Макар Последович - Магистральный канал
— И кто это мог сделать? — сочувственно проговорил кто-то в толпе.
— Кто хотел, тот и сделал, — отозвался длинный Максим Резак, который первым протиснулся в хату и теперь спокойно поглядывал на суетню хозяйки. — Хорошо еще, что машину швейную не утащили.
— Ну, машину… — снова выкрикнул кто-то из толпы. — Машину не так-то и легко. Ее не спрячешь, как другие вещи.
— При чем тут легко? — оживленно заговорил Резак. — Это надо соображать — какой профессии вор. Один хватает только одежду, а на другое и смотреть не станет, пусть оно хоть само в руки плывет. Другой, скажем, хулиган только и принюхивается: где сало лежит. А до всего остального — и одежи твоей и машин твоих — у него и вкуса никакого нет. И ты такого вора хоть убей — не полезет он к тебе в карман деньги красть. А почему? Не его специальность, не выучился он этому, да и все. А коли не выучился, легко можешь и влипнуть. Это как доктора всякие бывают: один лечит кожу, а, скажем, внутри какую хворь, так озолоти его — лечить не возьмется. Хоть ты ему все свои трудодни отдай, и то не захочет. А другой доктор на твою кожу и глядеть не станет: его учили разбираться только в утробе…
Иван Сорока насмешливо перебил Резака:
— Так какой, по-твоему, был тут вор?
— Вор-одежник…
— Ты, может, случайно, знаешь, как его зовут?
— Ну, ты не смейся, — сворачивая папироску, проговорил Резак, — можно разузнать, если не веришь. Вот пусть позвонит Павлик в милицию, так те милиционеры быстро найдут. Привезут с собой собаку-щейку…
— Павлик, беги позвони! — окруженная сочувствующими женщинами-соседками, крикнула сыну мать. — Пускай скорее приезжают с этой щейкой…
— Щейка поймает! — уверенно заявил Резак. — В прошлом году в «Красной Роще» так же обокрали сыроварню. Ну, тут скоренько сообщили в местечко. Приехал следователь, привез щейку. Понюхала эта щейка в сыроварне, сыры голландские понюхала и повела следователя на двор сыроварни. Со двора в хату, а там — в подпечь. Порылась, порылась, да и начала выкатывать лапами сыры… Целых шесть пудов выкатила…
— Павлик, скорей же беги! — снова обратилась Дерашиха к сыну, наслушавшись Максима Резака. — Я еще сало погляжу. Может, и его уже нет. И где это старик замешкался?
Покуда Дерашиха с фонарем осматривала кладовку, пришел сам Дераш. Он едва пробился сквозь толпу детей и взрослых в свою хату и здесь в первую минуту не мог вымолвить ни слова, как сквозь сон воспринимая то, что ему рассказывали люди. Кража поразила его не своими размерами, а самим фактом.
— Ах, ах, — наконец проговорил он, с трудом садясь на лавку возле стола, — Ну что я кому сделал худого?.. Кому я стал поперек дороги, чтобы теперь на мне зло срывать? Ах, ах… Целый день корпишь на болоте, глядишь, чтоб и себе и людям польза была, а тут кто-то замышляет, как бы у тебя отнять то, что ты трудом, потом своим добыл. А я уж думал, что вывелись у нас такие мастера! Даже ничего не замыкал…
— Теперь замкнешь, — вставая с заскрипевшего венского стула, сказал Максим Резак и стал пробираться к выходу. Он вдруг спохватился, что и его, может, обокрали, и потому надо скорее пойти и посмотреть, чтоб спокойнее было на душе. Вместе с ним вышел и Сорока. Уже на улице, оглянувшись на хату Дерашей, Резак стал говорить совершенно другое:
— Черти их, Дерашей, не возьмут. Если б даже у них раза в три больше украли, все равно они не обеднеют. Ихний хлопец один по десять трудодней на болоте за день выгоняет…
— А тебе кто мешает выгонять? — не сдержался Сорока. — Болота тебе не хватает, что ли? Ты себе хоть тридцать выгоняй, я и слова не скажу. Но я не позволю, чтобы всякая сволочь не только крала, но и сочувствовала ворюгам.
— Так я же ничего не говорю… я так себе… — совсем растерялся от такого гневного взрыва Максим Резак. — Я говорю, что не столько той покражи, сколько воплей, крику…
— Ты потому так говоришь, что не у тебя украли. Небось в твоей бы хате так похозяйничали, на весь бы район завопил… Единоличником еще от тебя, Максим, несет.
— Ну, ты не говори. Нормы у меня тоже в гору идут. Вот увидишь, еще доберусь до твоих рекордов. А что завтра десять норм выгоню, за это ручаюсь… — Тут Максим Резак постарался перевести беседу на другую тему: — Ты что, на спектакль не пойдешь?
