Любовь Воронкова - Алтайская повесть
– Мы тоже около школы сад посадили, – ввернула словечко Чечек.
– А, видишь? Вот посмотри на эту Чечек. Она уже в аиле жить не будет. Она учиться пойдет, будет одной из тех, которые пробуждают природу всюду, где бы они ни были! Такие и дороги прокладывают, и электростанции строят, и сады сажают! Вот с этой стороны посмотри на Горный Алтай – может, ты и почувствуешь, что не так уж тут дико и пустынно!.. – И добавил, подавая Андрею Никитичу аппарат: – Давай крути! Запечатлевай эти тихие горы и безмолвие. Скоро настанет время, когда ты этого безмолвия даже и в алтайских долинах не найдешь!
Когда засняли все, что хотелось седому режиссеру, то взобрались на гору и оттуда глядели на озеро.
– Так расскажите же, что за чудеса такие знаете вы про это озеро? – спросил режиссер. – Ну, кто знает, ребята?
– Я знаю про озеро! – крикнул черноглазый Нуклай и поднял руку, как в школе.
– А я тоже знаю, – сказала Чечек, – мне бабушка рассказывала.
– Тебе бабушка рассказывала, а я сам видел, – сказал Колька Манеев.
Только маленькая Чоо-Чой молчала. Она тоже знала и видела, но плохо говорила по-русски, потому и не хотела рассказывать.
– Ну, рассказывайте все по очереди, – сказал Андрей Никитич.
А седой режиссер вынул записную книжечку и карандаш. И вот что он записал в своей книжечке.
…Жил здесь когда-то молодой богатырь. Один раз проезжал этот богатырь мимо озера Аранур, захотел напоить коня и влетел на коне прямо в озеро. Влетел, а обратно не выплыл – вода утащила, сразу на дно пошел. Только крикнуть успел. А потом выплыл, но не здесь, а в Телецком озере. А Телецкое озеро очень далеко отсюда…
Озеро Аранур всегда тихое. А однажды вдруг заволновалось. И пастухи увидели, что ворочается в озере рыба не рыба, кит не кит. Ну, что-то огромное! Побежали на коннозавод, рассказали директору. Собрался народ. И все видели: ворочается какая-то зверюга в озере, едва помещается. Захотели поймать. Вбили на берегу два столба. На крепкую рукоятку насадили железную «кошку», а на «кошку» – мясо. Привязали «кошку» тросами к столбам и пустили в воду. Стали ждать. Час ждут, два… пять часов ждут. Ничего. Все тихо. Директор ушел – к нему кто-то из треста приехал. И народ к ночи по домам разошелся. А утром пришли – что такое? Один столб покривился, другой столб вырван, трос оборван… А «кошка» с куском мяса пропала, пропала в неизвестной глубине. И снова стало тихо на озере Аранур. Откуда появилась огромная рыба? Куда ушла?..
И стали люди думать, что у этого озера дна нет. Может, оно под землей соединяется с Телецким озером? А может, и с океаном?.. Были на Арануре и исследователи-геологи. Они решили измерить глубину озера. Спустили лот на тысячу восемьсот метров, но дна так и не достали – лота не хватило.
И еще: есть недалеко от этого озера четыре речки, у которых нет устья. Текут, текут, а потом вдруг исчезают, уходят под землю. И люди думают, что здесь есть подземная пещера.
И еще удивительное явление видели на озере Аранур. Зимой, в сильный мороз, озеро замерзает на целый метр. И вдруг, среди зимы, неизвестно почему озеро взрывается со страшной пальбой, и лед взлетает вверх со столбом воды. А потом лед падает обратно, озеро снова замерзает. И опять все тихо.
Люди не любят это озеро, в нем никто не купается. И рыбу не ловят. И ни одна водяная птица не садится на это озеро…
– А наш учитель купался, его не стащило, – добавил Нуклай ко всем этим рассказам, – только он тоже дна не достал.[20]
– Интересно… – задумчиво сказал седой режиссер. Поставил точку и закрыл книжечку.
А Андрей Никитич вынул из кармана горсть конфет и роздал ребятишкам:
– Вот вам! За рассказ.
– Андрей Никитич, а дальше куда поедете? – спросила Чечек, спрятав конфетку в рукав: это бабушке Тарынчак.
– А дальше отвезем вас всех домой и поедем в Улаган. А потом на Телецкое озеро.
Чечек задумалась, глядя на дальние вершины. Вот бы и она поехала, посмотрела бы это озеро… И весь Алтай посмотрела бы! И весь мир посмотрела бы!
– Андрей Никитич, – попросила она, – напишите мне письмо.
– Письмо? – засмеялся Андрей Никитич. – С удовольствием. А что тебя интересует?
– Когда будете в Телецком, посмотрите: правда, что там яблони растут, или нет? И тогда напишите. Пожалуйста!
– Хорошо, – ответил Андрей Никитич, – обязательно посмотрю и обязательно напишу.
