Михаил Коршунов - День веснушек
Клавдия Васильевна ничего не могла сказать Гале утешительного, потому что сама погибала от Шустиковых. И тоже не знала, сколько их в классе и на что ещё способна их фантазия. Сама потеряла представление о нормальной человеческой жизни.
Тогда уже наоборот — Галя начала утешать Клавдию Васильевну и приводить примеры, когда учителям удавалось победить учеников — рассадников смуты и брожения. И если они даже и носороги, их можно всё-таки поймать и обуздать. Она слышала, в городе на свободе бегал тигр и его поймали и обуздали.
* * *
Учительница географии Марта Николаевна вошла в класс и всё поняла. Да тут и понимать нечего — ясно с первого взгляда: Стася Шустиков и все его люди опять были в антимире. Хотя никто больше не рисковал сидеть спиной к доске, но фартуки на девочках были надеты задом наперёд. Косы заплетены не на затылке, а начинались со лба и свисали на лицо. Стася Шустиков куртку надел задом наперёд.
Славка дома видел, как Стаська утром возился с пальто. Тоже надевал задом наперёд.
Нянечка кричала, сердилась в раздевалке — пальто повесили за нижние петли для пуговиц, вверх ногами значит. Стаська и все его девчонки. Кто же ещё! Шапки положили на пол.
Клавдия Васильевна приходила, смотрела на эти пальто и шапки. Успокаивала нянечку, даже рассказывала ей о современной науке физике, хотя сама от этой современной науки была едва живой.
Марта Николаевна поздоровалась с ребятами и заняла место за учительским столом.
Вышли вперёд дежурные, чтобы повесить на доску географическую карту.
Марта Николаевна спокойно протянула им карту полушарий. Она всегда спокойная. И это все знают. И ребята, и учителя.
Дежурными были Дима Токарев и Ковылкин. Люди, которые сегодня нормально присутствовали в классе.
Начали прикалывать кнопками карту.
— Неверно прикалываете, — сказала Марта Николаевна.
Токарев и Ковылкин не поняли.
— Переверните вверх ногами.
— Карту?
— А ещё лучше наизнанку повесьте. Так, кажется, будет правильнее.
— Как — наизнанку?
— Белым холстом сюда, а полушариями к доске.
И карта повисла на доске белым холстом, точно простыня: ни материков, ни океанов, ни рек, ни городов.
— Горбачёва! — вызвала Марта Николаевна. — Отвечайте урок. Только повернитесь лицом ко мне. Я не хочу видеть на уроке ваш затылок.
— Я… — начала было Лёлька Горбачёва. Она смотрела на Марту Николаевну.
— Никаких разговоров. Прошу повернуться ко мне лицом.
Это значило, что Лёлька как раз должна была повернуться затылком.
Лёлька неуклюже начала устраиваться на парте задом наперёд. Со стороны это выглядело довольно глупо.
— Вот теперь хорошо! Отвечайте. Можно сидя. Смотрите на карту и называйте мне крупнейшие в мире острова и полуострова.
Лёлька начала силиться, вспоминать. Она понимала, что выглядит довольно глупо, и это её угнетало.
— Аравия, Мадагаскар… Гренландия.
— Ещё.
— Сахалин… Лабрадор…
— Вы невнимательно смотрите на карту и перескакиваете с одного полушария на другое. По порядку называйте. Начните с одного полушария и кончите другим.
Лёлька опять что-то бормочет. Ведь она, кроме стены класса, ничего не видит: Лёлька с Таней Фуфаевой сидят на задней парте.
— Фуфаева, — сказала Марта Николаевна, — а вы почему до сих пор сидите ко мне затылком?
Тане Фуфаевой тоже пришлось перевернуться к стене, как и Горбачёвой.
— Фуфаева, продолжайте рассказывать заданный урок.
— Полуостров Таймыр, Курильские острова, Тибет.
— Что Тибет?
— Ну, этот…
— Не видите карты, что ли? Вы же сидите на первой парте и карта перед вами!
Конечно, получалось, что в антимире фуфаева и Горбачёва сидели не на последней парте, а соответственно — на первой. Всё правильно. И полушария должны были висеть перед их носом и тоже не наизнанку.
Ребята засмеялись.
Марта Николаевна строго постучала ладонью о стол.
— Шустиков Стася, прекратите смеяться.
Ребята засмеялись ещё громче.
— Стася, я кому сказала! Прекратите!
А Стаська даже покраснел от возмущения и ещё плотнее сжал губы. Он ведь молчит. Он не смеётся.
— Горбачёва, прошу дневник. Фуфаева, прошу дневник.
Лёля и Таня понесли Марте Николаевне дневники.
