Семен Бытовой - Река твоих отцов
— А вы, Афанасий Иванович, с тех пор как стали к нам приходить, заметно помолодели, — сказал однажды капитан Скиба.
— Это твой человек вениками старость мою прогнал, — шуткой ответил Дунка.
Но не только баня, которую так полюбил Дунка, влекла его к пограничникам. Каждый раз, приезжая к ним, он узнавал столько нового и интересного, о чем прежде не имел представления. Правда, после этого приходилось много думать, и порою очень мучительно думать, ибо многое из того, что узнавал Дунка, не укладывалось в его привычные понятия.
Так в один из своих приездов Афанасий Иванович узнал, что началась большая война. Хотя шла эта война где-то очень далеко отсюда, но тревога чувствовалась и здесь. Капитан Скиба, пригласив Дунку в канцелярию, долго беседовал с ним и, проводив до ворот, просил, чтобы старик повнимательней поглядывал за морем. Если вдруг появится незнакомая шхуна или лодка, пусть немедленно сообщит на заставу.
— Понятно, — кивал головой Дунка, — чтобы худой человек опять не пришел.
И старик ничуть не удивился, когда дозоры, ходившие до этого горной тропой, по ночам спускались в Тихую бухту, долго наблюдали за морем, прислушивались к шуму прибойных волн.
Перестал спать по ночам и Дунка. Как только стемнеет, выйдет из шалаша, сядет на валун и в раздумье покуривает трубку. Многого, конечно, он не понимал. Но сердцем чуял, что в мире происходят очень важные события, от которых и ему, одинокому старику, нельзя стоять в стороне. Недавно слышал он, все люди помогают фронту. «Как это — понять не могу, — мысленно рассуждал Афанасий Иванович. — Где-то далеко идет война, а люди отсюда нашим воинам помощь оказывают. Схожу к капитану, узнаю».
Не застав начальника, Дунка зашел к замполиту. Тот развернул свежий номер районной газеты и прочитал вслух о том, что охотники орочи из Уськи сдали в фонд обороны два годовых плана пушнины. Дунка заволновался.
— Спасибо, начальник, все понял. — И собрался уходить.
— А в баню, Афанасий Иванович, не хотите? — спросил замполит. — Как раз сегодня банный день…
— Приду скоро, начальник, — сказал Дунка и заторопился в дорогу.
Он вернулся в бухту, когда над морем догорал закат. Не заходя в шалаш, Афанасий Иванович поднялся по лесенке в высокий амбарчик, быстро перебрал шкурки, пересчитал их, сложил соболя к соболю, лисицу к лисице, колонка к колонку, засунул все это богатство в кожаные мешки. Потом снес их в лодку, тщательно укрыв лежавшей на дне травой, но пуститься в дорогу из-за позднего времени не решился.
Дунка принес из шалаша оленью шкуру, постелил ее на песчаной косе около лодки, лег. Но мысли, одна тревожнее другой, не давали ему заснуть. Скоро пришла ночь — тихая, душная, темная. Небо сплошь усеялось звездами, и они еще больше подчеркивали аспидную тьму. Нарождавшийся молодой месяц робко выглянул из-за скалистых сопок, слегка посеребрив на вершинах небольшие гольцы.
Чувствуя, что не скоро заснет, Дунка закурил и сквозь сизый дымок от трубки прищуренными глазами смотрел на звездное небо и думал о неожиданных переменах, которые за последнее время произошли в его жизни. К добру ли это?
Ведь он уже давно привык к спокойному, бестревожному течению времени, когда один год похож на другой, как похожи были круглые, отточенные прибойными волнами камни на береговой отмели.
Больше всего пугало его то, что память все чаще возвращалась к далекому прошлому, к женам, которых одну за другой забирал у Дунки бог лесов, к сыновьям, которые никогда не признают его, Дунку, отцом…
«Может быть, — думал Афанасий Иванович, — бог лесов еще не все кончил со мной?»
Но старик, с тех пор как стал ходить на заставу, все больше чувствовал себя привязанным к людям в зеленых фуражках, которые, не хуже бога лесов все знают, все видят, а на добро отвечают добром.
Он повернулся на другой бок, подобрал ноги, чтобы получше уместиться на оленьей шкуре, и скоро заснул.
Едва забрезжил рассвет, Дунка укрепил на лодке мачту, расправил парус и поплыл в сторону пограничной заставы.
Дул попутный ветер, и лодка неслась быстро, оставляя за собой пенистый бурун. Дунка сидел на корме с трубкой в зубах и задумчиво смотрел вдаль, где на горизонте вставало солнце.
