Ричмал Кромптон - Этот Вильям!
— Несомненно, мой мальчик. Вне всякого сомнения. Но когда ты со временем тоже станешь состоятельным финансистом или выдающимся ученым…
— Я собираюсь стать водолазом, сэр.
— Да, да… Неважно, на каком поприще ты сделаешь успехи. Но к тому времени уже другие дети будут играть здесь и считать его своим.
— Да, вполне возможно, сэр, — сказал Вильям, удивленный и не сказать чтобы обрадованный такой перспективой.
— Значит, старый сарай можно отметить… Может быть, ты поможешь мне и с другими, — директор опять обратился к письму. — Дерево с большим дуплом в Краун Вудс…
— Да, сэр, оно сохранилось.
— Заброшенный дом с яблоневым садом в долине…
— Да, сэр.
— Каменные мостки через речку…
— Да, сэр.
Мистер Маркс сложил письмо.
— Ну, тогда все в порядке. Я сообщу ему, что все это сохранилось… Не могу сказать, что с нетерпением жду этого визита. Судя по письму, он типичный образчик разбогатевших людей, общение с которыми меня особенно утомляет. Однако не следует распространяться на эту тему, будем считать, что я ничего не говорил. Ну, не смею долее отвлекать тебя от твоих дел. Кстати, зачем ты пришел сюда?
— Я принес вам булочку, — ответил Вильям.
— Как мило, — улыбнулся мистер Маркс. — Откуда ж ты узнал, что я здесь?
— Я вас тут спрятал, — сказал Вильям. — Ну, как будто вас разыскивает полиция, и вы пришли ко мне, — как будто пришли, — и раскаивались в том, что-то говорили сегодня мне в школе, и попросили спрятать вас и направить полицию по ложному следу. И я спрятал и соврал полицейскому, что вы улетели на континент, и я принес вам булочку, чтобы вас не мучил голод.
— Сегодня в школе? — переспросил мистер Маркс. Несмотря на профессиональную строгость и значительность, он был рассеянный и добрый человек. Он уже забыл свою недавнюю беседу с Вильямом, но теперь она всплыла у него в памяти. — О, да… Да, понимаю… Ну что ж, я считаю, что ты поступил по отношению ко мне очень благородно, мой мальчик. Очень благородно. Я в детстве при аналогичных обстоятельствах устраивал военно-полевой суд и приговаривал преступника к невероятным пыткам. Помню, особенно не любил я учителя по естествознанию и не раз подвешивал его за ноги на верхушку сосны.
— Неплохая идея, — сказал Вильям.
— Дарю тебе, — сказал мистер Маркс с рассеянным видом и взглянул на часы. — Ну, мне нужно идти…
— Хотите булочку, сэр? — спросил Вильям, вынимая ее из кармана.
Мистер Маркс осмотрел булочку, которая, несмотря на то что побывала в кармане у Вильяма, была сравнительно чистая.
— Достаточно половины, — сказал мистер Маркс. — Даже меньше половины.
— Тогда остальное съем я, — сказал Вильям, поделил булочку и в два приема покончил со своей долей.
Потом он стоял в дверном проеме и смотрел, как мистер Маркс идет через луг к дороге и в рассеянной задумчивости жует булочку.
Мистер Джеймс Элойсиас Ворфилд прибыл на следующее утро.
Мистер Маркс привез его со станции в своей маленькой потрепанной довоенной машине.
Собрали учеников, и гость обратился к ним с речью. Это был тучный, напыщенный, с прилизанными темными волосами и с какой-то фальшивой улыбкой человек. В своей длинной бессвязной речи он все твердил о честности, благородстве и выставлял себя образцом этих добродетелей.
— Конечно, я был озорник, — говорил он, одаривая своей широкой улыбкой ряды скучающих слушателей. — Да, я проказничал, но, должен сказать, я никогда не поступал подло…
Скука в аудитории нарастала. Мистер Маркс, сидевший рядом с оратором, оперся локтем на колено и прикрыл глаза рукой, изображая глубокую задумчивость.
Окончание речи было встречено аплодисментами, которые свидетельствовали не о впечатлении, которое она произвела, а о чувстве облегчения, что она наконец закончилась.
— Противный хвастун, правда? — сказал Вильям Джинджеру.
Но мистер Джеймс Элойсиас Ворфилд не интересовал Джинджера. Его мысли были заняты исключительно мистером Френчем.
— Сегодня он был еще хуже, чем обычно, — пожаловался он. — Наезжает и наезжает на меня. Отнял у меня гусеницу и оставил без перемены ни за что ни про что. Почти… И все мне выговаривает, выговаривает… Черт! Надо придумать что-нибудь такое же ехидное и сказать ему в ответ.
Тут Вильям вспомнил.
— Давай устроим над ним военно-полевой суд, — сказал он. — Давай устроим военно-полевой суд и приговорим его к… невероятным пыткам.
