Юрий Дьяконов - ...Для того, чтобы жить
— Покажите нам ноты, — попросил Сенька.
Он полистал тетрадку, пошептался с Олегом и заявил:
— Сделаем! Товарищ капельмейстер и не отличит их от настоящих. Только блокнотов купить надо и тушь черную…
Через пару часов производство нотной бумаги уже шло вовсю. Сначала к Сеньке с Олегом присоединился еще с десяток добровольцев. Но вскоре завклубом их выпроводил:
— Гуляйте, торопыги, гуляйте! Нечего бумагу переводить. Тут дело тонкое. Терпение нужно.
Работа продвигалась медленно. Пока наметишь карандашом линейки да проведешь тушью тонкие линии нотного стана…
Под вечер в клуб заглянул Немтырь. Постоял за спиной у Сеньки и потянул его за плечо, выкрикивая гортанно:
— Пп-ф-ф! Пло-хо! Я-а-а! Бысс-ты-ро! Бысс-ты-ро!
— Дай ему попробовать, — сказал Олег упиравшемуся Явору. — Ведь все равно не отстанет.
Алешка наложил на тетрадь листок старых нот. Выдернул из козырька фуражки булавку. Раз! Раз! Раз! — проколол ею концы черных линий и… пока Олег линейкой и карандашом разметил и расчертил тушью строчку, Алешка закончил восемь!
— Во! Алешка! — похвалил Олег, показывая ему большой палец и досадуя, что сам не догадался размечать булавкой.
Довольный Немтырь похлопал Олега по плечу и гордо удалился. А работа двинулась чуть не в десять раз быстрей.
Утром, едва уборщица открыла двери клуба, они с новыми силами принялись чертить четкие линии нотных станов.
— Вот, товарищ Трофимов, — послышался голос завклубом. — По-ударному работают. Глядите, как насобачились, — и похлопал по изрядной пачке готовых нотных тетрадей.
Олег поднял голову. Рядом с завклубом стоял высокий человек в военных брюках галифе, заправленных в хромовые сапоги. Жилистая, морщинистая, как у черепахи, шея высовывалась из просторного ворота гимнастерки, туго перетянутой командирским ремнем. Тонкая, загоревшая на солнце кожа обтягивала острые скулы. Блекло-голубые большие глаза казались тусклыми, равнодушными, будто дремали.
— Знакомьтесь, хлопцы. Это ваш руководитель оркестра. Почти всю гражданскую в одном полку прошли. Пока я, значит, того… не выбыл по случаю руки.
Мальчишки вскочили. От этого человека зависело все! Вот скажет, что ты не годишься, — и прощай, оркестр!
— Трофимов! — сказал руководитель оркестра и, как взрослым, протянул руку сначала Олегу, потом Сеньке.
— А как вас… ну, по-другому называют? — спросил Явор.
— Так и называйте — товарищ Трофимов, — улыбнулся он. — А по-другому — капельмейстер, — и тотчас с интересом стал рассматривать нотные тетради. — Ого, наворочали! Да чистенько как. Мо-лод-цы! Вижу, толк из вас будет.
* * *Утром первого сентября Олег отправился с Мишкой в школу.
Мишка шел напыженный, торжественный. Солидно покачивал черным блестящим портфельчиком. В отутюженных мамой длинных брюках и в новой сатиновой рубашке.
Представив Мишку учительнице, Олег отошел с ним в сторону и зашептал на ухо:
— Смотри. Первый день — это все! Как поставишь себя, так дальше и пойдет…
— Ладно, Лель. Ты мне это уже говорил, — тоже на ухо ответил Мишка. — Ты лучше скажи, драться в школе можно?
— Сам не задирай… ну, а если лезть будут, дай сдачи.
— А если здоровый полезет? Он же меня победит.
— Дурачок. Победит не тот, который здоровый, а тот, кто не испугался. Понял?
— Ага, Лель. Я не испугаюсь… Ну, ты иди, иди. А то мое место займут. — И он побежал к первакам, которых молодая учительница пыталась выстроить в две шеренги.
А Олег поспешил в заводской клуб. У него сегодня тоже первый день учебы: организационное собрание оркестрантов.
* * *— Товарищи, — сказал дядя Гриша, — вы все записались добровольно. Никто за руку вас не тянул. Значит, заниматься должны прилежно, сознательно. Завком очень на вас надеется и ставит ударную задачу: за одиннадцать шестидневок научиться играть так, чтобы рабочие завода в день пятнадцатой годовщины Октября пошли на демонстрацию со своим оркестром.
И еще хочу напомнить. Знаете, почему завком разогнал прежний оркестр?.. Не знаете. Так я вам скажу. Совесть они потеряли, вот что. За деньги на стороне играть — они с дорогой душой. А как для рабочих вечерок потрудиться — тот заболел, этот не пришел. Каждый из себя фон-барона корчит. В ножки ему кланяйся… Так вот. Чтобы ничего такого не было. Мы вам инструменты даем хорошие, учителя первейшего, товарища Трофимова, пригласили, чтобы из вас музыкантов сделать. И все прочее… Никогда не забывайте, что вы дети рабочих, и наипервейшее дело для вас — железная пролетарская дисциплина!
Трофимов встал, оглядел ребят и заявил:
— Слышали, что Григорий Степанович сказал?.. Митинговать не будем. Времени у нас мало, а дела по самую макушку. Начали. Подходи за инструментами…
Первым, кого увидел Олег, возвращаясь из школы с корнетом под мышкой, был Валя Проскурин.
— Кем же ты хочешь быть? Утесовым? Или знаменитым трубачом Яшкой Скоморовским? — пошутил он. — Ну-ка покажи. — Валя покрутил трубу в руках. Осмотрел колена, попробовал, как ходят клавиши. Похвалил: — Хорошая машина. Мне такие починять приходилось. Где же ты дудеть собираешься?
— Наверно, в сарае. Тут же ругаться будут.
— Ну что ты! В сарае не годится. Темно. Грязно. И все равно головы у соседей опухнут от твоей дудки… Знаешь, что? Давай в чуланчике. А чтобы не слышно было, я тебе сурдинку сделаю. Есть у меня заготовка. Трубач когда-то заказывал, да так и не взял… А ты к нам на завод работать после школы не раздумаешь, когда музыкантом станешь?
— Что ты, Валя! — удивился Олег. — Это совсем другое. На завод я пойду обязательно…
* * *— Музыканту мало иметь хороший слух и желание играть. Надо еще быть аккуратным и настойчивым, — говорил Трофимов и на каждом занятии повторял: — Работать. Работать, ребята. Главное — работать!
Ребята учились извлекать из непослушных инструментов не гусиное шипение, не звериный рык, а чистые звуки и именно те, которые требовались. В клубе, в мастерских школы, в полусотне домов, разбросанных на несколько кварталов вокруг, гремели нескончаемые гаммы — мальчишки осваивали азбуку.
Но вот из звуков-букв стали складываться коротенькие музыкальные фразы. Они становились длинней, соединялись. И уже любой мог различить штрихи знакомых мелодий. День ото дня они становились ясней, чище, наливались силой, получали какую-то выпуклость и будто бы даже цвет.
Хотелось скорей играть! А Трофимов все беспощадно гонял по азам, заставлял сотни раз повторять опротивевшие упражнения.
— Чего он придирается? — возмущались мальчишки. — Так мы никогда играть не научимся!
Олег, которого капельмейстер на первом же занятии назначил старостой, отмечал в своей тетради все меньше присутствующих и думал с тревогой: «А что, если все разбегутся?» Но Трофимов оставался все таким же: строгим, подтянутым, говорил всем «вы», никогда не повышал голоса.
— Не вешайте кос. Все идет, как надо, — говорил он Олегу.
И, удивительное дело, Олег заметил, что чем меньше оставалось музыкантов, тем интересней проходили репетиции и том больше они успевали продвинуться вперед.
* * *В слесарную с альтушкой в руках ворвался Феодал:
— Гля! Вы уже здесь?! — заорал он. — А я слышу — тихо. Вот, думаю, лафа? Наверно, наш капельдудкин заболел.
Ванька Руль и Сенька делали ему предостерегающие знаки.
— Да плевал я на его бемоли и диезы! — хорохорился Толька.
— Замолчи! — вскочил Олег. — Занятия еще в восемь начались. Забыл? — и кивнул куда-то в сторону. — Ты краковяк выучил?
— Да брось ты, Курган! Слушай лучше, какую я песенку сочинил. — Он стал в позу оперного певца и, гримасничая, запел:
До-ре-ми-фа-соль-ля-си-и?
Что украла — принеси.
Я укра-а-ла ко-ол-ба-су-у-у.
Завтра утром при-и-и-и-не-су-у-у!
Правда, здорово получилось?.. А альтушку, староста, могу хоть сейчас отдать. Дурак я ему — квакать с утра до ночи!
— Правильно решил, — раздался негромкий голос Трофимова. — Давай сюда альт… И до свиданья.
Увидев наконец Трофимова, Феодал на миг растерялся. Но тотчас, напустив на себя вид незаслуженно обиженного, положил на черное железо слесарного верстака играющий золотыми бликами альт, пробурчал:
— А что… Я могу, раз вы приказываете, — а, отойдя подальше, вдруг выкрикнул: — Подумаешь, испугал! — и хлопнул дверью.
Мальчишки зашумели, посыпались угрозы в адрес Феодала.
— Все, — спокойным и будто даже веселым голосом остановил их Трофимов, — комплектование оркестра закончилось. Раскройте ноты на шестнадцатой странице. Нашли?.. Попробуем сыграть вместе туш. Приготовились… И-и-и…
В этот день Олег поставил в тетради двадцать две птички — ровно столько, сколько было инструментов в оркестре. К концу репетиции он ощутил что-то новое, радостное. Хотя радоваться будто бы и нечего — ведь Тольку выгнали. Но радость не исчезала. Собирая ноты, по лицам ребят он видел, что и они чем-то возбуждены. Никто не хотел уходить домой. Все захотели проводить Трофимова до трамвая. Пошли гурьбой и по дороге говорили, говорили. А Трофимов отвечал на вопросы и загадочно улыбался…
