Кристина Гудоните - Дневник плохой девчонки
— Так-так-так… Великовата будет… Виктория все-таки на полголовы выше… И намного крупнее… Ну ничего, сойдет… Тебе же разгуливать в ней все равно не придется… На этот раз сойдет… Кстати, меня зовут Фелиция, а тебя?
— Эльвира.
— Ясно, запомню, — вздохнула Фелиция.
К нам, пыхтя, спешила Онуте.
— У нас большая проблема, — озабоченно сказала она. — С головой-то что будем делать? Шапочка, в которой играет Виктория, прикреплена к парику…
— Это ничего, — махнула рукой Фелиция. — Прикроем ее пока белым платком из «Антигоны».
— Ладно, сегодня пусть так, а завтра что-нибудь придумаем, — решила толстуха и, подмигнув мне, исчезла за кулисами.
А дальше было вот что. Когда дело дошло до моего «номера», ко мне приблизился по нас Макс и шепнул на ушко:
— Ну, маленькая, нам пора. Расслабься, и я тебя подниму.
Не знаю, успела ли я достаточно расслабиться, но в следующее мгновение уже лежала в его объятиях.
— Какая ты легонькая! — вскинул брови Макс, шагнул на сцену, сделал несколько шагов и остановился. Хоть я и должна была притворяться, что все признаки жизни меня покинули, но не устояла перед искушением и принялась сквозь неплотно прикрытые ресницы наблюдать. И увидела, как неузнаваемо изменилось лицо артиста, едва он ступил в круг света: теперь в его чертах отразились вся мировая скорбь и безмерная печаль утраты, а глаза наполнились слезами. Это было фантастически прекрасно! И стало еще прекраснее, когда он, совершенно не шевеля губами и не меняя трагического выражения лица, еле слышно, но очень деловито шепнул мне:
— Чуть повыше правую руку…
И, словно желая вглядеться в лицо мертвой возлюбленной, нежно приподнял меня так, что моя голова удобно легла ему на плечо. От его щеки пахло гвоздикой.
— Ага… Теперь хорошо…
Убиться, какой артист!
Наконец он снова сдвинулся с места, взошел со мной на руках по высоким ступенькам, наверху повернулся к пустому залу, медленно опустился на одно колено, поднял голову и, глядя вдаль, со слезами на глазах проговорил надрывающим душу голосом:
— Свершилось. Я победил… И я наказан…
Заиграла печальная музыка. Понас Макс, будто бы не в силах вынести множества обвиняющих взглядов, медленно отвернулся от зала и мягко опустил меня на землю.
— Ну вот… Так тебе будет удобнее, — спокойно прошептал он.
Я не могла глаз от него оторвать. Ведь он только что плакал! Как ему это удается? Мне захотелось аплодировать.
— Чудесно! — тихо сказала я.
— Значит, ты — племянница Казимеры?
— Почти…
— А у нас еще где-нибудь играешь? Что-то раньше я тебя не замечал…
— Нет, первый раз…
— М-м… Ну ничего, все примерно так и начинают, — дружелюбно подмигнул он. — Хотя, конечно, бывают исключения.
— Я совсем не…
— Погоди, детка, давай послушаем, что они там болтают…
На мгновение он умолк, прислушался к тому, что делалось на сцене, потом спокойно сказал:
— Нет, еще рано…
Фантастические создания эти артисты!
Тем временем на сцене кипели страсти. Оглушительно звонили колокола, актеры старались их переорать, а режиссер пытался одновременно сыграть все роли и злился, что никто ему не помогает.
— А ты, малышка, довольно симпатичная… — сказал понас Макс, снова оглядев меня с головы до ног.
— Спасибо… — немного смутившись, пробормотала я.
— Только очень уж худенькая… Не ешь ничего, наверное?
— Ем.
— Настоящей женщине полагается иметь приличный бюст и круглую попку, а у тебя, как я погляжу, ни того ни другого. Какая из тебя женщина? Никаких центров притяжения… Кости, кожа да нос.
Тут он — наверное, желая убедиться в правильности своих слов — довольно ощутимо ущипнул меня за бок, а я невольно вскрикнула, потому что боюсь щекотки.
И началось!
— Что там наверху происходит? — взревел режиссер. — Девушка не справляется со своей ролью? Может, вам что-нибудь непонятно, барышня? Как, говорите, вас зовут?
— Эльвира… — приподняв голову, ответила я.
— Ну и что же вам неясно, а? Или, может, вы решили внезапно воскреснуть из мертвых и таким образом усовершенствовать нашу классику?
Кто-то за кулисами захихикал, а мне захотелось провалиться сквозь землю. Я лежала, словно окаменев, не решалась даже пальцем двинуть.
Еще немного побушевав, толстяк выдохся, сказал, что репетиция окончена, все разошлись и свет на сцене выключился.
Оставшись одна, я поднялась, выскользнула за кулисы, стащила с себя мерзкую рубашку. Никто ко мне не подошел, никто меня не хватился, и я, воспользовавшись этим, побыстрее свалила из театра. Черт, из-за меня прервали репетицию! Вот тебе и дебют! Я даже труп сыграть оказалась не способна! А противнее всего то, что этот старый щипщик Макс ни слова не сказал в мою защиту! Только стоял и улыбался! Свинья!
Когда я пришла к бабульке и все рассказала, она прямо пополам сложилась от смеха. Не понимаю, что здесь смешного? Они что, все в этих театрах такие ненормальные?
После легкого обеда поне Казимере захотелось подышать свежим воздухом, и я вытащила ее на балкон. Мы сидели в тени березовых ветвей и ели мороженое. Бабулька медленно облизывала ложечку, молчала и казалась странно задумчивой. А потом вдруг объявила, что когда-то была страшно влюблена в понаса Макса! Когда она это сказала, я чуть мороженым не подавилась — он ведь намного ее моложе!
— Да, почти на двадцать лет… — согласилась старушка.
— А он? — осторожно спросила я. — Он вас тоже любил?
— И еще как… — покачала головой Казимера. — Предложение делал несколько раз…
— Вот это да… А вы что?
— А что я? Разве я могла выйти за такого пастушка?
— Мм… А если бы вышли? — не отставала я.
— Теперь жила бы с ним, как мама с сыном, а может, уже и расстались бы…
— Почему? А может, жили бы счастливо?
— Видишь ли, люди не меняются, он все еще говорит про женские центры притяжения, а у меня, как ты, наверное, заметила, их уже не осталось…
— А… а как же любовь?
— Любовь, что бы ты там ни говорила, — самая могущественная и наиболее неуправляемая вещь на свете. Поверь, она все равно что психическая болезнь, но только ради нее и стоит жить. Кто-то сказал: «Любовь — самый распространенный способ испортить себе жизнь и лучшее, что можно испытать». Хорошо сказано?
— Да… Хорошо…
— Так вот, любовь, если она была, никуда не девается… Совершенно не обязательно выходить замуж… А ты кого-нибудь любишь? — немного помолчав, спросила она.
— Я… Можно сказать, любила…
— Но не успела испортить себе жизнь?
— Не знаю… Кажется, не успела… А можно все забыть и начать сначала?
— Все так думают, на что-то надеются… Но начинают сначала — и все повторяется сызнова… Тогда становится скучно, и больше никто уже и не пытается.
— И вы больше не пытались? После того, как отказались выйти замуж за понаса Макса?
— Пыталась. И не один раз, — улыбнулась поня Казимера. — Потом стало скучно…
Я вспомнила маму с Гвидасом. Может, и у них все повторилось? Не верю, чтобы Гвидас когда-нибудь мог стать похожим на моего отца! А если бы с Гвидасом была я? Что бы тогда было? Хотела бы я, чтобы он все повторил со мной? После мамы?
— Нет, я не верю… Не верю, что все повторяется. Люди ведь все разные!
— Ну и не верь, жить будет интереснее! — бабулька дружески похлопала меня по руке. — Послушай, дорогая, может, отведешь меня в постель? Что-то сил совсем не осталось.
Ночевать я вернулась в Элину квартиру. Хотелось побыть одной и подумать.
Поздно вечером позвонил из театра помощник режиссера Вильгельмас. Сказал, что завтра меня ждут на репетиции, и просил явиться пораньше, чтобы я успела переодеться и повторить текст. В его голосе я расслышала легкую насмешку. Повторить текст! Ха! Очень смешно! Но, несмотря на это, я обрадовалась — значит, не все потеряно! Если бы я была совсем безнадежна — не позвали бы!
Увидела два пропущенных маминых звонка. Она звонила, когда я была на сцене… Ах, эта актерская жизнь…
14 июля
Когда я пришла в театр, еще и одиннадцати не было. Пробралась за кулисы и слегка удивилась, не застав там ни одного человека. И где же эта Фелиция с моей огромной ночнушкой?
Сунулась на сцену. В зрительном зале горели все люстры. Актеры, сидевшие в креслах, молча и сосредоточенно слушали режиссера, который что-то тихо говорил, стоя у самого края сцены. Было похоже на собрание. С чего бы это они так рано собрались? Понас Макс, сидевший в первом ряду, заметил меня и помахал рукой, тогда обернулся и режиссер. Что? Я опять влипла? Сейчас огребу по полной за то, что не соблюдаю театральных порядков и слишком поздно прихожу на репетицию?! Но все обернулось совсем по-другому…
