Ахто Леви - Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация
Машины рвались вперёд, на улице падал мягкий снег, стояла вторая половина января. А Отто уже рассказывал, как повезло рабочим в каком-то египетском порту: бомба попала в сухогруз и взорвалась в трюме с ящиками, из трюма от взрыва тучей поднялись деньги, ещё не пронумерованные, напечатанные в Англии для Египта. Деньги, фунты-стерлинги, ковром покрыли все портовые строения и пристань. Рабочие, не мешкая, тут же ринулись в атаку, образовались драки, а капитана сухогруза, в который упала бомба, прозвали Дедом Морозом. О, это, конечно, очень забавно, да нет — это смешно, даже по-немецки смешно.
— Вейсен си дизе рихтиге фамилия дер Литвинов? — восклицает майор Майстер рядом с Алфредом и отвечает сам себе: — Финкельштейн! Ах, нет, это смешно невероятно.
А на хуторе Сааре Ангелочек пытается что-то растолковать Королю про библейский День Трёх Королей.
— Что делают незамужние девушки в День Трёх Королей? — спрашивает она Его Величество строго. Разумеется, один молоденький совсем королёнок этого знать не знает, и Ангелочек объясняет: — Они рано утром выходят во двор и девять раз быстро-быстро кружатся, при этом должны держать в руках метлу. После девятого вращения бросают метлу, и если она упадёт черешком наружу со двора, то ждать ей жениха достойного. Если же черешок окажется в сторону бросившей — жених, хоть и придёт, но никудышный. А если в День Трёх Королей вокруг дома сильно много кружится галок — не иначе кто-нибудь помрёт или иная беда. А галки и в эту пятницу вокруг Сааре летали, как, впрочем, всегда…
Машины едут в сторону Звенинога, вот уже видна старая мельница на Кангруспина, чуть ближе крыша хутора Нуки, где живёт тренер Короля по боксу Елмар. Что? Что? Предложил через газету свою жизнь науке? Поскольку не везёт в жизни? Ах-ах-хаа! Сознавал, что является обречённым неудачником? Ого! И тут же получил более трёхсот писем? От изготовителей смертоносных газов или ядов, пожелавших пользоваться им для своих опытов? Что? Что?! От молодых девушек! Пожелавших выйти за него замуж?! Чтобы возродить его веру в жизнь!? Ах-ха-хаа! Такое только в Америке и возможно…
А Ангелочек в это время на хуторе предсказывала конец света, поскольку писали в газете, что в деревне Большая Пятка родился телёнок с двумя хвостами. А машины уже повернули с омнибусной дороги в сторону Звенинога, и это, наконец, удивило Алфреда, так что он поинтересовался, куда они, собственно, едут. Ответ озадачил его чрезвычайно.
— В деревню Звенинога едем, — ответил Отто, — оттуда сообщили, что на хуторе Сааре скрывают русского солдата, сбежавшего из лагеря.
Да нет, это ошибка! Алфред утверждает это с полным основанием, он как-никак сам отсюда родом, а хутор Сааре…
— Послушайте, друзья, так это же дом моих родителей.
Всеобщее удивление. Все согласны: конечно же ошибка. Да, но донос всё-таки поступил. Да, звонили. Кто? Не назвался, то есть назвался: «Честный друг немецкого фюрера». Так что Алфред ведь понимает, хотя и ошибка это, должно быть, или клевета, но порядка ради они всё-таки проверить должны. А потом поедут к Алфреду в гости на Закатную улицу в небесно-синий дом, и он им поиграет на аккордеоне. А чтобы не вызывать в деревне кривотолков, чтобы не скомпрометировать население Сааре, они остановятся, не доезжая до хутора, они пойдут пешком, словно гуляют, словно он их в гости пригласил и показывает деревню. Так оно спокойнее и естественнее.
Алфреду, конечно, уже приходилось участвовать в облавах на разных бандитов, на беглецов и скрывающихся в лесах, но ему показалось нереальностью, что он теперь, в сопровождении своих же подчинённых и, что хуже, командиров, почти крадучись идёт в отчий дом. Интересно, подумалось, какая сволочь оклеветала его мать? Конечно же это сделано, чтобы насолить ему, Алфреду. Он знал, что в батальоне его кое-кто не любит. Что поделаешь, когда ты фельдфебель, всем милым не будешь, а точнее, никому ты милым быть не можешь, от всех требуешь дисциплину, порядок, послушание, а люди по своей натуре анархичны. Да, у него, у Алфреда, не очень-то разгуляешься, у него есть хватка и нужная жёсткость, хотя вообще-то с людьми он ладить умеет. И всё же…
Или кто-то, может, хочет испортить ему карьеру, зная, что немцы к нему относятся с уважением? Но не столько за службу, сколько за дружбу они к нему расположены, за то, что он — мастер, что музыкант, за знание немецкого хотя бы. А служба… Здесь никто не знает, что у него на уме, а у него, конечно, имеется основание, чтобы задуматься. Он наблюдает и делает выводы — свои выводы, только тут не всё ясно и лучше держать язык за зубами. И быть настороже. Но служить надо добросовестно. Его родители учили этому с детства, особенно Ангелочек — честность в исполнении долга, в служении людям. «Служить людям — богу служить» — так его учила Ангелочек.
Время, конечно, такое, что нетрудно и свихнуться. Непросто теперь разобраться, какой честностью теперь служить и жить: быть честным по-немецки, или по-русски, или по-эстонски, или… как тот, кто донос сочинил на его родителей? Быть честным коммунистом ему невозможно, он об этом понятия не имел и не хотел иметь; честным фашистом то же самое, потому что и о фашизме представления не имел, хотя народ немецкий, как культурную нацию, уважал, но «Майн кампф» не читал, а сказать, в чём разница между немцем и фашистом не могли и более образованные люди. О честности эстонцев по-своему думал. Свою страну у моря он любил, как любили её и те, кому перед магазином игрушек в центре Журавлей установлен памятник — это не просто от нечего делать шли они на смерть в восемнадцатом году, значит, были и у них свои убеждения, и они им верили. К тому же, в конце концов, он, Алфред, всё-таки не немец и не русский, а островитянин! Его отец, Юхан, с Даго, то же и Ангелочек, а деды и прадеды… разве что в Финляндии их корни. Но это уже чёрт знает какое далёкое прошлое.
Оставили машины у картофельных ям хутора Кооли и шагали теперь как раз мимо усадьбы Рямпсли в сторону Сааре, Алфред впереди, за ним Отто Швальме. У Отто волосы с проседью, голова крупная, уши широкие, прижатые, нос с горбинкой, серые глаза под пушистыми бровями смотрели в спину Алфреда задумчиво. Вообще-то этот сообразительный эстонец был ему симпатичен, он, Отто Швальме, расположен к таким людям. Архитектор по профессии, Отто не старался делать военной карьеры, и в этом отношении у них с Алфредом много общего: Отто тоже понимал, что главное в данное время сохраниться, но приход Алфреда в самооборону был удобен только Алфреду, Отто же был вынужден служить и продвигаться по служебной лестнице туда, куда его продвигали, то есть получая очередное повышение в звании, хотя ему лучше бы строить что-нибудь. Но, во-первых, что можно строить в такое время, когда модно разрушать? Во-вторых, его призвали в армию, и отказ от этого или попытка уклониться равносильны тюрьме, если не хуже. Ну, а став офицером, он понимал, как надо служить, чтобы целым быть, и у него имелись все основания к этому стремиться, — ждали жена и дочь.
«Отчего сражается русский солдат? — размышлял Отто, — от страха перед нами и своими комиссарами. Ему запрещено даже в плен попасть, это у них считается преступлением, значит, он и сражается до последнего, иначе его расстреляют как изменника…» Отто понимал, что и он в этом плане в схожей ситуации: не будет он проявлять рвения по службе — с него спросят, такое вызовет подозрение. Тот же Майстер — не МАСТЕР, как Алфред, а Майстер…
Первой пришельцев заметила Вилка, как и должно быть. Если на других хуторах собаки подымали свирепый лай при появлении чужих, Вилка настолько дружелюбное существо, что её тявканье выражало только приветствие, адресованное не только Алфреду, но и остальным. Не все самообороновцы вошли во двор Сааре, лишь человек пять с офицерами, остальные прошли дальше, по распоряжению Майстера, чтобы обследовать близлежащие хутора.
А в доме в это время, когда Вилка во дворе игриво кусала ноги одного из самооборонцев, Ангелочек шутливо читала Королю не то стихотворение, не то присказку: «Из чего сделаны маленькие мальчики? Из ежа, лягушки и щенячьего хвоста. Из чего сделаны маленькие девочки? Из сахара, муки и земляничной пеночки. Из чего сделаны все мужчины? Из осла, и бычка, и мыльного пузыря. Из чего сделаны милые женщины? Из змеи, и кошки, и кофейной чашки…»
Не постучавшись, вошли Алфред и сопровождающие, во дворе звонко и радостно — невинная собачья душа! — лаяла Вилка.
Король, узнав Отто и Майстера, — они бывали у них в небесно-синем доме, — вежливо по-немецки поздоровался: «Гутен таг». Он не понял, что такого сказал смешного, что все засмеялись. Алфред сразу обратился к матери:
— Мы ищем русского, кто-то сообщил в город, что на нашем хуторе якобы скрывается солдат. Ты что-нибудь знаешь?
Из комнат вышли Манчита и Юхан, последний молчал, глядел исподлобья, Манчита ни к селу ни к городу залилась смехом, и было видно, сама перспектива увидеть русского… живого русского, и где? У них на хуторе — такая перспектива её страшно веселила, из чего Алфред безошибочно заключил: эта ничего не знает, значит, враньё. А Ангелочек, гневно сверкнув очками, также гневно крикнула:
