Юрий Дьяконов - Приказ самому себе
В школе четверо мужчин: Владимир Демидович, два учителя труда и дворник дядя Вася, а женщин около ста — наследие времен, когда эта школа была женской. Шли годы, старые заслуженные учительницы уходили на пенсию. Нужна смена.
— Пришлите учителей-мужчин, — просила Алевтина Васильевна в районном и: городском отделах народного образования.
— Где ж их взять! — отвечали ей. — Из институтов приходят одни девушки. Профессию учителя стали считать женской…
— Кто придумал такую чушь! — возмущалась она. — В школе половина мальчишек. Я, что ли, или Мария Павловна, высунув язык, будем играть с ними в «казаков-разбойников», лазать по оврагам и прыгать с вышки в воду вниз головой?!
Товарищи смеялись, сочувствовали, но помочь ничем не могли..
— Ну что же, Алечка, — посоветовал ей тогда Владимир Демидович. — Говорят: если гора не идет к Магомету, значит, Магомет должен идти к горе. Будущих водителей пацанячьей братии нужно готовить самим…
Алевтина Васильевна стала внимательно присматриваться к старшеклассникам. Искала и находила юношей с ярким педагогическим талантом. Тонко, чтобы не спугнуть, подготавливала к мысли, что их призвание — воспитывать мальчишек.
Четыре года назад проводила в путь Сергея Бойченко. Ох, как жаль было. Когда еще в школе будет такой комсомольский вожак! Два года подряд был он для Алевтины Васильевны и взрослеющим сыном, и помощником. Ему, неутомимому выдумщику и организатору, верили, за ним шли три сотни комсомольцев школы.
Окончив школу, вместе с Сергеем ушли и братья Жихаревы, Игорь и Олег, оба здоровые, никогда не унывающие, чудесные волейболисты и гимнасты, страстно влюбленные в спорт.
Сергей Бойченко, успешно сдав экзамены, стал студентом Второго Московского педагогического института. А братья Жихаревы добились осуществления мечты — уехали в Ленинград в институт физической культуры имени Лесгафта.
Алевтина Васильевна вместе с Владимиром Демидовичем и ближайшими помощниками упорно готовили смену. Потом, окончив школу, уходили и другие одаренные юноши и девушки. Кто вернется?.. Но она была уверена: тот, кто вернется, будет учителем не по случаю, а по призванию. Именно тут, в школе, раскроется его главный, такой редкий человеческий талант.
Но с особой тревогой она ждала тех трех первых. Далеко залетели ребята. Сначала писали часто. Потом — реже. Но летом, на каникулах, обязательно заходили в школу.
— Не передумали? — с тревогой спрашивала директор.
— Нет! Железно! — смеялись выросшие, возмужавшие студенты…
Вот и последний год пошел. Давненько нет писем. Оно и понятно: сессии, подготовка к госэкзаменам… Но все же…
Тревожно на душе у директора. А вдруг передумают?!..
ДОРОГИЕ ПОДАРКИОднажды утром еще в начале декабря Адель Спиридоновна, усадив Валерку за стол, торжественно объявила:
— Я решила сделать тебе подарок, о котором ты давно мечтаешь. Ну зачем мне деньги на сберкнижке? Ведь не у чужих живу. Да и жить-то осталось немного. Куплю-ка я тебе мопед.
— Умница, бабуленька! Чего ж деньги зря пропадают. А мопед — это здорово! Ни у кого нет, а у меня будет! — Валерка сорвал бабушку со стула и закружил по комнате.
— Хватит, Валерочка! Хватит! — взмолилась бабушка и, переведя дух, поставила условие: — Только чтобы ни одной тройки и в полугодии и за весь шестой класс! Договорились?
И Валерка пообещал:
— Да я что хочешь сделаю, а мопед заработаю!..
Третьего января они с бабушкой выбрали в магазине «Динамо» мопед. Двое молодых людей привезли и втащили его на второй этаж. Валерка, вооружившись инструкцией, тотчас принялся осваивать новую технику. Но сразу же, разбивая ящик, он молотком прибил палец. И поэтому только руководил бабушкой, которая терла части мопеда до зеркального блеска.
Узкий, темный коридор коммунальной квартиры с появлением мопеда стал совершенно непроходимым. Вечером соседи чертыхались, натыкаясь на предметы, сдвинутые со своих мест. А Валерка то и дело выскакивал в коридор и кричал:
— Осторожно! Не толкните мопед!.
Через два дня он принес канистру, наполненную горючим. Пулеметная стрельба мотора всполошила жильцов. Коридор заволокло вонючим дымом. Пришлось открыть двери настежь. Соседки ругались и грозили пожаловаться в милицию. Но Валерка не обращал на них никакого внимания. Однако вечером третьего дня к ним зашел кузнец с завода «Красные зори» Дубровин:
— Добрый вечер, соседи. Это ваша тарахтелка в коридоре? — спросил он, сдвинув к переносице кустистые с проседью брови.
