Михаил Штительман - Повесть о детстве
— Бабушка, — оборвал ее Сема, — это пустые сны. Ничего не выйдет, и можете не торопиться с кастрюлями.
— Почему? — дрогнувшим голосом переспросила бабушка, — Собрались ведь не мальчики, а взрослые люди и решили купить корову. И каждый вносит свою долю… Эх, Сема, — мечтательно произнесла она, — если у кого-нибудь, не дай бог, заболеет ребенок, так пошли надоили — и есть молоко. Ты понимаешь, что это значит?
— Нет, — признался Сема. — Что касается меня, так я люблю соленые огурцы…
В тот же день Пейся, смеясь, рассказывал Семе об утреннем совещании у отца:
— Ты бы видел, какие у них были лица. Такие важные и серьезные, как будто они уже имеют стадо. А папа мой — самый важный, потому что он мясник и больше всех понимает в коровах. Они уже советовались, в чьем дворе держать корову, и каждый хотел, чтоб корова стояла у него.
— А на выгон кто будет гонять?
— По очереди. Их же целых восемь хозяев…
* * *Прошло несколько дней, и незаметно для себя Сема тоже увлекся будущей коровой. Он разговаривал о том, какие бывают масти, чем лучше кормить и поить их собственную Машу. Дух хозяина неожиданно проснулся в Семе. И, беседуя с бабушкой, он, к ее удовольствию, с важностью повторял:. «Наша корова должна быть…» или «У нашей коровы должно быть…» Он уже видел ее, живую, перед своими собственными глазами.
В среду к бабушке пришли все компаньоны на деловой совет. Пришел Лурия, избранный кассиром и доверенным лицом по покупке коровы. Пришел Пейсин папа, Шлема, поставлявший мясо царю. Пришла банщица Фейга — двоюродная сестра бабушки. И пришел просто так кучер Магазаника, Агафон, в котором неожиданно заподозрили большого знатока коров. Пришли Сема и Пейся.
— Да… — задумчиво произнес Лурия, когда все уселись вокруг большого обеденного стола. — А сколько, к примеру, она может дать молока в день? Как вы думаете, Агафон?
Лица всех гостей стремительно повернулись к кучеру. И Агафон, смущаясь и все же важничая, сообщил:
— Смотря по тому, какая бывает корова. Есть, допустим, корова калмыцкая…
— Калмыцкая? — с тревогой воскликнула бабушка, как будто в этом слове таилось для нее что-то ужасное.
— Да, — подтвердил Агафон, обрадованный действием своего рассказа. — А бывает, допустим к примеру, корова немецкая. Так вот немецкая калмыцкую перешибает, как все равно пить дать!
— Что он говорит? — опять взволновалась бабушка, не понявшая последних слов Агафона.
— Ничего особенного, — успокоил ее Лурия. — Если будет что-нибудь важное, я вам дам знать.
— Ну хорошо, — согласился Пейся, — а немецкая сколько даст в день?
— Я думаю… — нетвердо ответил Агафон, не зная, что же от него ждут: уменьшения или увеличения цифры, — я думаю, кварт восемь набежит.
— Это нас вполне устраивает… — опять подал свой голос Пейся, почувствовавший себя хозяином коровы.
Но неожиданно его оборвал отец:
— Что ты суешься? Тебя не спрашивают, что тебя устраивает!.. Скажите, Агафон, сколько корова весит?
— Весит? — удивился кучер. — Смотря какая…
— Ну, приличная.
— Приличная — пудов пятнадцать.
— Хорошо! — вздохнул мясник, привыкший больше иметь дело с тушами. — А сколько, пан кассир, — обратился он к Лурии, — мы имеем денег?
Лурия вытряхнул на стол содержимое своего кошелька и, внимательно подсчитав все деньги, сообщил:
— Девять рублей.
— Голова и передние ноги, — деловито прикинул мясник.
— Оставьте ваши шутки, Шлема, — улыбаясь, сказал Лурия. — А как мы будем делить молоко, если она, предположим, даст меньше, чем восемь кварт?
— Как? — Шлема удивленно поднял брови. — Прежде всего молоко больному ребенку, а потом остальным.
— Интересно, — возмутилась бабушка, — у меня один мальчик, а у вас шестеро, так у вас же всегда есть шанс, что один заболеет!
Сема и Пейся дружно прыснули, но бабушка сердито посмотрела на них, и они замолчали. Взяв в руки карандаш, Лурия принялся подсчитывать, сколько еще нужно денег для покупки приличной коровы. Все с затаенным дыханием следили за его карандашом.
Тишину нарушил Агафон неожиданным предложением.
— А все-таки, — серьезно сказал он, обводя глазами присутствующих, — я бы лучше купил лошадь!
— Зачем она нам, чудак? — удивился Шлема.
