг он вскочил на ноги и, давясь слезами, крикнул:
— Ну что ж, тогда я сам убегу!
С этими словами он выбежал на улицу и бросился к озеру. Там на берегу валялась вверх дном легкая байдара Гоомо, на которой он плавал только по озерам. Пуститься в плавание на этой посудине по морю, да еще покрытому льдами, было безумием, но Чочой не видел иного выхода. И он твердо решил: «Пусть погибну, но здесь больше не останусь!»
Из-под ног Чочоя неожиданно вылетела куропатка. Мальчик проследил за ее полетом, тяжело вздохнул и посмотрел в сторону моря.
Далеко на горизонте виднелись призрачные льдины. Они были волшебно красивы и имели самые причудливые формы. И опять Чочою вспомнилась Москва из журнала Гоомо,
— Мираж! — прошептал Чочой. — Это только мираж. Но где-то за ним находится та, Счастливая земля...
Чочой вспомнил, как еще совсем недавно он вот так же стоял на морском берегу и, глядя вдаль, думал о Москве, а сзади к нему подкрался Кэмби, грубо дернул за шиворот, опрокинул на землю.
— У, волк! Вонючий старый волк! — вполголоса обругал мистера Кэмби Чочой и, схватив байдару за нос, поволок ее к морскому берегу. «Убегу! Убегу! Сейчас же убегу!» — повторял он про себя, все ускоряя бег.
Оставив байдару на морском берегу, Чочой побежал в ярангу Гоомо, нашел нерпичий мешок, собрал в него остатки запасов мяса, наполнил небольшой железный бидон водой и снова побежал к берегу. Спустив байдару на воду, Чочой погрузил в нее мешок с едой и воду, а затем внимательно проверил каждый шов байдары — не протекает ли.
Прежде чем решиться сесть в байдару и отчалить, Чочой пристально осмотрел спокойное море с белыми пятнами плавучих льдов. Мысленно представив свой путь, он зябко поежился, нерешительно потоптался на месте. «Страшно одному,— подумал Чочой. — Вот если бы Том был со мной!..»-
