Аделаида Котовщикова - Нитка кораллов
Накормив Ваню, бабушка тщательно вытирает стол, застилает его чистой газетой. Ваня раскладывает букварь, задачник и тетрадки.
— Что ты будешь учить прежде всего?
— Конечно, самое трудное. По письму. Нам задано написать три строчки большой «м», три строчки «Мура» и три строчки «Лара».
— Порядочно, задано. Ну, пиши. Вот здесь начинай, на этой строчке. И хорошенько следи за линейками. Чтобы никуда не вылезать.
Ваня пишет, бабушка поглядывает, что выходит из-под его пера, и время от времени приговаривает:
— Ровненько пиши! Не торопись.
— Писать ровненько? Не торопиться? — водя пером, переспрашивает Ваня кротким голоском.
— Да, ровненько! — не слишком ласково подтверждает бабушка.
О чем он сейчас думает? И спросить нельзя — отвлечется. Когда Ваня начинает этак переспрашивать кротким голоском, то делает он это машинально, на строчки ело глядит, а мысли его далеко. Ну так и есть!
Продолжая писать, Ваня задумчиво спрашивает:
— Баба, почему собака виляет хвостом, когда радуется, а кошка — когда сердится?
— Не знаю, — сердито отвечает бабушка. — Надо у зоологов спросить. Куда у тебя вылезла буква?
— Уйу-юй! — вскрикивает Ваня и прижимает руки к щекам. — Какая толстенная получилась «м». Как бочка!
— Вот я тебе покажу на листочке. — Бабушка охватывает своей рукой Ванину руку с зажатым в ней пером и, преодолевая невольное, но довольно ощутимое сопротивление этой маленькой тонкой руки, покрытой царапинами, несколько раз подряд пишет заглавную букву «м». — Понял, как писать? Пиши теперь сам… Ну вот, уже лучше. Еще лучше. Теперь пиши в тетради. — Она живо убирает листок. Взбодрившись и даже что-то насвистывая сквозь зубы, Ваня усердно пишет.
— А теперь прямо-таки прилично. — Бабушка вздыхает с облегчением: на этот раз не пришлось кривить душой, вышло и в самом деле сносно.
Немного погодя, раскрыв тетрадь по арифметике, Ваня говорит беспечно:
— Вот эти два примера я в школе решил. А в это время другие мальчики написали девять примеров.
— Как? — ужасается бабушка. — Ты написал только два примера в то время, когда остальные ребята — девять?
— Уж сколько успел — столько и успел. — Ваня произносит это таким тоном, точно говорит о чем-то неизбежном, например, о том, что пошел дождь.
— Нет, это невозможно! Ты отчаянная копуха, Ваня! Как писать или одеваться, медлительнее тебя просто не найти… Остальные семь примеров ты напишешь сейчас. Кроме тех, что заданы.
— Не, не напишу.
— Нет, напишешь.
Большие глаза Вани наполняются слезами:
— Не напишу!
— Напишешь, Ванюша, милый! Это необходимо. Ну как же, у всех в тетрадке есть эти примеры, а у тебя не будет?
Внезапно Ваня настораживается. Глаза у него сразу высыхают. Бабушка тоже слышит мальчишеский голос за дверью:
— Ва-аня!
— Сиди! Пиши примеры! — Бабушка выходит и говорит, не умеряя голоса, пусть слышит, ленивец несчастный: — Не зовите его, мальчики! Ваня еще учит уроки. И он еще долго будет их учить.
— Если бы ты пришел из школы вовремя, давно бы уже гулял, — вернувшись, говорит бабушка наставительно.
Ваня пишет примеры, сначала те, которые не успел написать в классе, потом те, которые заданы на дом. «Ну мыслимо ли столько задавать? — думает бабушка. — Да еще такому неумехе». Время от времени она украдкой заглядывает в окно. Под стенкой дома терпеливо сидят на корточках второклассник Коля Быхов, с которым Ваня дружит еще с детского сада, и Сережка Богданов. Бабушку трогает такая приверженность к ее внуку, и вместе с тем она боится, что мальчики опять подадут голос и Ваня сразу завертится на стуле, как карась на сковородке.
— Баба, а что это — прощелыга? — спрашивает Ваня.
— Это худой человек, обманщик. Пиши! Уже осталось только один столбик дописать, и будет все.
