Владислав Крапивин - Нарисованные герои
– Черт знает, что делать… – произнес незнакомец. «Черл-т знает…» получилось у него.
– Я буду ждать, – угрюмо сказал Виталька.
Что еще оставалось делать? Домой идти? Но сначала надо встретить маму, а она спросит: «Хлеб купил?»… Ох, а если не встретить, как он проскочит в подъезд, один-то? Разве что неожиданно, с разгона…
Они стояли на мягком от горячего солнца асфальте, и лучи даже сквозь рубашку жарили Виталькины плечи.
– Долго здесь не прождешь, испечешься, – услышал он.
– Можно в садике, – сказал Виталька.
Напротив магазина был крошечный сквер – несколько старых тополей, обсаженных по квадрату подстриженной желтой акацией. Этот квадрат примыкал к высокой глухой стене каменного дома. Стена была в тени, и казалось, что от темных кирпичей веет прохладой.
Виталька двинулся через дорогу. Через несколько шагов он услышал, что человек, оставшийся без сигарет, идет следом. Видимо, тоже решил ждать.
Они сели под тополями на разных концах скамейки. Неудача была у них одна, а мысли и заботы разные.
Круглые листья тополей качались на стебельках. Большие, блестящие, как блюдца. От них разлетались зеленые отсветы. Поэтому и воздух был зеленоватый, и тени. А солнце пробивалось сквозь деревья и лежало на земле желтыми лохматыми лоскутками. Лоскутки тихо шевелились.
В сквере жил маленький ветер. Наверно, он прятался здесь от жары и безветрия больших улиц. Время от времени он взлетал к тополям, чтобы оглядеться. Тогда листья начинали хлопать друг о друга, словно аплодировали смелости ветерка. А потом он, пригибаясь, как разведчик, пробежал по песчаной дорожке. Виталька зажмурился, и ему показалось, что это большая собака села у его ног и весело машет хвостом.
Виталька улыбнулся собаке и открыл глаза. Ветер подкатил ему под ноги окурок. Взглянул Виталька на такой смешной подарок и подумал между прочим о том, что целую папиросу этот ветерок не смог бы катать по песку – тяжелая. А подумав о папиросе, вспомнил о своем соседе на скамейке. Тот сидел, откинувшись на спинку, разматывал на руке ремешок аппарата и смотрел на Витальку. Как-то слишком внимательно смотрел. Взрослые люди редко так разглядывают неизвестных мальчишек. Сейчас на лице незнакомца уже не было прежней досады.
Их взгляды опять встретились. Стало неловко сидеть так и молчать. Виталька сказал:
– Может, у вас ремешок оторвался? Я примотать могу, у меня проволока есть.
– Нет, все в порядке, – откликнулся сосед, не отводя глаз.
– Я думал, оторвался, – пробормотал Виталька.
– Почему?
– Ну, раз вы в руке носите, а не на плече…
– Привычка, – охотно отозвался незнакомец. – Когда руки пустые, все время кажется, будто что-то потерял.
Странная вещь: он говорил по-прежнему хмуровато, но в голосе его не слышалось ни капли раздражения. И под языком уже не перекатывалась сердитая буква «р».
– А ты умеешь фотографировать? – спросил он.
Виталька замотал головой. Он не умел. Его никогда не интересовали фотоаппараты. Эти черные машинки с блестящими кнопками, рычажками и стеклами казались непонятными. Своего аппарата у Витальки не было, и он даже не мечтал о нем. А если Юрка Мячик выносил во двор новенькую «Смену», Виталька никогда не просил подержать или щелкнуть. Ну, подержишь, щелкнешь раз или два кнопкой, а дальше что?
Он даже встревожился: вдруг этот фотограф вздумает показывать свой аппарат и объяснять про него.
Но тот не стал показывать. Он спросил:
– Можно мне тебя снять?
– Зачем? – удивился Виталька.
– Ну, как зачем, – с легкой усмешкой сказал сосед. – Карточку отпечатаю. Вот такую, – он развел ладони. На стену повешу…
Было непонятно, забавляется он или серьезно говорит.
Виталька не любил, когда непонятно. Он недоверчиво нахмурился.
– На карточки знакомых снимают. А зачем вам карточка незнакомого… человека.
– Ну, это просто, – сказал фотограф. – Познакомится недолго. Меня зовут Борис. А тебя.
Виталька смутился и ответил. Это и правда было просто… Но все равно непонятно.
– А во-вторых, – продолжал Борис, – почему именно знакомых надо снимать? Вот на картинах, например, сколько угодно незнакомых людей рисуют. И на стены эти картины вешают. А фотографию почему нельзя?
– Картины… – растерявшись, сказал Виталька. Сначала он не знал даже, что ответить. Потом догадался: – На картинах что-нибудь красивое нарисовано. Или интересное…
– А на снимках? – оживленно возразил Борис. – Вот, допустим, снят человек. Разве это не интересно?
