Юрий Дьяконов - ...Для того, чтобы жить
— Яшнов! Проснись. К тебе брат из станицы Бессергеневской приехал, — подойдя к кровати у окна, тихо объявила няня.
— Какой там еще брат? Откуда он взялся? — сонным голосом спросил Яшнов. — И при чем тут Бессергеневская?
— Брата не признаешь? — всплеснула руками нянечка.
Яшнов повернул голову, увидел Олега, делавшего ему знаки, сообразил все, обрадовался:
— Олег! Братишка! А я тебя ждал! — Он обнял Олега за плечи забинтованной рукой и, когда довольная нянечка вышла, закидал вопросами: — Ну, как наш отряд… ребята?.. Что делали летом?.. Как школа?..
— Ты о себе скажи! Почему лежишь тут? Что с рукой? — спрашивал обеспокоенный Олег.
— Потом, потом! — перебил Вася. — Выкладывай сперва ты.
Олег охотно рассказал все. Вася до слез смеялся, когда Олег на закуску изобразил в лицах истории с кирпичами и с покраской крыши.
— Ну а что с тобой? — нетерпеливо спросил Олег.
— Да ничего интересного, — неохотно начал Вася…
Две недели назад Яшнов из Армавира, куда крайком комсомола послал его для укрепления аппарата горкома, поехал с группой комсомольцев в станицу Урупскую. Три дня ходили они по дворам кулаков. Длинными стальными щупами искали ямы, где кулаки прятали зерно. Работа шла успешно. Из найденных ям вывезли около трехсот пудов пшеницы.
Ночью, немного опередив товарищей, Яшнов шел из стансовета после собрания. Остановился прикурить. И тут кто-то из-за угла сарая метнул в него вилы-тройчатки…
Услышав за сараем шорох, он успел только податься назад, и вилы, которыми целили в грудь или в живот, попали чуть ниже и правей, пропоров двумя зубьями бедро и кисть руки.
Тотчас подбежали товарищи. Но в безлунную ночь найти преступника не удалось… Яшнова отправили сначала в Армавир, а потом, по его просьбе, перевезли в Ростов…
— Такая глупая история, браток. Понимаешь, я бы уже давно поправился, — виноватым тоном говорил он, — да вилы же черт те в чем вымазаны были. Получилось воспаление. Вот и лежу колодой. Врачи говорят, если встану до времени, то в лучшем случае еще месяца два проваляюсь. А то и совсем ногу оттяпать придется… Ты вот что. Пацанам про все это ни гу-гу! Нечего их будоражить. Потом, что нужно, я сам расскажу. А Стрельникову ответ я сейчас нацарапаю.
Не только нога, но и рука, видно, сильно донимала Яшнова. Пока он, кривясь от боли, писал, Олег его рассматривал. Скуластое лицо Яшнова похудело, темные глаза ввалились. Смуглая кожа так обтянула похудевшие пальцы, что вырисовывался каждый сустав и жилка.
— Вот. Передай Женьке Стрельникову. — Вася протянул Олегу сложенный листок. — Что тебе еще сказать? Дня через три-четыре забегай, как время будет. В отряде держи чуть построже, но палку не перегибай… Да, тебе ведь в декабре пятнадцать стукнет?.. Так учти: рекомендация за мной. И сам готовься. Почитай хорошенько устав и программу… Ну, бывай!..
* * *Возвращался Олег из больницы уже другим путем: по Новочеркасскому шоссе, а потом по Лермонтовской. Проходя мимо школы, увидел на двери листок.
ОБЪЯВЛЕНИЕ
Ученики школы, желающие заниматься в кружке духовых инструментов, могут записаться у завклубом завода имени Октябрьской революции.
Завком.«Выходит, и я могу? — еще не веря своему счастью, подумал Олег. — Наверно, я что-то не так понял. — Волнуясь, перечитал еще раз. Нет. Все было так. Но тотчас кольнула тревога: — У школы-то не был дня три. Может, объявление висит давным-давно и все желающие уже записались?..»
Олег всегда завидовал тем мальчишкам, которые умеют играть на гитаре, на мандолине, да на чем угодно! Но инструмента у него не было.
Нет. Неправда. Был… Еще в двадцатом году, когда Олегу было всего два года, отец подарил ему скрипку, которую купил на базаре у старого еврея.
— Хватит, — сказал он маме. — В нашем казачьем роду от веку все хлопцы с измальства держали в руках саблю. И помирали, войдя в годы, тоже от сабли или от пули. Хватит!.. Вот добьем белую контру в России. А там и Мировая Революция всех буржуев сметет на помойку. И начнется жизнь такая красивая, что и помирать никому не захочется. Пусть Олег наш музыкантом будет. Пусть веселит душу человеческую. Правильно я говорю, Вера?
И мама стала мечтать, как Олег вырастет и станет знаменитым музыкантом. Ей даже сны про это снились.
Года через два повела она Олега к учителю музыки. Старик попросил Олега спеть песню. Олег спел «Смело, товарищи, в ногу!». Учитель похвалил. Потом проиграл на пианино незнакомую мелодию. Олег точно повторил ее голосом.