Джинджер повеселел.
— Давай, а когда?
— Можно после школы, на речке.
В укромном месте на берегу они уселись перед большим кустом, который должен был представлять собой обвиняемого. Вильям назначил себя судьей, а Джинджера — главным свидетелем.
Вильям обратился к кусту со всей строгостью.
— Вы преступник, — сказал он, — и закон должен вас покарать. Вы украли ценный игзимпляр гусеницы у этого мальчика?
Куст казался поникшим и удрученным.
— Он украл? — повернувшись к Джинджеру, спросил Вильям.
— Да, да, сэр, — ответил Джинджер.
— В военно-полевом суде не говорят: «да, сэр», — сказал Вильям немного раздраженно. — Так говорят только на кораблях. А в военно-полевом суде надо отвечать: «да, ваша честь».
— Почему? — спросил Джинджер.
— Неважно почему. Говори…
— Да, ваша честь, — сказал Джинджер.
— Вы украли редкую гусеницу у этого мальчика, — опять обращаясь к кусту, сказал Вильям, — и вы заключили его в классную комнату, в то время как ему полагалось быть на игровой площадке, и вы… Что еще он сделал, Джинджер?
— Он назвал меня полным идиотом, — сказал Джинджер.
— Это ужасно! — с важным видом произнес Вильям. — Он употребил именно эти слова?
— Да, да, ваша честь, — подтвердил Джинджер. — И он сказал, что я безмозглый и что веду себя как орангутанг.
— Ну, в сравнении с орангутангом нет ничего плохого, — заметил Вильям. — Я видел эту обезьяну в зоопарке. Она вела себя вполне разумно.
— Если ты собираешься принять его сторону… — запальчиво начал Джинджер.
— Нет, нет, — поспешно заверил его Вильям. Он сердито нахмурился и опять обратился к кусту: — Вы преступник, и вы признаетесь виновным в краже ценной гусеницы, и в противозаконном заточении мальчиков, и в использовании бранных слов по отношению к ним. У вас есть что сказать в свое оправдание?
Куст хранил молчание.
— Знаю, что сказать вам нечего, да я и не стал бы вас слушать. Я приговариваю вас к…
В этот момент из-за куста показалось чье-то незнакомое лицо, узкое, с блестящими чуть раскосыми глазами, взъерошенными, с проседью волосами и насмешливым ртом.
— Что тут происходит? — спросил незнакомец. — Судебное разбирательство?
— Военно-полевой суд, — холодно ответил Вильям. — И это наше дело.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — сказал человек, — но, кажется, вы уже почти закончили. И каков приговор?
— Ну, — сказал Вильям неуверенно, так как его планы не простирались далее самой процедуры суда, — мы можем подвесить его за ноги на дерево.
— Нет-нет, — сказал человек. — Это слишком заурядно. Наказание должно соответствовать преступлению. Пусть он собирает с капусты гусениц, пока ни одной не останется в округе. А потом его надо выставить в клетке в зоопарке, кормить изъеденным клещами сыром, и пусть все мальчишки над ним потешаются.
Вильям усмехнулся.
— Да, хорошо придумано.
Он заглянул за куст, чтобы получше разглядеть инициатора этих предложений, и увидел невысокого мужчину в шортах, в потертом твидовом пиджаке, сидящего на траве. Рядом с ним стоял рюкзак.
— Я как раз собирался попить чаю, — сказал человек. — Присоединяйтесь. У меня много всякой еды, потому что я не делал остановки на ланч. Только выпил пива, съел ломтик хлеба с сыром в пабе — и вперед!
— Большое спасибо, — сказал Вильям, огибая вместе с Джинджером куст. — Вы очень добры.
— Очень добры, — сказал Джинджер.
— Садитесь, садитесь, — сказал человек. Он открыл рюкзак и достал несколько больших пакетов. — Моя хозяйка — натура широкая. Тут много всего.
И действительно: булки с сосисками, сэндвичи, пирог, яблоки, печенье…
— Налетайте, — сказал мужчина.
Они последовали его призыву.
— Вы тут живете? — спросил Вильям.
— Нет, я путешествую. Я считаю, что октябрь — самый лучший месяц для пеших походов. Этих мест в моем маршруте не было, но, когда я обнаружил, что нахожусь всего в нескольких милях отсюда, мне захотелось побывать здесь. Понимаете ли, я учился в здешней школе. Вы, я вижу, — он взглянул на их форменные галстучки, — посещаете то же самое образовательное учреждение… Полагаю, там теперь все по-другому. Я посмотрел на школу только снаружи, когда проходил мимо. Счел, что не стоит заходить внутрь… Но, услышав ваше судебное разбирательство, я не смог не заинтересоваться. Сразу всплыл в памяти военно-полевой суд, который мы устроили в мои школьные годы. — Он помолчал немного, потом улыбнулся. — Ну и история была!
