Кристина Гудоните - Дневник плохой девчонки
— Спокойной ночи, мама.
— Прости, я была плохой матерью… Думала только о себе. Но теперь будет по-другому, вот увидишь, Котрина… Мы будем жить втроем: ты, я и твоя малышка…
Мне не хотелось разрушать эту идиллию, и потому я только пробормотала:
— Д-думаешь, родится д-девочка?
Мама ласково погладила меня по голове, и к горлу опять подкатил комок, так что я не решилась спросить, где будет жить Гвидас.
— Спи, отдыхай, набирайся сил…
Потом я услышала, как она дошла до двери и остановилась.
— Кстати, звонил следователь. Дело прекращено, поскольку Лаура вернула деньги. Хоть одна хорошая новость…
Лаура? Мама до сих пор уверена, что это она стащила деньги… Надо обязательно позвонить Лауре. А что я ей скажу?.. И почему мама сказала «будем жить втроем»? А Гвидас? Почему она ни словом о нем не обмолвилась? Сегодня он опять не появился… Узнал вчера, что его возлюбленная вот-вот станет бабушкой, и сделал ноги? А может, она образумилась и сама его прогнала?
Я понемногу шла ко дну океана… И очень хотела вернуться к Эле…
Спокойной ночи, дорогой дневник!
11 июля
Встала в девять, спустилась в кухню, сварила себе кофе. Маму нашла на веранде. Она сидела за столом с сигаретой в руке и что-то писала. Надела новое белое платье, слегка подкрасилась — видно, собралась ехать в город. Я уселась на ступеньки и решительно объявила:
— Сегодня же возвращаюсь в Ниду.
— Сегодня? Я думала, побудешь еще денек… — удивилась мама.
— Так ведь к следователю идти не надо?
— Нет, не надо.
— Я обещала вернуться как можно скорее.
— Ну что ж… Раз обещала… Может, отвезти тебя на вокзал? Все равно в город еду.
— Сама доберусь.
Мама взяла с лавки сумочку и вытащила оттуда кошелек. Немного подумав, протянула мне две сотни.
— Бери. Думаю, в Ниде пригодятся.
Ого! С чего вдруг такая щедрость? Ну да, я же беременная… Встала, подошла к ней, сунула деньги в карман джинсов.
— Спасибо… Пригодятся…
— Ешь побольше фруктов.
— Хорошо.
— И не перегревайся на солнце.
— Хорошо.
— Тебя все еще тошнит по утрам?
— Уже почти нет…
Она немного помолчала, потом странно усмехнулась:
— Ты хоть любишь этого человека?
— Кого? — не поняла я.
— Ну… отца твоего ребенка…
Вот беда! На всякий случай я попыталась представить себе Валентинаса.
— Нет… Не знаю… И не хочу об этом говорить.
— Понятно… Можешь не рассказывать, если не хочешь…
Мама медленно погасила сигарету, сложила свои бумажки и встала.
— Еду встречаться с твоим отцом. Скажу, что ты уехала в Ниду.
— Хорошо.
— Я буду тебя ждать, — тихо сказала она. — Позвони, как доедешь.
— Хорошо, — я кивнула.
Сегодня она напоминала мне ту маму, какая у меня была до этого несчастного ее знакомства с Гвидасом… Даже жалко стало, что я не беременная…
Как только мама уехала, я позвонила Эле. Пересказала ей разговор на веранде. Эле, конечно, перепугалась, почувствовала себя виноватой в том, что так вышло, хотела уже все бросить и вернуться в Вильнюс. С трудом уговорила ее остаться до конца смены. Может, не надо было ей ничего рассказывать? Эле все слишком близко принимает к сердцу.
До бабульки добралась к одиннадцати. После вчерашней прогулки у нее болели плечи. Ха! Перетренировалась, кидая палочку Принцессе! И она все никак не могла отойти от вчерашних впечатлений…
Поскольку старушка моя была подслеповата, она попросила меня ей почитать. Я пристроилась на краешке постели и до самого вечера (с короткими перерывами на еду) читала ей пьесу Теннесси Уильямса «Орфей спускается в ад». Первое время, когда я только начала читать, бабулька помалкивала, слушала и кивала головой, но через пару страниц стала меня поправлять (если я не так произносила какое-нибудь слово), а под конец принялась выдавать на память длиннющие монологи! Да она всю эту пьесу наизусть знает! Прекрасно! Так с чего тогда ей вздумалось просить меня читать? Оказывается, Казимера в этой пьесе играла Кэрол. Вот никогда бы не подумала! Мне эта роль больше всего нравится: Кэрол совершенно ненормальная, но не то чтоб с дуба рухнула, — знает, чего хочет. И еще этот музыкант Вэл в змеиной коже — крутой тип. Черт, и почему меня так тянет к музыкантам?