Мысль о том, что и его одинокая, прежде, казалось, никому не нужная жизнь может пригодиться людям, радовала и придавала старику новые силы…
* * *Узнав, что я собираюсь сойти на станции Уська-Орочская, капитан Скиба попросил меня:
— Если встретите там орочей по фамилии Дунка, узнайте, не сородичи ли они Афанасия Ивановича.
— Разве его уже нет в живых?
— Нет. Старик умер пять лет тому назад. До последнего дня трудился. Утром вернулся с моря с богатым уловом рыбы, а вечером умер. Почувствовал себя плохо, лег на топчан и уже не встал. Мы хоронили его с воинскими почестями. Если вам придется побывать в Тихой бухте, увидите могилу Дунки. На ней стоит деревянный столбик с красной солдатской звездой. — И с грустью добавил: — Жаль, хороший был человек Афанасий Иванович. Большой души человек…
Последняя из Каундига
1
Орочи были удивлены, когда я высказал желание отправиться в Усть-Датту не поездом, а старым дедовским способом — вниз по Тумнину на ульмагде. Но меня поддержал Тихон Акунка:
— Раз надо тебе, поедем. — И согласился сопровождать меня.
С вечера он приготовил лодку, и назавтра, чуть свет, когда на реке еще лежал туман, мы отчалили от берега.
Тихон сидел на корме без шапки, ловко работая коротким веслом, и почему-то часто поглядывал на небо. «Вероятно, — подумал я, — будет дождь», — и хотел надеть резиновый плащ с капюшоном. Но Тихон сказал:
— Скоро Тумнин чистый будет.
И верно: спустя час плотная сизая пелена, лежавшая на реке, вдруг заколыхалась и рваными клочьями поползла навстречу нам, обнажив гладь реки.
Я впервые увидал как следует левый берег. Пустынный, низкий, с торфяными марями, уходящими к горизонту, он показался непривлекательным. Зато правый — гористый, с крутыми, почти отвесными скалами — был величествен и красив.
Мы плыли у самого подножия горного хребта, где базальтовые выходы принимали на себя стремительное течение реки. В расщелинах, заросших вейником, гнездились крохали. Вспугнутые нами, они вылетали оттуда, шумно хлопали крыльями, а когда лодка отплывала, торопливо возвращались в свои гнездовья.
Порою казалось, что впереди горная цепь замыкает реку, и я с тревогой думал, как будем плыть дальше.
— Тихон Иванович, Тумнин вроде кончился?
Он круто забирает веслом, и за поворотом вновь во всей красе открывается долина реки. Уже встает из-за лесистых горных вершин жаркое солнце. Отсвечивают янтарем прямые стволы сосен, отбрасывая на воду длинные тени.
Я долго не мог понять, почему орочская ульмагда имеет такой широкий утиный нос. Оказывается, именно в таком устройстве секрет ее удивительной подвижности и устойчивости.
Своей носовой частью лодка как бы гасит волну, накрывает ее, не дает разыграться, вышибает из нее, как говорит Тихон, «злой дух».
Весной и осенью в большую воду, а летом — в малую на перекатах ульмагда незаменима. Она невелика размером — четыре с половиной метра в длину, немногим меньше метра в ширину, — но зато глубока и очень вместительна.
С самого детства орочи приучены управлять ульмагдой и чувствуют себя в ней уверенно в любой шторм, хотя редко кто из них умеет плавать. Но когда в лодке сидит посторонний человек, соблюдается большая осторожность. Я спросил Акунку, почему он не выводит ульмагду на середину реки, где течение быстрое, а все время жмется к сопкам, и он сказал:
— Тебя, однако, везу!
Ровно в полдень, когда солнце стояло в зените, Тихон направил ульмагду в тесный распадок. Здесь, на узкой песчаной косе, он развел костер, зачерпнул в медный чайник воды из родника и повесил его над огнем.
Стали чаевать.
Пока я выпил, обжигаясь, одну кружку чая, Тихон одолел четыре. Причем пил он чай без сахара, с соленой кетой.
— Что, сахар не любите?
— С рыбой слаще, — серьезно сказал он и, вытерев рукавом вспотевший лоб, добавил: — Больше выпьешь.
После обеда, задумавшись, долго курил трубку.
— Ты из самой Москвы будешь? — неожиданно спросил он.
— Нет, из Ленинграда.
— Его тоже большой город, наверно?
Я стал ему рассказывать о Ленинграде, о Неве.
— А его река побольше нашего Тумнина будет или поменьше?
— Думаю, что Нева побольше…
— Недавно Николай Павлович нам газету читал. Пишут, что есть большая река Волга. И еще пишут, что люди ее назад повернули. Как так можно — понять не могу. Послушаешь газету, потом ночь не спишь, думать много приходится…
— Когда-нибудь придет время, и ваш Тумнин назад повернут. Гидростанцию построят — и повернут. А в тайге на месте Уськи-Орочской большой город вырастет…