– Ну уж… – сказал Виталька.
– И ничего не «ну уж»! Человек всегда интересен.
– Каждый?
– Конечно!
«Чепуха какая-то, – подумал Виталька. – Космонавт – это интересно. Герой какой-нибудь или чемпион – тоже. Или артист… А если каждый?»
«Значит, и я?» – чуть не спросил он.
Но не спросил. Что в нем интересного? Ну, хоть что-нибудь, хоть крошечка?
Он словно разделился пополам, и один Виталька, спрыгнув со скамейки, стал смотреть на другого.
Ну и что? Абсолютно ничего особенного.
Пыльные сандалии на босу ногу, левая стоптанная. Зеленовато-серая рубашка – была она весной темно-зеленая, да выгорела и полиняла от солнца и стирок. И одна пуговица висит на ниточке. Вот, может быть, ремешок у него интересный – с маленьким якорьком на пряжке. Виталька купил его в галантерейном ларьке за семьдесят копеек и носит все время, хотя он вроде бы и ни к чему: коротенькие Виталькины штаны к ремешку не приспособлены, на них даже петелек нет. Впрочем, такие ремешки Виталька уже видел на многих мальчишках. Еще есть у Витальки хороший значок, кубинский. Юрка Мячик ни с того, ни с сего подарил. Подошел и сказал: «Бери, если нравится». Только этот значок, наверно, все равно на снимке не получится…
Если бы хоть лицо у Витальки было получше. Есть же счастливчики, у которых твердые скулы, прямой нос и тонкие сжатые губы. И уши не оттопыриваются, когда парикмахер сострижет лишние волосы и оставит короткую челку. А у Витальки все наоборот. И еще эти дурацкие ресницы, которые не удалось обрезать.
Вот и сидит он, самый обыкновенный. Одну ногу поджал, другой болтает. Хоть тысячи людей пройдут мимо, никто не обратит внимания на такого мальчишку. И хорошо еще, что никто из прохожих не знает и не думает: «Вот сидит обыкновенный трус». Конечно, трус! Себя-то не обманешь. Он не только девчонок боится. Зимой все в овраге на лыжах с обрыва ездили, а он брякнулся наверху и притворился, будто ногу подвернул…
– Нет, не каждый, – с грустной уверенностью сказал Виталька.
– Зря ты споришь, – возразил Борис. Он теперь придвинулся ближе и смотрел на Витальку светло-карими, какими-то золотистыми глазами. «Как у Мухиного Тобика», – подумал Виталька и даже рассердился на себя за такое сравнение.
– Зря ты споришь, – серьезно повторил Борис. Ну, посуди сам. Три миллиарда человек живут на Земле. И все не похожи друг на друга. Не бывает двух одинаковых людей. Разве это не интересно? Смотришь на снимок и думаешь: «Вот еще один представитель человечества».
Он улыбнулся, выжидательно глядя на Витальку…
Здесь надо признаться, что этот диалог весьма напоминает другой – из моей повести «Колыбельная для брата». Там на эту же тему беседовали семиклассник Кирилл и встреченный им незнакомец с фотоаппаратом. Что же, ничего удивительного в этом нет. Я понимал, что незаконченную историю о Витальке и Борисе печатать не стану, поэтому понемногу выдергивал из нее разные детали и эпизоды, когда работал над другими вещами. Так было, кстати, и с другими незаконченными рукописями, я уже упоминал об этом. Читатель, у которого хватит интереса и терпения прочитать эти воспоминания о недописанных ранних повестях, может встретить здесь еще немало знакомого. Оно и понятно: у многих авторов отложенные и заброшенные вещи служат чем-то вроде кладовки, из которой иногда можно выудить что-то полезное…
Итак, продолжаю…
Виталька не ответил на улыбку.
«Представитель человечества» – это звучало здорово.
– Каждый человек – представитель?
– Разумеется, – сказал Борис.
– И я?
– Конечно.
«Может быть, я не такой уж и трус, – подумал Виталька. – Когда все прыгали с шестом с забора на крышу гаража, я ведь тоже прыгнул. А Муха не прыгнул. И Машка с Любочкой не прыгнули».
Виталька решительно отодвинул сумку и выпрямился на скамейке.
– Ладно, снимайте. – Он пригладил волосы и сложил на коленях руки.
У Бориса сморщилось лицо
– Зачем ты так… Сиди как сидел. Я тебя не для паспорта снимаю. И вообще забудь пока про меня, я скажу когда надо. Мне еще пленку сменить придется…
Он резко поднялся и отошел к тополю.
Некоторое время Виталька следил, как Борис возится с аппаратом. Потом устроился поудобнее, дотянулся сандалией до песка и начал рисовать на нем часы. Он уже вычертил круг и одну стрелку, когда услышал легкий треск: словно неподалеку наступили на пустой спичечный коробок. Виталька повернул голову. Борис опускал аппарат.
