Нил Шустерман - Здесь был Шва
— Ага, усёк: Бельгия — это вафли, шоколад и вы. Так как долго вы работаете в «Уолдбауме»?
— Девятнадцать лет. Когда я начинал, туши рубили толсто — баранья котлета шла с вместе с солидным куском филе. Эх, что говорить — мясо тогда было мясом, а не… — Он на мгновение мечтательно устремил взгляд в даль, в добрые старые времена, а потом выпалил: — Гюнтер!
— А?
— Тебе хотелось узнать, как меня зовут.
— Вообще-то нет, но всё равно спасибо. — Для меня всегда было проблемой не отвлекаться от основной темы, но здесь я, по-моему, впервые столкнулся с человеком, для которого эта задача оказалась ещё трудней. — Вы всё время работали именно в этом магазине или в разных?
— Всё время в этом, — ответил он.
— Отлично. Значит, вы были здесь девять лет назад, когда маленького мальчика оставили одного в тележке для покупок.
В его поведении настала резкая и внезапная перемена.
— Нет! — Он повернулся обратно к туше, которую разделывал. — Я тогда ещё не явился на дежурство! Я не помню!
— Если вы не помните происшествия, то как же вы можете помнить, что ещё не явились на дежурство?
Он поскрёб шелушащуюся шею. Сухие чешуйки кожи посыпались на разделочный стол. В жизни больше не стану есть мясо из «Уолдбаума».
— Экзема, — пояснил он.
— А?
— Ты хотел знать, почему я чешу шею.
— Что вы там делаете с шеей — это ваше личное дело.
Он перестал чесаться и уставился на меня долгим взглядом. Я поёжился.
— Это ты тот мальчик из тележки? — спросил он.
— Нет. Это мой друг.
Гюнтер кивнул, потом снял свой халат и принялся мыть руки.
— Этот твой друг — с ним сейчас всё в порядке?
— Не совсем.
Какую бы эдакую историю выдать Гюнтеру, чтобы его проняло? И вдруг я сообразил: правда, пожалуй, будет лучше всего.
— Он думает, что его мать попросту растворилась в воздухе. Так и не оправился после этой травмы.
Гюнтер вздохнул.
— Мне жаль это слышать. — Он поставил стул и уселся, затем подтащил ещё один — для меня. — Садись.
Вот уж чего мне ужасно не хотелось, но я почуял — сейчас, возможно, услышу нечто интересное, и сел. Гюнтер не торопился начинать рассказ.
— Пойми одно, парень: это всё не моего ума дело, — проговорил он наконец. — Я к этому никакого отношения не имею, я только свидетель.
Бинго!
— Значит, вы видели, что произошло! Она не исчезла. Так ведь?
Гюнтер опять вздохнул.
— В том-то и дело, что некоторым образом исчезла. И она не единственная, кто исчез в тот вечер.
Я ждал продолжения, но он откинулся на спинку, немного подумал и проронил:
— Нет, — после чего встал и взялся за тушу.
— То есть как это — «нет»? Если уж начали — договаривайте!
Мясник бросил говяжий бок на разделочный стол.
— Я расскажу эту историю только один раз. И при этом должен присутствовать твой друг. Приходите вместе и узнаете, что случилось в тот день.
На прощание он снабдил меня четырьмя громадными свиными отбивными, отрезанными на манер тех времён, когда мясо было мясом, и выпроводил за дверь.
17. Шоковая терапия, в которой я ещё раскаюсь, если останусь жив
Итак, Лекси, сдержав обещание, провела молниеносную травматическую атаку на своего деда. Всё случилось без предупреждения (то есть меня никто не предупредил) наутро после моего визита к Ночному Мяснику. Была суббота, так что можно было поспать утром подольше. Промаявшись и проворочавшись весь остаток ночи — снились кошмары, главным действующим лицом которых было мясо — под утро я уснул мёртвым сном. Когда зазвонил телефон, мама никак не могла меня разбудить и уже подумывала, не применить ли электрошок.
— Она говорит — это очень важно, — сказала мама, вкладывая трубку мне в ладонь. — Не понимаю, что такого важного может случиться в семь утра.
— Х-хто ховохит? — спросил я. Спросонок я еле ворочал языком.
— Сегодня! — ликующе сообщила Лекси на том конце провода. — Сегодня после полудня!
— А? Чего сегодня после полудня? — прохрипел я.
— Шоковая терапия, — прошептала она. — Дедушка — помнишь?
Я застонал, и Лекси разобиделась:
— Ладно, не хочешь помогать — не надо. Не приходи. Дело хозяйское.
— Нет-нет, — поспешил я заверить, — я хочу помогать! — Это была истинная правда. Нанесение травмы Старикашке Кроули в моём Списке Самых Больших Удовольствий занимало первое место. — Мне что-нибудь принести?
— Принеси себя, — сказала она. — И Кельвина. Скажи, я хочу, чтобы он тоже пришёл.