Снова на Катуни
Костя Кандыков уже начал скучать в тайге со своим кроличьим стадом. День ото дня становилось тревожнее, беспокойнее от забот и дум. Ему казалось, что сад без него заброшен, что Анатолию Яковлевичу не до яблонек: сейчас горячая пора в колхозе, а он секретарь партийной организации – должен и проверять, и помогать колхозу. Ребята почти все разъехались по своим деревням, а те, кто остался, кажется, не очень болеют за молодой сад. Может, забегут, поглядят, выдернут травинку-другую да и опять забудут про яблоньки… А их, наверно, поливать надо – погода стоит жаркая.
– Ну что я тут с ними сижу? – с нарастающей досадой говорил Костя, глядя на кроликов. В тайге, в одиночестве, он привык вслух разговаривать сам с собой. – Ну какой от меня толк? Подумаешь – накосить охапку травы да бросить за изгородь! Это и Алешка мог бы…
Костя не хотел сознаться даже самому себе, что он не полюбил кроликов. Хоть и заботился о них и даже гладил иногда тех, которые в руки давались, но с тоской чувствовал, что они с каждым днем все больше и больше надоедают ему.
– Дело делать надо, а я тут сижу с ними! Хоть бы уж скорее покос начинался – все-таки работа была бы!..
Иногда, устав от книг и от кроличьей суеты, он начинал бродить по долине Кологоша.
– Вот тут хорошо бы посадить яблони, – прикидывал он, – склон солнечный… А вон там – ягодники… Хорошо! Лес кругом, никаких лесозащитных полос не надо. Может, «персиковую викторию» развести, как у Лисавенко, – она же так легко размножается! А какая ягода – чуть ли не в кулак! Да тут бы ее корзинами собирать можно, возами! Эх, жалко, однако, в Барнаул уезжаю!.. А что жалко? – продолжал рассуждать Костя. – Разве навек? Выучусь, так ведь опять же сюда приеду. Эх, выучусь – что мы тогда вместе с Анатолием Яковлевичем наделаем! И с ребятами!
У Кости даже дух захватывало, когда он заглядывал в будущее. Бродя по тайге со своим острым садовым ножом, он, чтобы набить руку, делал прививки: прививал осину на сосну, березу на лиственницу. Он хотел научиться прививать так, чтобы даже самый опытный садовник не мог привить лучше. И потом все-таки любопытно: а что получится, если береза приживется на лиственнице? Какая ветка вырастет?..
Но вот наконец наступил и покос. В Кологош пришли повозки, приехали все школьные технички с косами-литовками. Приехал старый Романыч. Приехал Толька Курилин – сын школьной уборщицы Анны Курилиной, и Романычева внучка Зина приехала…
Но кого же первым увидел Костя около своего кроличьего загона? Чья белая взъерошенная голова торчала над плотным лиственничным забором?
– Алешка! – обрадованно закричал Костя. – Неужели покосничать приехал?
Алеша Репейников соскочил с изгороди.
– И покосничать, – ответил он, – и вот… тебе помочь… с кроликами.
Костя положил ему руку на плечо.
– Знаешь что, – сказал он, – ты уж возьмись сам за это дело. А я косить пойду. Ты видишь, какие у меня мускулы? – Костя сжал кулак и согнул руку. – Ну, потрогай!
– О! – с уважением протянул Алеша, потрогав Костины мышцы. – Как железные!
– Ну вот! Ну что мне с такими руками – разве с кроликами нянчиться? Уж это скорее твое дело. Ты возьмешься?
У Алеши просветлело лицо.
– Ладно, – сказал он, глядя на Костю благодарными глазами, – я возьмусь, и я справлюсь. Ты, Костя, не беспокойся! – И, взвизгнув от радости, как девчонка, вприпрыжку побежал к иве, по которой можно было перелезть в загон.
– Э-э, подожди! – спохватившись, закричал ему вслед Костя. – А как там наши яблоньки?
Но Алеша даже не остановился.
– Хорошо, – прокричал он, – растут!
– Буйнопомешанный! – проворчал Костя с улыбкой. – Совсем на своих кроликах помешался.
Так и решили: Алеша ухаживал за кроликами, а Костя косил. А когда кончился покос, Костя, договорившись с Анатолием Яковлевичем, уехал из Кологоша, а Репейников остался вместе с Романычем доживать лето на заимке.
А летние месяцы проходили быстро, не оглянешься. Прошел июль – од-дай – с долгими днями… Вот уж и август – бичень-чабаттан-ай – тронулся в путь. День убавился, как говорят алтайцы, на дверную накладку (запор), а работы целая гора. Дожди помешали вовремя закончить покос. А как блеснули погожие дни, то подоспело все сразу: и сено сушить, и хлеб убирать.
Костя не видел дней – все они проходили на колхозных полях. Его уже вместе со взрослыми косцами посылали на луга. Отец его, лучший стоговщик в колхозе, учил сына укладывать стога, и бригадир поговаривал, что Костя – парень смекалистый, надо бы ему жнейку попробовать.
