Тимоте де Фомбель - На волосок от гибели
— Верь и надейся!
А что можно было еще посоветовать, зная, что Тоби вот уже четыре с половиной месяца сидит под снегом с небольшим мешком еды? Трезвый разум, обычный расчет говорили только о самом худшем исходе, но в сердце Элизы сияла надежда, заставляя верить в невозможное.
Шестнадцатого апреля Элизе удалось проложить тропку к озеру, а оттуда до горы. Она стояла у подножия перед стеной подтаявшего снега и прикидывала, как бы ей на нее взобраться, и вдруг услышала голос. Голос окликал ее. Она уже готова была радостно выкрикнуть: «Тоби!» — но рядом с ней выросли четверо здоровяков, мокрых до ушей из-за весенней распутицы.
— Два часа зовем тебя, никак не дозовемся, малышка! Наконец-то догнали!
Подлый патруль Джо Мича снова открыл охоту на Тоби.
— Что ты тут делаешь, малявка?
— А вы? — поинтересовалась Элиза.
— Мы ищем Лолнесса-младшего. А ты что делаешь, отвечай!
— Я живу тут неподалеку и пришла посмотреть, не вернулись ли гигантские водомерки.
Элиза сказала первое, что пришло ей в голову. Для тупоголовых, с которыми она разговаривала, годилось любое объяснение.
— Найдешь нам Тоби Лолнесса, женюсь на тебе, — пообещал один из патрульных с горбом и большим красным носом, из-за которого едва виднелись маленькие глазки.
Элиза взглянула на него:
— Стоит постараться, — ответила она. — Теперь буду смотреть в оба.
Она подышала на руки, согревая их. Между ладоней у нее появилось белое облачко пара.
Толстонос подошел к Элизе поближе.
— Когда ты его еще найдешь! А пока давай-ка я тебя поцелую!
— Что вы! Что вы! Я это не заслужила! Подождите, пока найду вашего Лолнесса, тогда и получу от вас награду.
Польщенный Толстонос улыбнулся. Элизе ничего не оставалось, как отправиться обратно домой, и она уже сделала несколько шагов в сторону дома, как вдруг услышала, что патрульные говорят о профессоре и его жене. Говорили они по привычке громко. Услышанное пригвоздило Элизу к месту. До чего же трудно ей было двинуться дальше!
Но она все-таки добралась до цветного домика, и тут ее подхватила Иза.
На следующее утро, семнадцатого апреля, Элиза стояла перед снежной пробкой, закупорившей вход в грот. Всю вторую половину дня Элиза скребла ее и царапала, внимательно наблюдая за берегом озера. В шесть часов маленькая ручка Элизы преодолела последнюю преграду и оказалась по другую сторону снежной стенки. Элиза замерла. Из грота не донеслось ни звука.
Она принялась разгребать снег с удвоенной силой, так что вокруг нее заклубилось облачко снежной пыли. Теперь она уже ничего не боялась. Первым в пещеру вошел луч заходящего солнца, Элиза вошла за ним.
Очаг был еще теплым.
После дневного света она ничего не видела и негромко позвала:
— Тоби!
Никто не отозвался. Элиза двигалась как слепая, ее глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Она наткнулась на полено, подняла его и подошла к очагу, где тлели угли, подернутые пеплом. Она положила полено на угли. Прошло немного времени, и длинный язычок пламени лизнул полено, вскоре оно запылало, осветив потолок и стены грота. И тут перед Элизой предстало творение Тоби: каменные стены опоясывала огромная фреска, нарисованная красным и черным. Элиза не могла оторвать от нее глаз. Ей казалось, что она вошла внутрь трепещущего сердца Тоби.
— Нравится? — спросил едва слышный голос.
Элиза кинулась на звук.
— Тоби!
Да, это был Тоби. Он лежал у стены, изможденный, худой, с ввалившимися щеками, но в глубине его глаз по-прежнему сияли звезды.
— Я ждал тебя, — сказал он.
Тоби никогда не видел, чтобы Элиза плакала. В тот день она не сдерживала чувств, спрятав лицо на груди у Тоби.
— Не надо, не плачь! Все хорошо! Посмотри, со мной все хорошо!
Он протянул ей платок, измазанный в красной краске. Элиза очень хотела не плакать, но слезы текли и текли. Тоби чувствовал, как ее сотрясают рыдания. Она взяла платок, стала вытирать слезы, и щеки у нее стали красными. Понемногу она успокоилась и стала рассматривать стены.
— Видишь, я делал дело. С давних времен люди расписывают пещеры, где должны лежать после смерти. Я четыре месяца рисовал окна в мир.
Распахнутые глаза Элизы вбирали рисунки Тоби. Да, это были окна в мир! Она уткнулась лицом в красной краске в одно из них.
— Элиза…
— Что?
— Я бы поел…
Семнадцать дней Тоби не ел ничего, кроме цвели. Элиза поспешила к выходу.