— Вы имеете в виду мопед? — уточнил папа.
— Так вот. Раз уж втащили сюда, то пусть стоит. Но чтоб ни одного звука я не слышал. Чай тут квартира, а не гараж.
— Позвольте, Семен Семенович, — вступилась за Валерку бабушка. — Ребенок только опробовал двигатель.
— Так вот. Еще раз заведете — не обижайтесь. В милицию жаловаться не пойду. А просто возьму вот этими руками и выброшу вашу керосинку в окно. Вот так.
— Вы не имеете… — тонким с перепугу голосом начал папа.
— Имею! — перебил Дубровин. — Это вы не имеете. Ни стыда, ни совести!.. Все. Я предупредил, — и, круто повернувшись, вышел.
Сколько ни возмущались Сундуковы, а испытания мопеда пришлось отложить до весны, когда для мопеда построят сарайчик.
И все равно Валерка ликовал: теперь мальчишки сами прибегут. Каждый захочет покататься на мопеде! И останутся Ученый Шкилет с очкариком одни, как прежде.
Разрумянившись от мороза, Зойка шла домой. Мыслями она была еще там, в большой квартире Карпенко. Какие они все хорошие! И Женя, и папа с мамой, и дедушка. Кажется, что знакома с ними давно-давно и они совсем свои, как родные.
Дома ее считали маленькой. В классе и на улице дразнили Липучкой, обзывали «гадалкой» и «дурой набитой»… Зойка не обижалась. Она привыкла считать других умнее себя. Но ей хотелось быть нужной, интересной другим. И, чтобы поддержать интерес к себе, Зойка, как пчела, порхала от одного к другому, по крупицам собирала увиденное и услышанное, дополняла воображением и тут же безвозмездно раздавала подружкам.
А в семье Карпенко на нее смотрели как на равную. Им не нужны ее сенсационные новости. Зато интересует она сама. Женины папа, мама, дедушка видели в ней что-то хорошее, чего она сама в себе не замечала. И Зойке очень хотелось вот так, сразу, вырасти, поумнеть, быть достойной этого внимания.
Раньше она не дружила с мальчиками. Лучшей подружкой была Сильва… Стоп! Как же это? Она уже три дня не видела Сильву. Может, заболела?.. Ведь ни разу не позвонила по телефону…
Зойке стало стыдно, и она побежала к Сильве. Запыхавшись, остановилась у двери. Хотела вытереть ноги. Глянула вниз и попятилась. Поверх резинового коврика лежала постилка, испятнанная грязными подошвами. Неужели?.. Зойка приподняла край и на обратной сторона на голубом атласе увидела яркие, вышитые шелком цветы, тоже испятнанные грязными ногами. Это был ее подарок Сильве, диванная наволочка, которую Зойка вышивала целых четыре месяца.
От обиды выступили слезы. Вспомнились слова Эльвиры Карповны: «Такой вышивке место на художественной выставке! Мы очень будем ее беречь!..» Зойка вытерла кулаком слезы и медленно пошла на улицу. К подъезду подкатила сверкающая никелем «Волга» Сильвиного папы. Зойка перешла на другую сторону улицы, но не выдержала и около угла обернулась.
Из подъезда вышли Сильва, Валерка и две девочки. Смеясь, усаживались в машину. Донесся звонкий голос Сильвы:
— Только, пожалуйста, поскорей. Мы в цирк опаздываем.
Зойка пыталась понять: как же так? Лучшая подружка и так обидела… Хотела написать Сильве, что она не подружка, если так поступает… Хотя зачем письмо? Просто, когда начнутся занятия, совсем не будет замечать, даже пересядет на другую парту… Но утром, когда горечь обиды немного унялась, решила: «Нет. Сильва хорошая. Это ее мама во всем виновата. Сильва, наверно, не знает. Пойду и сама спрошу».
Лишь после третьего звонка дверь открыла заспанная Сильва:
— Что ты трезвонишь в такую рань! Сон перебила.
— Так уже десять часов!.. Я хотела спросить…
— Ну спрашивай скорей.
— Зачем это?.. — краснея, спросила Зойка, показав под ноги.
— О чем ты? — удивилась Сильва. — А-а, эта тряпка? Она мне самой не нравится. И тебе? Так ты подтверди. А то я маме сколько раз говорила: сюда нужен коврик. Знаешь, из соломки плетеной. Красиво. Так говори же: зачем ты пришла?
Зойка отшатнулась, будто ее ударили и, не спуская глаз со злого лица Сильвы, шагнула вниз по лестнице. Губы ее болезненно кривились и повторяли одно и то же:
— Она ничего не помнит… Ничего не помнит… Ничего…
— Да что я должна помнить? Я ничего не должна тебе!..
А когда Зойка быстро побежала вниз по лестнице, она недоуменно пожала плечами:
