Малгожата Мусерович - Целестина, или Шестое чувство
— Ничего я не знаю, — простонала Цеся.
Перед ее внутренним взором появился образ подруги, в ленивой позе разлегшейся на матрасе, наслаждающейся музыкой и черносливом, который она в большом количестве стащила из кухни.
— «Влияние формативов на эмоциональную окраску слов», — произнес Дмухавец голосом больного барсука, — такова увлекательная тема сегодняшнего урока. — И вздохнул, подумав, сколько от него потребуется мужества и самоотверженности, чтобы вбить в эти сонные головы сведения о формативах. Тем временем боль в сердце усиливалась. — Ну, и каковы же успехи нашей сборной, уважаемый Гайдук? — ядовито спросил учитель, глядя, как его ученик пытается незаметно перевернуть страницу журнала «Физкультурник». — Позволь узнать, кто тебе дал право вести себя так вызывающе?
Покраснев как рак, Гайдук сунул журнал в портфель и устремил испепеляющий взгляд в потолок.
— Значит, насчет Филипяк ничего не известно? — продолжал Дмухавец, морщась от сдерживаемого раздражения.
Целестина беспомощно округлила глаза, и вдруг из-за своей парты стремительно поднялся сосед Гайдука Павелек.
— Наверно, с ней что-то случилось, — с тревогой сказал он. — Ее родители уехали, я вчера звонил целый день и даже ночью — никто не подходит.
— Может, она отравилась окисью углерода? — взволнованно высказал предположение толстячок на первой парте, явно стремившийся оттянуть начало лекции о формативах. — Наша дворничиха, бедняга, как раз на днях растапливала котел центрального отопления и заснула.
Класс заметно оживился — вряд ли Дмухавец добился бы подобной реакции, рассказывая о глаголах.
— Ну и что, что дальше? — раздались голоса.
— Ее уже нет среди нас, — скорбно сказал толстячок. — Она спит, а угар улетучивается, вот так-то. Несчастная даже не заметила, как покинула этот мир.
Дверь класса распахнулась так резко, словно ее пнули ногой, взоры устремились на возникшую в дверном проеме Данку Филипяк, выспавшуюся и бодрую.
Тряхнув блестящей челкой, Данка прошествовала на свое место и встала рядом с Целестиной.
— Слушаю тебя, дитя мое, — пробормотал Дмухавец, несколько ошарашенный этим великолепным выходом на сцену. — Проспала?
— Нет, — ответила Данка и надолго умолкла.
— Почему же ты опоздала? — продолжал допытываться учитель, думая при этом, что многое бы дал, чтобы сейчас оказаться на пляже в Свиноуйсьце. И чтобы были каникулы, разгар лета и душу переполняло сладостное сознание того, что своих драгоценных учеников он увидит только через два месяца.
Филипяк по-прежнему стояла неподвижно, как бледное мраморное изваяние, глуповато разинув рот.
— Звали ее Цецилия, Цецилия Несподзяна, — элегическим тоном произнес толстячок на первой парте.
Дмухавец почувствовал, что еще минута, и его неукротимая ярость выплеснется наружу. Естественно, ему хотелось бы этого избежать.
— Ну ладно, — загремел он. — Вы сами лезете на рожон. Я начинаю опрос, причем суровый. Бьюсь об заклад, что полетит не одна голова!
19
— Опять пара, — сказала Данка, уплетая за обе щеки Цесин завтрак. — Он просто мне мстит. Господи, что за вредный человек!
Целестина молча всплеснула руками. Неужели Данка всерьез считает, что заслуживает иной отметки?
— Хочешь кусочек? — великодушно предложила подруга Цесе ее собственный бутерброд. — Не хочешь? Ну, хоть тут повезло, я на этой башне чертовски проголодалась.
В гудевший на разные голоса коридор вышел Ежи Гайдук. Разумеется, он посмотрел на Цесю в ту самую минуту, когда она украдкой, покосилась на него. Разумеется, она, вместо того чтобы, например, послать ему ничего не значащую вежливую улыбку, стремительно отвела глаза и залилась румянцем. Гайдук же, вместо того чтобы отвернуться, уставился на нее с безотчетной нежностью.
— А Гайдук-то у нас очень ничего, — сделала открытие Данка. — Почему мне всегда казалось, что он страшилище? Не знаешь, Цеська, он в кого-нибудь влюблен?
— Понятия не имею, — ответила Цеся таким противным голосом, что даже сама удивилась.
— Павелек, конечно, покрасивее, но какой-то он… никакой. А в Гайдука можно влюбиться по уши.
— Неужели? — спросила Цеся весьма сдержанно.
Гайдук шел по коридору вроде бы в их сторону, это она увидела из-под опущенных ресниц.
— Пошли в туалет, я попью водички, — сказала она и, потянув подружку за руку, поспешила вместе с ней убраться из опасной зоны.