— У вашего сына отличный слух! — сказал старик маме. — Теперь посмотрим ваш инструмент…
И тут оказалось, что скрипка для Олега слишком большая. Ему нужно совсем крохотную, «четвертушку».
Мама с Олегом ушли расстроенные.
Когда Олег еще подрос и скрипка была ему, пожалуй, впору, на них свалилось это ужасное горе: в Средней Азии в бою с басмачами погиб отец. Было не до музыки. А через полгода, когда горе чуть притупилось, у Олега появился крохотный брат Мишка. И учиться играть так и не пришлось: не было денег, чтобы платить за уроки. Так и висела скрипка в траурно-черном футляре с потемневшими медными застежками.
* * *Олег вбежал в полутемную комнатку за клубной сценой, заваленную декорациями. Огляделся — никого.
— Курганов! Чего озираешься? Двигай сюда, раз пришел.
За бутафорскими соснами у окошка лежал на табуретках подрамник с натянутым на нем кумачом. Человек в аккуратной синей спецовке с рукавом, пристегнутым к карману английской булавкой, склонив набок седеющую голову, старательно выводил на нем правой рукой белые буквы:
ТОВАРИЩ СТОЙ И ПОДУМАЙ: ВСЕ ЛИ ТЫ СДЕЛАЛ,
ЧТОБЫ ВЫПОЛНИТЬ НАШИ РАБОЧИЕ ОБЕЩАНИЯ
К 15-Й ГОДОВЩИНЕ ОКТЯБРЯ
— Сейчас закончу, — сказал он, продолжая работать кистью. — Ну как? Здорово получилось? — спросил он, поставив вопросительный и восклицательный знаки.
— Здорово. Только там, дядя Гриша, есть маленькая ошибка.
— Вот те раз! — встревожился завклубом. — Я с бумажки списывал. Сам главный инженер проверял!
— После слова «товарищ» запятая нужна, — настаивал Олег. — Обращение всегда выделяется.
— Обращение… обращение, — проворчал дядя Гриша. Торопясь, надел очки. Вгляделся в текст на бумажке и с досадой хлопнул здоровой рукой по боку. — Верно! Есть запятая. Чтоб ей ни дна ни покрышки! Видишь, на жирной линии замаскировалась. А я, дурень, без очков не разглядел… Ну ты, брат, гра-мо-те-е-ей!.. Ты зачем ко мне?
— В кружок духовых инструментов… Что, опоздал уже?!
— Как же! Такой пострел опоздает! — улыбнулся завклубом. — Объявление-то я с полчаса как повесил, А ты здорово хочешь? А то бывает, сегодня «хочу», а завтра «не хочу». Нам в оркестр люди верные нужны.
— Да я, знаете, как мечтал! На корнете!
— Ну, смотри. Спросим. — Он придвинул блокнот, придавил его тяжелым пресс-папье, чтоб не сдвинулся. — Значит, так. Первым номером будет у нас… Курганов… Вот, записал тебя. А теперь дуй в амбулаторию… Как зачем? Пусть напишут, что играть можно. А вдруг легкие слабые… Ну, ладно, ладно. Все это ты врачу скажешь… Да, вот еще что. Испытание потом пройти придется. Со слухом у тебя как? Медведь на ухо не наступил?..
* * *Олег с Сенькой и Абдулом, Иван, Толька, Ленька Семин и еще с полсотни мальчишек из четвертой трудовой школы, вооружившись справками от врача, осаждали клуб:
— Дайте нам инструменты!..
— Понимаете, пацаны, тут такая заковыка вышла. Сдали эти архаровцы инструменты. А оно выходит, Федот, да не тот! Трубы есть, а играть на них нельзя, — объяснял дядя Гриша. — Вот дадут мне подводу. Отвезу их лечить.
— Не надо подводу! Сами отнесем! — закричали мальчишки.
В тот же день, возглавляемые дядей Гришей, они гордо прошли через весь город, бережно неся искалеченных медных страдальцев, до музыкальной мастерской в Соборном переулке. А потом ежедневно бегали узнавать, как продвигается ремонт.
— Три альтушки уже починили!.. Баритону с басом такие мундштуки выточили — закачаешься! Как золотые!.. Барабан заклеили — и не поймешь, где прорван был!..
Но «архаровцы», как презрительно называл дядя Гриша прежних оркестрантов, подложили еще одну свинью — не вернули самые нужные ноты для партии баритона и корнета…
— Арабские номера! — сердито сказал заведующий клубом. — Ничего они не потеряли. Просто новому оркестру палки в колеса вставляют. Ну ладно. Сами напишем. Достаньте только нотную бумагу.
Посланцы дяди Гриши избегали все магазины. Но оказалось, что нотной бумаги в городе нет уже второй год. Тетради в клеточку, в линию, для рисования — были. Их по школам распределяли. А вот нотной бумаги — ни листочка.
— Что же теперь делать? — сокрушался завклубом. — Придет товарищ капельмейстер, а писать-то и не на чем.
