Михаил Коршунов - Бульвар под ливнем (Музыканты)
Nos (Мы). Ставим ему на вид, что он до сих пор вводил в хорал много странных Variationes (вариаций), примешивал к оному много чуждых звуков, чем община была confudir’ована (приводима в смущение)».
Оля засмеялась. Она вдруг почувствовала, что перестает бояться Баха. Его подавляющего всех величия. Она продолжала читать протокол.
«…Сверх того, весьма неприятно поражает то обстоятельство, что по его вине до сих пор совсем не было (совместного) музицирования, поелику он не хочет comportir’оваться (вести себя как следует) с учениками. Ввиду сего ему надлежит заявить, намерен ли он играть с учениками как Figural (полифоническую,), так и choral (хоралы).
…Ille (Он). Пусть ему дадут добросовестного… Director’а (директора), а за игрой дело не станет.
Eodem (О том же). Появляется ученик Рамбах, и ему делается также замечание по поводу désordres (беспорядков), каковые до сих пор между учениками и органистом происходили.
Ille (Он). Органист Бах играл раньше слишком долго, но после того, как по этому поводу ему было сделано господином суперинтендантом замечание, перешел в другое extremum (крайность) и стал играть слишком коротко».
Оля опять засмеялась. Конечно, Бах был веселым и толстым человеком.
«Nos (Мы). Делаем ему выговор за то, что в прошедшее воскресенье он во время проповеди ушел в винный погребок.
Ille (Он). Признает свою вину и говорит, что сие больше не повторится и что господа священники уж и так сурово на него за это смотрели.
…Nos (Мы). Ему придется в будущем изменить свое поведение к лучшему, чем это было до сих пор, иначе он лишится всего хорошего, что ему предназначалось…»
Как тут было не развеселиться. Оля тихонько смеялась и смеялась, когда читала Actum (протокол). И колени ее были у самого подбородка.
Потом Оля прочитала книгу венгерского органиста и композитора Яноша Хаммершлага «Если бы Бах вел дневник». Прочитала Оля и переписку Баха с двоюродным братом Элиасом. Переписка дала ей возможность глубже познакомиться с домом Баха, его повседневной жизнью и занятиями. Как Бах играл на лютне и клавикордах. И как однажды прусский король взволнованно воскликнул: «Господа, приехал старик Бах!»
Оля завела себе свою собственную «Органную книжечку», куда она заносила произведения Баха, над которыми работала или собиралась начать работать. На первой странице книжечки написала высказывание Малера: «В Бахе собраны все семена музыки».
Глава седьмая
После того как Ганка вернулась в свое село Бобринцы, она создала группу юных музыкантов.
Ганка вставала вместе с матерью. Мать спешила на ферму, а Ганка шла в школу, где собирались ее ученики. Ганка добилась от председателя, чтобы колхоз купил инструменты, тем более что скрипки для младших учеников стоят совсем недорого. Председатель купил. Так что инструменты были, и ноты, и учебники. И ученики были. Занимались в пустом классе, в дальнем крыле школы, чтобы не мешать. Ребята пяти и шести лет. Ганка всех прослушала и отобрала, у кого был слух. Из других сел тоже прислали ребят, когда узнали, что Ганка набирает учеников. Их привозили на попутных автобусах шоферы и передавали Ганке каждого ученика лично, с рук на руки. Сама Ганка поздно начала заниматься музыкой, и она не хотела, чтобы другие сельские ребята тоже опаздывали с этим.
Так набралось десять ребят.
Первые ученики первой молодой учительницы. Каждое утро, заспанные, вынутые из теплых тулупов, они стояли перед Ганкой, десять «оловянных солдатиков».
Ганка отогревала их, потом они брали скрипки. От скрипок уютно пахло свежим домашним хлебом и узваром из сухих фруктов. Обычный утренний запах многих хат.
Председатель спрашивал у Ганки: «Когда твой оркестр можно будет пригласить в клуб на праздник урожая? Союз серпа и смычка». — «Пригласите, когда мы тоже созреем», — отвечала Ганка.
А однажды прибежал тракторист и вполне серьезно начал просить, чтобы Ганка выставила оркестр на свадьбу. У него свадьба, и он просит что-нибудь сыграть. Он понимает, что оркестр еще очень молодой, поэтому он не будет возражать, если оркестр сыграет просто гамму покрасивее. Ганка долго смеялась вместе со своим оркестром.