Марта НикоЛаевна, как это сделал на днях Алексей Петрович, переложила ручку в левую руку и поставила двойки, те самые, которые только в зеркале пятёрки. И то если перевернёшь дневник вверх ногами.
— Шустиков Стася, вы всё ещё смеётесь? — Марта Николаевна видела плотно сжатые губы Стаей и добавила: — Закройте рот!
Тут с классом прямо нехорошо сделалось от смеха.
Ребята поняли, что Марта Николаевна продолжает вести урок в антимире. А там, как известно; всё наоборот: кто молчит — тот, значит, смеётся. Загадочная страна…
— Да что с вами сегодня, Шустиков Стася? — удивлённо спросила Марта Николаевна.
Стасе было не до смеха. Он, как и Лёлька, понимал, что выглядит со стороны довольно глупо, и это его угнетало.
Тут не выдержала и засмеялась даже классная доска.
3Шустикова-мама жила и не подозревала, что новая загадочная страна со своими проблемами однажды свалится ей на голову.
И это случилось, как гром среди ясного неба. Мама попыталась было сама разобраться, что к чему, но какое там! Запуталась совершенно и потеряла всякое представление о нормальной жизни, как и Клавдия Васильевна. И тогда один опытный человек посоветовал ей обратиться туда, откуда всё и началось.
Шустикова-мама осторожно подошла к дверям, на которых было написано «Физик-теоретик». Мама очень волновалась. Открыла дверь, вошла.
Большая комната. Стояли книжные полки, шкафы, стулья. За письменным столом сидел физик-теоретик. Он кусал кончик карандаша и о чём-то думал. Заметив Шустикову-маму, кивнул на стул:
— Садитесь, пожалуйста. Я сейчас освобожусь.
Шустикова-мама села. Ноги у неё дрожали, и она могла бы упасть. Ей показалось, что туфли на ней надеты — правый туфель на левой ноге, а левый на правой.
Нет, всё в порядке, только показалось.
Физик-теоретик перестал кусать карандаш и разгладил пальцами волосы.
— Слушаю вас.
Мама тихонько кашлянула и попыталась произнести первое слово. Почему-то этого первого слова она особенно пугалась.
— Я… У меня в доме мир и антимир…
— Понимаю, — кивнул тут же теоретик.
— У меня близнецы. Сыновья. Слава и Стася.
— Продолжайте.
— И вот на днях Стася хотел войти в витрину магазина «Фрукты — овощи». А Слава хотел войти в витрину колбасных изделий. Всё делают левыми руками, на подушки кладут ноги. Получают двойки, а говорят — пятёрки.
— В зеркале? — живо спросил теоретик.
— Или в луже… — робко добавила мама.
Теоретик что-то быстро писал на листке бумаги.
— Один близнец плюс минус другой близнец равны нулю близнецов, — вдруг заявил он.
— Что?.. — подняла испуганное лицо мама. — У меня нет ни одного сына?! Но ведь их у меня двое. Очень похожих. Раньше, чтобы не путать, одного стригла под машинку, а другой носил чуб!
— Вы стригли одного, а другой носил чуб?
— Да.
— Это меняет положение.
Теоретик опять начал быстро писать. Потом погрыз карандаш и сказал:
— Вы стригли одного и того же.
Шустикова-мама почувствовала, что от ужаса пол наклонился у неё под ногами. Она ухватилась за стул.
— Вы стригли Славку-Станиславку.
— Это и есть мир и антимир? — прошептала мама, заикаясь.
— Возможно.
— Значит, у меня один сын?
— Не обязательно. Если придерживаться теории относительности, то их два, три или четыре.
— Четыре… — простонала Шустикова-мама, ещё крепче вцепляясь в стул.
— Конечно! Остальные в зеркале или в луже.
В этот момент что-то стукнулось об пол. Шустикова-мама вздрогнула.
Но ничего особенного не произошло — просто теоретик уронил карандаш. И вдруг мама увидела, что карандаша на полу уже нет, а он снова в руках у теоретика.
Да, значит, всё в жизни относительно и каждая новая теория должна быть достаточно безумной… Мама только успела об этом подумать, как прозвучал голос физика, будто издалека: — Теперь вы на правильном пути…Когда Шустикова-мама возвращалась домой, она чуть не вошла в витрину книжного магазина.
4Клавдия Васильевна глубоко вздохнула, провела пальцами вдоль висков. Это чтобы немного успокоиться, прийти в себя. Зрелище для неё повторимое, но Клавдия Васильевна переносит его с трудом, потому что она классный руководитель.
Если прежде повторимые зрелища были шумными, связанными с побоищами — когда летели портфели, пеналы, учебники, тетради, пуговицы с курток, кеды, раскрученные за шнурки и пущенные как метательные снаряды, раздавались победоносные крики, — теперь была полная тишина.