— Никак нельзя. Пошла жена и старшие дети, — с неохотой ответил Иван Сорока. — Кому-то надо дома остаться. Будь здоров.
— Бывай. А я люблю смотреть спектакли. А-ах, как люблю! Особливо, когда поют хорошо! — крикнул Резак уже вдогонку Ивану Сороке. Закурив папироску, он исчез во мраке улицы.
На другой день приехал следователь, но без собаки-«щейки», как эту всемогущую собаку называл Максим Резак. Следователь не стал осматривать место кражи, не расспрашивал, кого подозревают Дераши. Он только спросил о приметах украденных вещей.
— Костюм коверкотовый, — начал Павлик. — Недавно только пошитый.
— Ну, это еще не примета, — усмехнулся следователь. — Таких «недавно пошитых» костюмов могут быть тысячи. Вы, товарищ Дераш, укажите особые приметы.
— Особые приметы? — припоминал и не мог вспомнить Павлик. — Разве что значок ГТО второй степени. Вот утащил костюм вместе со значком.
— Еще бы. Станет он в чужом доме раздумывать: брать костюм со значком или лучше снять его! Но я должен сказать, что и таких примет есть тысячи. В одном вашем колхозе таких значков, наверно, десятка четыре наберется.
— Тогда разве… Ну, я помню номер значка!.. Четыре миллиона четыреста сорок четыре тысячи…
Но и эта примета оказалась недостаточной для следователя.
— Вы поймите, товарищ Дераш, ведь вор, например, мог снять значок и продать костюм чистеньким и целеньким, будто только что получил его от портного?
— Да какой же он новенький? — вдруг крикнул Павлик Дераш. — Я его уже раз десять надевал. И на левом рукаве есть пуговка, пришитая белой суровой льняной ниткой…
— Так, так…
— … а на правом рукаве пуговицы пришиты нитками кофейного цвета. И где-то за подкладку карандаш завалился. Халтурщик-портной плохо пришил карман…
— Хватит, товарищ Дераш. Завтра ваши вещи будут у вас.
— Как у нас? Вы их найдете?
— Мы их нашли. Их один скупщик продавал сегодня на рынке. Теперь нам надо искать самого вора. Вы ничего не слышали: явился домой Демка Чижик?
— А что: разве он того… ну, украл?
— Я ничего не сказал. Я только спросил… Так вы его не видели?
— Не-ет. После пожара в коровнике я его не встречал. И не слыхал, чтобы кто другой видел его. Даже жена его не знает, где он.
— А где я могу повидать того хлопца, что потушил пожар?
— Мечика? Да он там — кусты вырубает со своей бригадой.
И следователь, распрощавшись с Павликом Дерашем, направился вдоль магистрального к пионерам.
Мечик тоже не видел Чижика, о котором его расспрашивал уже второй раз следователь. Он бойко и смело отвечал следователю, с завистью поглядывая на кобуру с револьвером. Но, как только следователь ушел, мгновенно исчезла и вся храбрость Мечика.
Демка Чижик все еще был на воле и мог отомстить Мечику.
МАКСИМ РЕЗАК
Услышав такую неприятную новость, Мечик вспомнил слова Захара Петровича, сказанные им во время расследования дела о пожаре: «Если ты будешь держаться коллектива, тогда тебе никто не будет страшен. Чижик может выполнить свою угрозу только в том случае, если ты останешься один, если не будет рядом с тобой друзей. Покуда его не поймали, — нигде не броди один, Мечик».
По-видимому, Демка Чижик, написав Мечику грозное предупреждение, впоследствии сообразил, что за такое дело, если оно получит огласку, придется расплачиваться ему самому. И Демка Чижик исчез из колхоза. Быть может, он уехал куда-нибудь. Где-то милиция разыскивала его, и вот теперь напала на след, как видно, после кражи у Дерашей…
Занятый этими мыслями, Мечик безучастно ковырял палкой в костре. Медленно, словно в каком-то тревожном раздумье, потрескивал и шипел сыроватый березняк. Сперва на его красноватой, как у вишенника, коре появлялась мелкая, будто капельки пота, роса. Узенькими лентами пробивался через густые ветви дым, чтоб там, на верху кучи хвороста, соединиться с тысячами таких же лент и заколыхаться на ясном фоне неба тяжелыми серыми клубами. Куча хвороста оседала все ниже и ниже, неуклонно стремясь, казалось, в бесконечную глубину. Вместе с огнем стремительно опускался Мечик, опускалась вся земля, и только один дым попыхивал и кувыркался на одном месте.
Так тянулось вплоть до того времени, покуда от костра не осталась лишь груда жарких золотых углей. Мечик опомнился и огляделся. Но нигде он не заметил ребят, которые, обычно возбужденные важностью порученной им работы, тащили в огонь охапки хвороста. Не было на делянке даже Леньки, самого верного и надежного друга.
