Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 7. Черстин и я [ Брит Мари изливает душу. Черстин и я]
Я сидела на заборе, довольно далеко, когда он катил на велосипеде по аллее домой. Остановившись, он сказал:
— До свиданья!
— До свиданья! — ответила я.;— Но я все равно считаю, что вы и есть мастер Сёдерлунд, хотя вас подменили еще в детстве.
В субботний вечер, когда недельной работе настал конец и мы были чисто вымыты и красивы, Черстин, как обычно, бросила меня ради Эрика, а я вышла из дома, чтобы прогуляться в своих новых брюках. Я пошла вниз к поселку и, когда зашла уже довольно далеко, к самой осине, которую в детстве ободрал папа, встретила молодого человека, катившего на велосипеде. У него были светлые волосы и голубые глаза, и он показался мне очень знакомым, но далеко не сразу я узнала своего мастера.
— Добрый вечер! — поздоровался он. — Это вы или ваша сестра-двойняшка?
— Все зависит от одного… — ответила я. — Видите ли вы у меня на левой щеке коричневую крапинку?
Он внимательно посмотрел на меня, а потом ответил:
— Да, крапинка у вас есть.
— All right![124] — обрадовалась я. — В таком случае это я. Вообще-то я так и думала.
Потом мы постояли молча.
— Так-так, значит вы, господин Сёдерлунд, катаетесь по округе на велосипеде, — нарушила я молчание.
— Вам обязательно называть меня Сёдерлунд? — спросил он.
— А как мне звать вас иначе?
— Меня зовут Бьёрн. По-моему, это вполне произносимое имя.
— Пожалуй, — согласилась я. — И что же привело вас в нашу сторону, Бьёрн?
— О, я приехал сюда, только чтобы проконтролировать, хорошо ли выкупалась сегодня в баньке некая юная особа. Мне было строго приказано это сделать, — ответил он.
Тут мы оба жутко расхохотались, и нам потребовалось немало времени, чтобы нахохотаться вволю. Затем он поставил велосипед возле канавы на обочине, и мы продолжили нашу болтовню. Я поведала ему почти все, что можно было узнать обо мне, а он рассказал, что проходит практику на заводе, чтобы получить возможность через год поступить в Высшее техническое училище. По его словам, он очень интересуется машинами, моторами и надеется, что когда-нибудь, как и его отец, сможет добиться хорошего положения на этом заводе. Он не желал жить ни в каком другом месте на нашей земле — только здесь, если бы это оказалось возможным. Здесь он родился.
Потом он проводил меня домой, и мы как раз попали на небольшой субботний вечерний праздник мамы и папы. На этот раз Бьёрн сказал «да» и поблагодарил, когда его пригласили. Только мы собрались накинуться на салат, как в комнату ввалились Черстин и Эрик, так что пришлось вытащить еще парочку приборов. Эрик и Бьёрн знали друг друга с давних пор. В этот вечер папа был особенно в ударе. Ведь у него появилась надежда продать молодого бычка, и Эрик был очень польщен, когда папа попросил у него совета, сколько, сохранив порядочность, можно запросить за восьмимесячного теленка. Папа явно полагал, что эта сделка с бычком поправит его финансы на много лет вперед.
Он то пел, то смеялся, то декламировал стихи.
Обнося всех пирожными с корицей, мама сказала:
— Как чудесно с вашей стороны, Бьёрн, позаботиться немного о Барбру. Она в последнее время бродила здесь совсем одна.
Черт возьми, лучше бы мамы все же не говорили такие ужасные вещи!
— Спасибо! — поблагодарила я, бросив воинственно-косой взгляд на Бьёрна. — Знаешь, мама, по-моему, я абсолютно в состоянии позаботиться о себе сама!
Пусть Бьёрн не воображает невесть что! Правда, он ничего такого вообще не воображал. Когда я налила всем еще по чашечке кофе и Бьёрну надо было взять сахар, его угораздило опрокинуть свою чашку. Он чуточку покраснел, и у него был глубоко несчастный вид, когда попросил извинить его. Бьёрн нагнулся, чтобы помочь маме вытащить блюдо с пирожными из лужицы, и белокурая прядь волос упала ему на лоб. И подумать только, именно в тот момент я вдруг почувствовала, что он совершенно определенно мог бы мне очень понравиться. Я была совсем вне себя от сочувствия к нему и тоже поспешила опрокинуть свою чашку с чаем, ведь скатерть все равно уже была в пятнах, а пирожным как-никак могла понадобиться влага.
Прежде чем расстаться, мы — Черстин и я, Эрик и Бьёрн — решили отправиться в воскресенье на экскурсию. Мальчики покажут нам обрыв — пропасть, в которую бросались вниз с крутого утеса наши предки, чтобы попасть в Вальхаллу[125], и пещеру, где в стародавние времена обитали разбойники. Сначала мы переплывем озеро, а потом пройдем полмили пешком. Черстин и я возьмем с собой бутерброды, а мальчики — прохладительные напитки.