— Не-ет! Не оставляй меня! Вернись!
Перепуганная Элиза кинулась обратно. А Тоби понял, что сейчас он ни на секунду не смог бы остаться в темноте и одиночестве. Но Элиза все же успела схватить сверток, который принесла с собой.
— Теперь я буду с тобой, Тоби. Не бойся.
Она развернула промасленную бумагу На лице Тоби появилась счастливая улыбка. Он никогда еще не видел такой горы блинчиков с медом.
Чтобы окончательно оправиться, Тоби понадобилось три дня. На протяжении четырех с половиной месяцев заточения он изо всех сил старался не утратить подвижность и не одеревенеть. Гибкость к нему вернулась быстро. Теперь он с удовольствием играл в ночную бабочку на берегу озера, бегая, подпрыгивая и размахивая руками. Элиза никуда не отлучалась. Тоби нужна была эта тень, которая бы следила, как он бегает при лунном свете.
Набегавшись, они взобрались на карниз на верхушке скалы и наконец уселись. Тоби дышал глубоко-глубоко — спешил наверстать упущенное. Элиза принялась рассказывать ему, что случилось за зиму.
У Ассельдоров зима прошла нелегко. С тех пор как Лекс Ольмек отправился на розыски своих родителей, Мия улеглась на матрас в большой комнате и с тех пор не вставала. Она почти ничего не ела и ни с кем не разговаривала. Все тогда догадались, что она очень привязана к Лексу.
Поначалу родители не беспокоились.
— Такое часто случается. Не стоит драматизировать ситуацию.
Но прошла неделя, и они поняли, что такое случается нечасто: Мия в самом деле умирала от того, что Лекса не было рядом.
Тогда все стали особенно внимательны к Мии, обращаясь с ней бережно и терпеливо. И, конечно, только терпение близких помогло поддержать гаснущий огонек.
Мая, ее сестра, не отходила от нее ни на шаг, спала рядом и держала Мию за руку. Она понимала горе сестры, чувствовала его, проживала вместе с ней.
Последние вести Элиза получила от них в феврале. Лекс все еще не вернулся, но состояние Мии уже не грозило самым худшим. Она открыла глаза, соглашалась утром выпить бульона. А когда ее братья пели вечером в соседней комнате, пальцы Мии отстукивали ритм на одеяле.
Старшая сестра продолжала молчаливо и бережно ухаживать за младшей.
Элиза рассказала о трудностях Ассельдоров, но ни словом не обмолвилась о том, что услышала на берегу озера от людей Джо Мича и что тяжким камнем лежало у нее на сердце.
На четвертый день Тоби заговорил о родителях.
— Всю зиму я думал о них. И понял: мне ждать нечего. Они не пойдут меня искать.
— Думаю, ты прав, — согласилась Элиза, стараясь сдержать слезы. — Тебе не стоит их ждать.
— Раз они не будут меня искать, я сам пойду на поиски, — заключил Тоби.
Элиза вздрогнула.
— Куда ты собираешься пойти?
— Поднимусь на Вершину, разыщу их и постараюсь вырвать из лап Большого Мича.
Тоби взглянул на Элизу. Опустив длинные ресницы, она, казалось, рассматривала свои ноги. Ей явно хотелось что-то сказать, но она не решалась. Тоби понял это и ждал. Наконец она заговорила:
— Тоби… Я слышала, как люди Джо Мича говорили о твоих родителях…
Тоби тревожно посмотрел на Элизу, стараясь поймать ее взгляд.
— Они приговорены. Их казнят в первый день мая.
Тоби схватил Элизу за плечи.
— Где они?!
— Понимаешь, Тоби, за тобой по-прежнему идет охота.
— Ты знаешь, где они, Элиза? Скажи!
Он тряс ее за плечи.
— Ты должен скрываться, быть крайне осторожным. Тебя ищут повсюду.
— Элиза!
— Мне кажется, я придумала, где можно тебя спрятать.
— Я ухожу. Буду на Вершине через три дня. Сегодня двадцать первое. У меня еще неделя, чтобы их найти! Счастливо, Элиза!
Тоби уж не тряс ее за плечи. Он был готов отправиться в путь.
— Послушай меня, — умоляюще попросила Элиза.
— Через десять дней их может не стать на свете, а я буду сидеть сложа руки? Нет, я иду на Вершину.
— Тоби, они не на Вершине.
Тоби обернулся.
— А где?
— Они в Гнобле, — прошептала Элиза. — В крепости Гнобль.
Тоби помертвел. До Гнобля всего несколько часов ходу. Его родители совсем рядом. Но Тоби чувствовал ужас, а не облегчение.
Что такое Гнобль, он знал благодаря старому Виго Торнетту. Торнетт провел там десять лет и не мог вспоминать о нем спокойно. Стоило при нем произнести «Гнобль», как у него начинали дрожать губы, а потом и сам он весь трясся, как в лихорадке. Десять лет заточения превратили его в развалину.
