Владимир Добряков - Король живет в интернате
Нет, вставать он еще не будет. Куда торопиться? На то и каникулы, чтобы отдыхать в полное удовольствие. Андрей закрыл глаза, полежал минут пять. Однако спать уже не хотелось. Диван вдруг показался жестким, неудобным, какая-то пружина упирается в бок. Придется вставать.
Не одеваясь, он долго сидел на диване и размышлял: делать зарядку или не делать? В интернате, конечно, не стал бы раздумывать над этим. Там все ясно: пропел горн — надо вскакивать с кровати и вместе со всеми спешить на зарядку. Вместе со всеми. А тут — один. Сам себе хозяин. Правда, в последние два воскресенья он делал зарядку. Но ведь это лишь ради Нинки. Еще говорил наставительно:
— Хочешь жить до ста лет — делай по утрам зарядку.
Нинка в долгу не оставалась:
— А мы тоже в детском саду делаем вот так! — И, уперев руки в бока, высоко поднимая голые коленки, начинала маршировать по комнате.
Так делать сегодня зарядку или нет? Андрей посмотрел на свои крепкие, еще смуглые от летнего загара руки, пощупал твердые бугры мускулов.
«А что это я, в самом деле, расселся, как кисель!» Андрей вскочил, открыл форточку и, как был — в майке и трусах, — добросовестно проделал все упражнения. И сразу проникся к себе уважением. Вот так! Еще и водичкой обольемся! После холодной воды и крепкого растирания он почувствовал себя бодрым, подтянутым, захотелось что-нибудь делать. Ну, где какие непорядки? Ага, цветы! Хотя и не очень сухая земля, но полить не мешает. Что еще? Пол подмести? Не надо — чистый. А это что? Андрей посмотрел на Нинкину целлулоидную куклу Наташу. Когда-то это была настоящая красавица. Нинка спать без нее не ложилась. А теперь это и куклой нельзя было назвать. Будто злой Карабас-Барабас за что-то подверг Наташу страшной казни. Голова, руки, ноги, туловище — все лежало отдельно. Ясно — оборваны резинки. Поправим! Через полчаса с помощью резинки, спичек и вязального крючка он вернул кукле жизнь. Наташа снова могла сидеть, стоять, поднимать руки. Вот обрадуется Нинка!
Позавтракав, Андрей отправился на улицу. На лестничной клетке он невольно задержался: из-за дверей соседей слышались неясные голоса, Андрей узнал голос Евгении Константиновны. Слов не разобрать, — наверное, она в столовой. Затем совсем рядом, из кухни, послышался голос бабушки:
— Оттого твердое, — словно оправдывалась Прасковья Ульяновна, — что, видно, бык попался старый…
— Фу! Какие гадости говорите! — Это сказала Евгения Константиновна. Андрей хорошо расслышал ее слова.
Бабушка что-то проворчала в ответ и добавила:
— А с виду мясо как мясо. Кто ж его разберет, что оно старое. Четыре часа варила, и все без толку. Хоть адский огонь под ним разводи.
Прасковья Ульяновна замолчала. Все стихло. Невесело подумав: «Кажется, сердитая», Андрей пошел вниз.
Навстречу ему, быстро стуча каблуками, поднималась молодая женщина в модном пальто. Остановившись возле квартиры Роговиных, она позвонила.
— А-а! — услышал Андрей голос Евгении Константиновны. — Люсик! Как я рада! Проходи, раздевайся!..
— Нет, Женечка, раздеваться не буду. Женечка, я разыскала черную тафту — прелесть! Сейчас же бежим!
Выйдя во двор, Андрей дошел до ворот и остановился. Ждать пришлось недолго. Минут через пять в парадном показалась Евгения Константиновна с приятельницей.
Стоять на месте было неудобно — будто нарочно дожидается, и Андрей неторопливой походкой направился им навстречу. Евгения Константиновна, все такая же легкая, красивая, заметила его и заулыбалась своей ослепительной улыбкой.
— Здравствуй, Андрюша! — сказала она. — О, да ты, кажется, еще вырос! Возмужал. Стал настоящий мужчина.
Как Андрею было приятно это услышать! Он остановился, ожидая, что и Евгения Константиновна задержится. Хотя бы на минутку. Ему хотелось, чтобы она поговорила с ним, спросила, как живет, что нового. Но Евгения Константиновна ничего этого не сказала. Она даже не остановилась, а шедшая рядом приятельница вдруг спросила:
— Ну, хорошо — без выреза, лодочкой, а юбка?
— Юбка, разумеется, узкая, — тотчас ответила Евгения Константиновна. — Только узкая!..
Закусив губу, Андрей смотрел им вслед. Даже не остановилась! Впрочем, чего он ожидал? Тряпки для нее важнее всего на свете… И все-таки ему было грустно.
…Каникулы подходили к концу.