20
Цеся ужасно боялась, что Гайдук будет ждать ее после уроков, и поэтому, когда в раздевалке Данка, пошептавшись с Павлом, сообщила, что сегодня идет домой с ним, чуть не убежала обратно в класс. К счастью, Гайдук оделся и вышел, ни на кого не глядя. Быть может, решил подождать ее на улице, а возможно, он и не собирался с ней заговаривать и все это ей только померещилось? Он даже не посмотрел на нее, когда уходил. «Отлично», — подумала Цеся и поклялась в душе, что помирится с бородачом — немедленно, сегодня же, как только он придет к Юльке. Помирится, и они снова пойдут в кино, как в тот раз, когда Гайдук стоял в вестибюле и видел, как колбасится вокруг нее бородач.
— Целестина! — сказал кто-то за ее спиной.
Цеся вздрогнула. Пальцы у нее внезапно одеревенели — настолько, что она даже пуговицы не могла застегнуть. Но это был всего лишь Дмухавец в буром пальто и смешной шапочке.
— Пошли вместе, — предложил он. — Я бы хотел с тобой поговорить.
— Ага. Хорошо, — сказала Цеся машинально, и ее пальцы обрели былую ловкость. Она застегнула пальто, натянула на уши вязаную шапку и подхватила портфель. — Я готова, пан учитель.
Перед школой Гайдука, естественно, не было. Данка с Павлом, обнявшись и увлеченно беседуя, удалялись в сторону центра.
— Послушай, дитя мое, — начал Дмухавец, — мне бы хотелось поговорить о твоей подруге.
— О Данке?
— О Данке. Что ты о ней думаешь?
Цеся в душе пожалела Дмухавеца за его наивность. Нет, все-таки все учителя одинаковы. Неужели этот воображает, что она станет ему плакаться и жаловаться на подругу?
— Данка замечательный человек, — ответила она. — Мы еще все ахнем. Она пишет стихи.
— Ого! — удивился Дмухавец. — Глядите только. И это ее основное достоинство?
— Она очень умная, — продолжала Целестина. — Собственно, отсюда все ее неприятности.
— Оттого, что она такая умная? — уточнил Дмухавец.
— Именно. В школе она просто мучается.
Дмухавец усмехнулся себе под нос, и некоторое время оба шли молча. Учитель размышлял о том, какого свойства наивность Целестины Жак: врожденная это черта или, быть может, его ученица в совершенстве овладела популярным методом пускания пыли в глаза? Честно говоря, у него бы нашлись занятия поинтереснее, чем подобного рода беседы с барышнями, у которых еще молоко на губах не обсохло. Однако совесть недвусмысленно подсказывала ему, что как педагог он сегодня был не на высоте.
И Дмухавец решил в меру своих возможностей воплотиться в образ идеального педагога, каким тот ему представлялся.
— Я считаю, что твоя Данка — особенно отвратительная разновидность лентяя, — заявил он. — Но нам с тобой была бы грош цена, если б мы не попытались ей помочь.
— Пока, вместо того чтобы помогать, — выкрикнула Цеся, — вы на нее наговариваете!
— Я хочу ей помочь, слово образцового педагога, — поклялся Дмухавец, с симпатией глядя на разгневанную, красную как бурак рожицу своей собеседницы. — Только не знаю, как. И хотел бы попросить у тебя совета.
Цеся ожесточенно молчала, недоверчиво поглядывая на Дмухавеца. Сказать в такой ситуации, что она сама не знает, с какого боку подступиться к Данке, было бы равносильно предательству. А проблема предательства в последнее время стала для Целестины особенно острой и болезненной.
— Я разговаривал с Данкой на перемене, — продолжал учитель, — мне мало что удалось из нее выудить: она загодя решила, что я ее злейший враг. Заявила только, что не виновата, если уродилась слабовольной. А потом замолчала, и конец.
— Да, — печально согласилась Цеся, — она постоянно это твердит. Невозможно вбить ей в голову, что все зависит от нее самой.
— Что все зависит от нее самой… — повторил Дмухавец. — Не знаю, быть может, ты не совсем права… А как у нее дома?
— Никогда там не была.
— Почему?
— Мы недавно подружились… Она ни разу к себе не приглашала. Мы всегда занимаемся у меня.
— Завтра же к ним зайду, — решительно сказал Дмухавец. — Поговорю с ее родителями, погляжу, какая там обстановка.
Они перешли дорогу возле зоопарка.
— Теплее стало, а? — пробормотал Дмухавец и распустил замотанный вокруг шеи шарф.
Голые ветки на деревьях сплетались в кружевные узоры. Гайдука, конечно, нигде не было видно. «Ясное дело, — подумала Целестина. — Зачем слоняться по улицам, когда можно пойти пообедать? Кстати, интересно, где он обедает? И вообще, кто заботится о том, чтобы он был накормлен?»