— Ездить, — резонно ответил Агафон, и только в эту минуту все заметили, что кучер изрядно выпил и его клонит ко сну. — Ездить! — упрямо повторил он, ища поддержки.
Но никто ему не сочувствовал, только Сема и Пейся в душе были за лошадь — ведь это большое удовольствие прокатиться в своем фаэтоне!
* * *В один из праздничных дней Шлема и Лурия отправились на ярмарку в соседнее местечко покупать корову. Их возвращения ждали с тревогой и страхом.
— Только бы им не подсунули калмыцкую! — беспокоилась бабушка.
— Это еще хорошо, — подливала масла в огонь жена Лурии. — А вдруг дадут слишком старую?
— А глаза у них есть? — возмущалась бабушка, уже готовая принять бой.
Компаньоны вернулись поздним вечером. Впереди важно шел Шлема, обмотав тяжелой веревкой руку; за ним медленно плелась корова, уныло и тягостно мыча. В стороне по деревянному настилу шел Лурия, задумчивый и грустный, — видно было, что его терзают большие сомнения.
— Купили? — остановила его бабушка. — В добрый час! Ну как, ничего себе корова?
— Посмотрите, — уклончиво ответил Лурия.
— Но сейчас ведь темно.
— Придете утром в сарай.
— Лурия, — обратился к старику Сема, силясь сдержать улыбку, — это корова или так просто?
— Кажется, так просто? — шепотом ответил сапожник. — Мне что-то не нравится ее вид.
Утром во дворе Лурии собрались компаньоны, сумрачные и встревоженные. Посреди двора стояла корова на худых пятнистых ногах и, смущенно опустив голову, ковырялась в земле.
— Что она ковыряется? — тихо спросила бабушка. — Она уже ела что-нибудь?
— Ела, — ответил Шлема, глядя куда-то в сторону на забор.
— Ну, — деловито сказала бабушка, засучивая рукава, — теперь надо брать ведро и доить!
— Уже пробовали! — прошептал Шлема, угрюмо почесывая затылок.
— Что значит — пробовали?
— «Что значит, что значит»! — рассвирепел мясник. — Ни одной капли из нее не выгонишь! Не корова, а несчастье на мою голову!
— Волноваться не надо, — неожиданно успокоила его бабушка, — А вдруг она такой породы, что доится через день? Надо позвать Агафона!
Все согласились, и кучер немедленно был приглашен на осмотр. Он вошел, важно пригладил бороду и, нахмурив брови, приблизился к корове. На ее широкой костлявой шее дрожал маленький, застенчивый колокольчик.
— Так вот что, — наконец произнес Агафон, снисходительно прогоняя мух от коровы, — есть еще такие коровы — яловки. Она, видно, из них.
— Что, что? — переспросила бабушка. — Что это вдруг за яловки?
— Ничего, говорю, — повторил Агафон, — корова как корова, всё на месте, только молока, извините, не дает… Сказывал вам — лошадь покупайте! — с злобой добавил он и пошел со двора.
— Куда же вы смотрели? — встрепенулась бабушка. — Двое мужчин поехали — и такой позор! Этот жулик на ярмарке вас ждал! Нельзя было спросить? Нельзя было подождать? Или вам деньги жгли карман?
— Это он, — показал Лурия на Шлему и улыбнулся. Обычное смешливое настроение вернулось к нему, и он уже со стороны смотрел и на себя и на корову.
— Это вы? — удивилась бабушка. — Вы, мясник, позволили себе влезть в такую лужу?
— Еще можно выручить часть денег, — извиняющимся голосом произнес Шлема и вытер пот с лица. — Только ее придется убить.
— Убивайте, режьте, делайте, что хотите!.. — Бабушка махнула рукой. — Сема, пойдем!
Но уйти сразу же не удалось. Распахнув настежь ворота, во двор ввалился Мойше Доля.
Он строго посмотрел на собравшихся, потом шлепнул ладонью по спине коровы, со злостью сплюнул и выругался.
— Кто здесь старший? — спросил он сердито. — Вы, Шлема? Будьте любезны вернуть мою долю!
Шлема растерянно оглянулся, ища поддержки, но все уже покинули двор Лурии. Только бабушка стояла около коровы и с тоской смотрела на ее худую спину.
— Боже мой, — шептала горестно бабушка, — на ней даже мяса нет! И она еще смеет сходить за корову!
Но корова, не понимая чувств бабушки, подняла на нее свои испуганные, сиротские глаза и замычала тоскливо и глухо.
ШЕРАКорову ругали за то, что она корова, и за то, что она не корова, и за многое другое. Наверно, за всю свою жизнь она не переживала ничего подобного.
Однако вскоре выяснилось, что корова не так уж безнадежна.
К бабушке пришел Шлема с Лурией. Сдвинув на затылок картуз, Шлема, улыбаясь, сообщил:
— Оказывается, нужно выждать время, и она будет доиться.