Вот и праздник остался позади. Это был самый интересный и яркий день за все каникулы. К центральной площади города — с трибунами, обитыми красной материей и украшенными флагами, портретами, — стекались праздничные колонны. Интернат шел одним из первых. Знамена, транспаранты, бумажные цветы на длинных палках, звенящая медь оркестров, смех, песни. И они, интернатовцы, пели, шутили, кричали «ура». У Светланы от смеха, песен и свежего ветерка так раскраснелись щеки, так сверкали глаза, что хоть поднимай ее вместо транспаранта и неси, показывай всем!
После праздника Андрей заскучал. Хотелось уже скорее в интернат.
В последний день каникул Андрей видел Васька. Он узнал от него, что перед тем, как неожиданно исчезнуть, Зубей не ночевал дома. И еще Васек сообщил: писем брат не шлет, но недавно к ним приходил какой-то парень и сказал матери, что Зубей жив-здоров и, может быть, скоро вернется домой.
Андрея это известие напугало. Зубея давно нет, Андрей привык к этому, и ему уже стало казаться, что так будет продолжаться вечно. И вот теперь… Острая тревога сжала сердце Андрея.
Власть над металлом
После праздника Никанор Васильевич вывесил объявление о записи семиклассников на курсы токарей и фрезеровщиков. Старый мастер не ожидал, что желающих работать на станках окажется так много.
— И девочки тоже? — удивился Никанор Васильевич. — Ну и времена! А что ж, оно и правильно! — уже с одобрением продолжал он. — Ведь рабочий класс — это основа основ, самая что ни на есть сердцевина. Куда ни глянь, любую вещь возьми — все руками рабочего человека сделано.
Разбив ребят на две группы, Никанор Васильевич каждый день занимался с ними после обеда. Директор школы, придя однажды в мастерскую и поглядев, как Никанор Васильевич командует у станков, сказал ему:
— А ведь мы, Никанор Васильевич, пока не сможем оплатить эти часы.
Старый мастер ответил:
— Я, Сергей Иванович, знаю это. Но что же с ними, шпингалетами, поделаешь? Работать хотят! Да и разве в деньгах только дело? Мне бы и пенсии хватило прожить. Душа моя с ними отдыхает.
Никанор Васильевич отдавался новой добровольной работе с таким увлечением, что можно было лишь удивляться — откуда у этого пожилого человека было столько энергии и любви к ребятам. Он терпеливо объяснял и показывал, как заточить резец и закрепить в патроне заготовку, какая должна быть глубина резания и величина подачи, как уберечься от коварной стружки.
Бедные, старенькие станки! Сколько они потрудились на своем веку! И вот на старости лет опять пришлось впрягаться в работу. Да еще в полную силу. Чуть не с утра до вечера толкутся около этих старых ветеранов быстроглазые ребятишки в пионерских галстуках и крутят, крутят их ручки, без того уже давно отполированные твердыми, мозолистыми руками рабочих. Снова и снова нажимают на кнопку включения. Случалось, кто-то по неопытности загонял резец глубоко в металл. Мотор всхрапывал, в станке что-то стучало, и тогда казалось, не только Никанор Васильевич, но и сам бедняга-станок сердится на маленького, неосторожного хозяина.
— Полегче, ребята! — строго говорил мастер. — Этак можно и внутренности у него порвать. А станок, — как и человек, ласку да подход уважает.
Недели через две Андрей уже без наблюдения мастера работал на токарном станке. Он научился затачивать резцы, по искре определяя твердость стали. А какое это было изумительное чувство, когда он впервые выточил простенькую деталь для физического прибора! Красивая и блестящая, она лежала у него на темной, масляной ладони, и ласковое тепло ее он ощущал не только рукой, но и сердцем.
Не один Андрей испытал тогда это волнующее чувство власти над металлом. У станков трудились Дима, Толя, Олег, Светлана, Лерчик Орешкин. Да и не только они. Даже Леня Куликов — совсем, казалось бы, не подходящий для подобной работы человек — и тот выучился работать на фрезерном станке. И еще как выучился! Сверкающая фреза, послушная его худенькой руке, урча и всхрапывая, вгрызалась в неподатливую сталь с такой яростью, что мелкая стружка, летевшая из-под фрезы, была горяча, как огонь.
Умение работать на станках пригодилось. В мастерские, а также ребятам кружка «Умелые руки», поступало все больше и больше заказов. Мастерили приборы для физического и химического кабинетов, делали полки, вешалки, табуретки, точили городки, ручки для молотков. Разве все перечислишь! Приходит, например, Петя (теперь он уже не замзавом был, а самим товарищем заведующим), приходит и такое задание дает: изготовить тридцать клеток! И возразить ему невозможно — растет кроличья семья! А недавно явился староста и режиссер драмкружка, этакий взлохмаченный и очень самоуверенный человек из седьмого «А». Он потребовал: сделайте дом!