В тот вечер я не ходила в погреб и не ела ветчину. Но когда я легла спать, уснуть не могла. Я лежала широко открыв глаза и глядя прямо в окно. Ночной ветер тихо колыхал шторы, а за окном в буйном белоснежнейшем цвету стояло вишневое дерево.
Седьмая глава
Мы побывали на этой экскурсии и провели чудесный день. Я думаю, Лильхамра расположена, пожалуй, в на редкость красивом уголке страны. Во всяком случае, мне, по крайней мере, нравится это смешение суровости и нежной прелести окрестной природы. Могучие, покрытые мхом глыбы, которые, похоже, лежат там со времен ледникового периода, что на самом деле соответствует действительности, высокие горные кряжи и темные сосновые леса, под темной сенью которых можно бродить во мраке по ковру мягчайшего мха и думать, что именно здесь и предстает перед нами диковиннейшая природа, бродить до тех самых пор, пока лес внезапно не открывается и ты не понимаешь, что ошибся. Потому что Господь не мог создать ничего более сладостного, чем зеленые луга со всеми растущими там полевыми цветами и огороженными пастбищами, где береза, осина и рябина простирают к небу свою светлую зелень, чернолесье окутывает ландшафт мягкой вуалью, которая может заставить стушеваться самый злобный старый валун. А мелкие ясные внутренние озерца сверкают то тут, то там и созданы лишь для того, чтобы и речи не было о каком-либо однообразии. Вот именно на лоне такой природы мне и хочется жить.
Мы посмотрели на тот обрыв, о котором шла речь, и поползли, извиваясь, на животе вплоть до самой крутизны, чтобы проверить, будет у нас кружиться голова или нет. Мы заползли в пещеру, такую большую, что там могло поместиться по меньшей мере человек десять! И пещера показалась нам просторным и комфортабельным жильем для той банды разбойников, что обреталась там в минувшие времена.
Потом мы весь полдень загорали на горе высоко-высоко над озером. Мы ели, пили и болтали. При ближайшем знакомстве Эрик оказался гораздо приятнее, чем я ожидала. А Бьёрн, да, Бьёрн… он был точь-в-точь так приятен, как я и ожидала! Иногда я украдкой смотрела на него, а иногда он украдкой смотрел на меня. Бьёрн взял с собой удочку и вытащил из воды пять окуней. Черстин и мне тоже дали поудить рыбу. Я вытащила лишь одну уклейку, а Черстин выудила самого большого окуня, какого я только видела в своей жизни.
Мы задержались там до самого захода солнца. Небо пылало огнем, озеро простиралось перед нами тихое-претихое, и только иногда какая-нибудь рыба всплескивала хвостом и описывала несколько кругов по воде. На верхушке ели, по другую сторону залива, пел, словно сумасшедший, дрозд. То есть я хочу сказать: я не знала, что это дрозд, пока Эрик не назвал эту птицу. Под конец дрозд смолк, и тогда настало время отправиться по домам.
— До свиданья! — крикнула Черстин эху, и «до свиданья!» услышала она в ответ с гор по другую сторону озера.
Мы влезли в лодку. Я была совершенно одурманена солнцем и воздухом и чем-то еще большим, о чем я как следует не знала, что же это такое.
После воскресенья так же надежно и неизбежно, как всегда, настал понедельник, и нам с Черстин предстояло выполоть весь огород, где сорняки — звездчатка и лебеда — грозили задушить все наши посадки пастернака, свеклы и моркови. Нам надо было к тому, же полить огород, потому что солнце сияло каждый день с безоблачного неба и мы тщетно ожидали тучи, надеясь на дождь. Это одна из теневых сторон занятий земледелием: никогда нельзя от всего сердца радоваться солнечному сиянию и прекрасной погоде. Напротив, твой долг заключается в том, чтобы быть абсолютно вне себя от восторга, если польет основательный ливень как раз тогда, когда ты катишь на велосипеде домой со свежей укладкой из парикмахерской, что внизу в поселке. И когда ты почувствуешь, как капли дождя плещутся у тебя на лбу так, что всякий намек на локоны исчезает, а твое новенькое свежевыглаженное полотняное платье превращается в маленький противный и мокрый футляр, ты быстро закричишь самой себе:
— Чудесно! Должна сказать, такой дождь очень полезен для урожая кормовой свеклы. Вероятно, дождь должен пролиться и днем, чтобы мы не смогли встретиться с Бьёрном.
Одно я уяснила довольно быстро: дождь продолжается всегда либо слишком мало, либо слишком долго. Я никогда не слышала о том, чтобы дождь когда-нибудь шел в меру. Но я часто думала и о том, что когда после длительной засухи разражается всемирный потоп, то должен же ведь настать такой удивительный благословенный миг, когда дождя выпадет в меру! Ах, как хотелось узнать, когда настанет такой миг, чтобы я могла как-то его отпраздновать.