— А почему ты сама ему не скажешь?
Лекси ответила не сразу.
— Я не разговаривала с ним с того самого дня, когда распалась наша компания.
Закончив разговор с Лекси, я набрал номер Шва, но после первого гудка прервал вызов. Разговор с Ночным Мясником всё ещё был свеж в памяти, и я понимал, что Шва сразу учует в моём голосе что-то необычное. Я, конечно, всё ему расскажу, но такие деликатные темы нужно поднимать в подходящее время и подходящем месте.
Зазвонил телефон. Вообразив, что это опять Лекси, я сразу же взял трубку.
— Привет, Энси, это Кельвин.
— Шва? — Он застал меня врасплох.
— Угу. Ты звонил секунду назад. Что случилось?
У него определитель номера. Чёртовы новые телефонные технологии.
— Э-э… Ты чем сегодня занимаешься?
— О, у меня большие планы! — ответил Шва. — Огромные! Конечно, я пока что не могу распространяться на эту тему…
В его голосе слышалось такое радостное возбуждение, что козе было понятно: его распирает от желания рассказать свою тайну. Мне следовало поупрашивать его! Ведь так поступают настоящие друзья, правда? Они начинают терзать тебя вопросами и ноют, ноют, пока ты не расскажешь им секрет, который вроде как ни под каким соусом не хочешь раскрывать. Шва сейчас нужен был именно такой друг — который бы всё выслушал, а потом наорал на него: «Совсем сбрендил что ли?!» Это, возможно, удержало бы его от поступка, в котором он бы потом раскаялся. Вот каким другом я должен был быть.
— Клёво! — сказал я. — Тогда увидимся в понедельник.
И повесил трубку. Я не спросил его, что он задумал, не рассказал ему о Ночном Мяснике и не пригласил с нами на шоковую терапию Кроули.
Принимая мелкие решения, как правило, не догадываешься, какими значительными они на самом деле могут оказаться. На меня нельзя по-настоящему возлагать ответственность за то, что случилось в дальнейшем, но если бы я в тот момент сделал правильный выбор, всё могло бы повернуться иначе.
* * *В полдень я стоял у двери Кроули, переводя дыхание. Несколько собак по ту сторону, учуяв меня, подали голос. Выдохнув в последний раз, я принялся колотить в дверь, пока все псы не залаяли разом.
— Мистер Кроули! Мистер Кроули! Открывайте! Скорей!
Я слышал, как Старикан осыпает «кабысдохов» руганью; затем проскрежетали засовы, и дверь отворилась самую чуточку, так, что стали видны четыре цепочки — они висели между мной и хмурым лицом Кроули, словно стальная паутина.
— Что? Что случилось?
— Лекси! Она упала с лестницы. Кажется, что-то сломала. Может, и не одно.
— Я позвоню 911.
— Нет, не надо! Она просит, чтобы вы пришли! Вы должны пойти!
Мгновение он колебался. Дверь затворилась; я услышал, как зазвенели отодвигаемые цепочки, и Старикан снова открыл дверь. Благоразумие и несколько других собак выскочили наружу, но Кроули, похоже, это не озаботило. Он застыл в двери, как замороженный.
— Мистер Кроули, идёмте же!
На его лице нарисовался такой страх, будто он стоял на краю обрыва, а не на пороге собственной квартиры.
— А разве ей там никто не бросился помочь?
— Да бросился, бросился, но она зовёт вас!
И словно по заказу от подножия лестницы донёсся жалобный вопль Лекси.
— Мистер Кроули, она же ваша внучка! Вы что — так и будете стоять столбом?
Он сделал один шаг. Следующие, как мне показалось, пошли уже легче. А когда Старикан добрался до верха лестницы и увидел распростёртую внизу внучку, он слетел по ступенькам, словно сбросил разом половину груза своих лет.
— Лекси, солнышко, всё будет хорошо. Скажи мне, где болит! — Он гневно воззрился на вытаращивших глаза официантов и посетителей: — Эй вы, балбесы! Кто-нибудь додумался позвонить в «скорую»?
И тут Лекси поднялась на ноги. Я подхватил Кроули под один локоть, Лексин водитель-гармонист — под другой, и прежде чем кто-нибудь успел опомниться, мы выволокли своего пленника через кухню и заднюю дверь ресторана наружу.
Это был грязный трюк, но что ещё могло бы заставить Старикана Кроули спуститься по лестнице? Лекси досталась самая лёгкая роль: знай лежи себе и изображай полумёртвую; а вот мне… Это я должен был выманить нашу жертву из норы. А актёр-то из меня как из равиоли пуля. Правда, в начальной школе я играл, но роли были всё типа «Третий мальчик», или «Средний кочан», или — полный мрак — «Задняя часть лошади». У меня не было ни малейшей уверенности, что я это потяну, но моя нервозность, фактически, сыграла мне на руку.