Бабулька спросила, что я думаю о пьесе… Я сказала, что пьеса грустная, в ней нет ни одного счастливого человека, а она сказала, что так уж устроена жизнь, человек не может быть счастлив, иначе не было бы прогресса. И что важно стремиться, а не быть… Ну, это она загнула…
Потом мы еще поговорили про Кэрол. Я сказала, что, если бы пришлось выбирать, то из всех персонажей больше всего хотела бы играть ее.
— Почему? — спросила бабулька.
— Не знаю. Просто нравится. Дикая какая-то, ничего не боится.
— Она по-настоящему свободна…
— Так они же все свободные, не рабы какие-нибудь… И эта Леди, и этот Торренс, и…
— Нет, остальные — совсем другое дело. Они как раз все очень зависимы… От своего богатства, от виноградника, от положения… Знаешь, кого можно назвать по-настоящему свободным человеком?
— Конечно, знаю.
Но она не дала мне ответить, продолжила сама:
— Свободен тот, кто может себе позволить никогда не врать. Так, кажется, Альбер Камю сказал, сейчас не вспомню… Вот Кэрол как раз такая и есть, и потому она по-настоящему свободна… Но это не значит, что она счастлива.
Ничего себе… Если свободен только тот, кто может не врать, значит, я добровольно отправилась в пожизненное заключение… Вконец завралась, больше и представить себе невозможно… Может, потому везде и чувствую себя как в тюрьме? Печально…
Вечером вернулась в Ужупис, выгуляла Принцессу, потом позвонила Лауре. Сказала ей, что обо всем уже знаю от мамы. Лаура страшно рада, что история с бабулькиными деньгами на этом закончилась, но встретиться со мной не сможет — родители ее как следует прижали, завтра рано утром увозят в деревню. Вот и прекрасно.
Позвонила мама, я не отозвалась. Хотела, наверное, спросить, как я добралась до Ниды. Перебьется, нечего баловать…
Соскучилась по какой-нибудь приличной тусе. Живу как монашка.
12 июля
Сегодня у меня грустный день — вернулись хозяева Принцессы. Я пришла за ней, но только успела достать ключ — дверь вдруг открылась сама, и стоявший за ней бородатый дядька удивленно на меня уставился. Честно говоря, я тоже слегка растерялась. Объяснила ему, что заменяю Эле, тогда дядька засмеялся, поблагодарил за работу и дал сотню. Неплохо. Почему-то в последнее время мне все дают деньги… Может, это какой-то знак? Жалко, что больше не надо гулять с Принцессой… Может, и мне завести собаку? Ага, помечтай, Котрина!
К бабульке я пришла ровно в двенадцать, пунктуальная, как Монте-Кристо. И мы сразу же занялись обедом — она учила меня готовить плов. Это значит, что она сидела на кухне в своей инвалидной коляске и руководила, а я должна была все реально делать.
Я долго чистила морковку, лук и чеснок, варила рис, резала мясо, а потом все это томила с растительным маслом в духовке. Хотя у меня все пристало ко дну казанка (не понимаю с чего, я ведь даже воды подливала, когда Казимера не видела, — не должно было такого быть!), бабулька объявила, что плов получился суперский и что я, если бы захотела, могла бы теперь легко устроиться на работу в любой восточный ресторан. Вообще-то и правда вкусно получилось. А может, все-таки не надо было воду подливать?
Пообедав и выпив кофе, мы опять стали репетировать «Орфея». Потом заявилась толстуха Онуте, пришла с работы. Я наконец узнала, чем она в театре занимается — оказалось, делает парики. Мы продолжали репетировать, и обе бабки просто ухохотались, глядя, как я изображаю Джейба Торренса.
Да уж, кто-кто, а этот Торренс — настоящий урод! Жадный, завистливый, какой-то медленно гниющий, всех терроризирующий грязный старикашка — как говорится, страшнее войны… Словом, гад, каких мало. А бабулька все твердила: не играй злодея, найди у Торренса какую-нибудь хорошую сторону. Сначала мне казалось, что это невозможно, там и намека нет ни на что хорошее, и я изо всех сил сопротивлялась, но когда Казимера объяснила, почему он так зол на весь мир, я сдалась… Он ведь и впрямь никому не нужен, все только и ждут его смерти… И ему уже совершенно нечего терять… Один как перст, со всех сторон затравленный, все время его обманывают… Я бы тоже их всех спалила…
Моя бабулька сегодня очень хорошо играла Леди. В одном месте — как раз перед тем, как ее застрелили, — даже расплакалась! Я чуть не упала! Мне-то нарочно заплакать никогда не удается…
Поня Казимера заподозрила у меня актерские способности! Она обняла меня и звонко чмокнула. Спросила, не думала ли я когда-нибудь стать актрисой. Фантастика! Ура!