Сегодня Ганка, как и всегда, выстроила учеников, и они стояли с маленькими подвязанными к плечу подушечками, чтобы класть скрипку на плечо, и смотрели на свою учительницу. А Ганка смотрела на них. Летом они бегают босиком по траве, у них выгорают волосы до полной белизны, вместо кукол они играют с жеребятами или скачут, как жеребята, верхом на длинных прутьях, и пусть не все они будут музыкантами, но все они полюбят музыку. Ганка научит их этому. Музыка с детства будет у них под пальцами. Ганка счастлива, когда видит их лица, их смычки, сидящие на струнах, как птицы на проводах. Музыка приближает мечту. Это радостная и бесконечная тайна и для самых маленьких и для самых взрослых людей. Даже слабым она дает силу.
Ганка хочет видеть своих учеников сильными. Она сама была сильной. Старалась.
Под окнами класса расположились старики. Весна, и уже тепло. Старики беседуют, выясняют между собой, когда же эти барбосюги начнут працювать на скрипцах, а то они вона храптят, как разбитые кувшины. И потом все, дружно закурив цигарки, так что дымки протягивались струйками вдоль оконного стекла, соглашались, что все-таки раз-поз-раз и стасуется оркестр. Учительница тюнюнюнькаться с ними понапрасну не станет. Не та дивчина. Уж она-то может такое спулить на скрипце, что на всем селе слыхать будет.
Ганка подходила к окну, стучала в окно и говорила:
— Мешаете работать.
— О-се-се! — кивали головами старики и замолкали. Но оставались на местах. Слушали все гаммы терпеливо и настойчиво.
Ганка была в классе, когда в двери постучал Яким Опанасович, один из тех стариков, которые сидели под окнами.
— До тебя человек тут… Шукает. Музыкой заниматься хочет, потому как с инструментом.
Ганка не успела ничего ответить Якиму Опанасовичу, как встал в дверях Ладя Брагин. Он был в своей неизменной куртке, натянутой поверх свитера, и потертых на коленях джинсах. В руках он держал футляр со скрипкой.
— Как дела? Годятся? — сказал Ладя так спокойно, как будто они только вчера расстались, а сегодня опять встретились на занятиях у Киры Викторовны.
— Ладька! — воскликнула Ганка. — Батюшки мои, здесь у меня Ладька! — и бросилась к нему.
Яким Опанасович покачал головой и проворно закрыл дверь. Он заспешил к приятелям, чтобы развить новую тему.
— Откуда ты взялся, Ладя? — тормошила его Ганка, поворачивала из стороны в сторону, разглядывала.
— Из цирка.
— Откуда-откуда?
— Из цирка.
— Дурачишься, как всегда?
— Серьезно. Гастролировал по контракту. Был униформистом — штаны с лампасами. Но вообще подменял больного шофера. Теперь остался без контракта.
В окне школы застыли лица стариков. Ученики Ганки тоже смотрели со своих мест за столами, и в глазах их уже не было тишины.
— Твои? — спросил Ладя.
Ганка взглянула на стариков в окне:
— Что ты, не мои!
— Да нет. Ученики.
— Ученики мои, — улыбнулась Ганка. — Урок сольфеджио.
— Ну, ты даешь! — весело сказал Ладя, но Ганка показала ему глазами на ребят, и Ладя смущенно замолк.
Ладя подошел к первому столу и заглянул в раскрытый «Музыкальный букварь».
— Спой верхнее до, — сказал Ладя девочке, у которой косы торчали, как пшеничные колосья.
Девочка робким, но чистым голосом спела верхнее до.
— А какие звуки окружают ми? — спросил Ладя мальчика за соседним столом.
Мальчик очень хотел, чтобы его о чем-нибудь спросили: он подскакивал на месте.
— Ре и фа, — ответил быстро мальчик.
— Найди ноту фа и спой.
Мальчик нашел на нотных линейках фа и спел. Рот он открывал старательно, как будто показывал врачу горло.
— Выучишь упражнения Шрадика, этюды Мазаса, а их три тетради, сорок два этюда Крейцера, двадцать четыре каприса Родэ, каприсы Донта, сыграешь Мендельсона и Брамса, Бетховена и семь концертов Моцарта, сыграешь Сибелиуса, Чайковского, ну, и концерты Паганини, и готов скрипач.
Мальчик растерянно улыбнулся.
— Пустяки, — продолжал говорить Ладя. — Ну и каждый день спиккато, легато, стаккато, пиццикато, деташе, мартеле.
Мальчик слушал и уже не подскакивал, сидел тихо. Глаза у него открывались все шире, и в них был искренний ужас.
— Ничего. Не отчаивайся. Дятел всю жизнь стучит по дереву. — И Ладя постучал пальцем по скрипке. — И живет.
— А потом наймешься шофером в цирк, — весело сказала Ганка. — Сядь за тем свободным столом и подожди меня. — Ганка боялась, что Ладя опять исчезнет.
Ладя с трудом втиснулся за маленький стол, положил на стол скрипку, на скрипку положил руки и опустил на них голову. Он ничего не сказал.