— Только один столбик — и все? Это уже немного?
— Да, уж немножко осталось. Сколько будет от пяти отнять два?
— Четыре.
«Устал, бедняга, — думает бабушка. — Но надо же кончить».
— Нет, не четыре. Подумай хорошенько! И ты уже столько раз правильно решал.
Ваня кладет ручку, углы губ у него опускаются, и он разражается громкими рыданиями.
— Ну что с тобой? Почему ты плачешь?
— Я… — Он задыхается от слез и еле выговаривает: — Я… глу-упый! Я-a… глупее всех…
— Ты совсем не глупый. Но ты ленивый, Ванечка. Не даешь себе труда подумать. Сколько будет от пяти отнять один?
— Че… четыре.
— А от пяти отнять два? Ну? Еще ка единицу меньше…
— Три.
— Разумеется. Теперь пиши последние примеры. — На слове «последние» она делает ударение, и действительно Ваня поднимает голову, садится плотнее на стуле. — Что там сейчас? К трем прибавить один. Будет…
— Четыре.
— Правильно. Молодец! А какая четверка у тебя красивая вышла!
Баня сияет, хотя щеки у него еще мокрые от недавних слез:
— Правда, хорошенькая четверочка? А тройка… Ой! Неровная, горбатая…
— Ничего, ничего. Постепенно научишься.
Покончив с примерами, Ваня заявляет самоотверженно:
— Напишу-ка я еще строчку цифры восемь!
— Стоит ли, Ванюша? Ты долго занимался.
— Напишу! Чем больше написать, тем скорее научишься, Галина Ивановна говорит.
Нахмурив светлые брови, он с важным видом — сам захотел! — пишет целую строчку цифры восемь. И, к удивлению бабушки, совсем неплохо.
— Подумать только! — восклицает Ваня. — Я ведь даже точку не мог правильно поставить куда надо. А теперь какие красивые восьмерки пишу!
— Расхвастался, — смеется бабушка.
У нее такое чувство, будто она притащила десять ведер воды с колонки из-под горы. Убирая тетради в портфель, оба счастливы.
Ваня обнимает, гладит и целует бабушку, приговаривая:
— Баба ты моя, баба!
Верность мальчишек не выдержала столь длительного испытания: они убежали. Убедившись в этом, Ваня спокойно ест персики и виноград. Потом выходит из дому, милый, кроткий мальчик. Через минуту выходит и бабушка.
— Эй, баба! — Оклик откуда-то сверху.
Бабушка поднимает глаза, и ноги у нее слабеют, от испуга перехватывает дыхание.
На высоте не менее трех с половиной этажей висит, вытянувшись в струнку, тоненькая фигурка. Это Ваня прицепился двумя руками к одной из верхних веток высоченного лоха. Ванины ноги в сандалиях болтаются в воздухе и кажутся двумя нитками.
— Сейчас же слезай! — тихим, каким-то нутряным голосом с трудом произносит бабушка. — Не-мед-лен-но!
Без сил она опускается на скамейку под каменным забором и прикрывает глаза. Когда Ваня подбегает к ней, весело смеясь, бабушка хватает его за руку — и это такая цыплячья лапка держалась там в вышине за ветку! — несколько раз сильно шлепает по штанам и сердито кричит:
— Вот бы ты оборвался и убился бы! И что бы было?
— Наверно, я был бы убившийся, — резонно отвечает Ваня. — Но я же никогда не оборвусь.
4Вот неожиданность! Ваня открывает глаза и видит высокую застекленную дверь. А за дверью — крыши, крыши, крыши. Белые на зеленоватом холодном небе. Ваня становится в кровати на колени и, вытягивая шею, издали засматривает в стекла, отгораживающие его от белых крыш.
— Снег! — вполголоса произносит он взволнованно. — Баба, это снег?
Никто ему не отвечает. Бабушки в комнате нет. На диване спит мама. Во сне лицо у нее безмятежное. Наверно, ей снится, что все растения выросли такими, как она хочет, и что Ваня здоров, не балуется и ни одна буковка не вылезла у него за линейки.
Ваня вылезает из кровати и бежит к стеклянной двери. Теперь видно не только крыши, а и самые дома. Желтые, серые, коричневые. В стенах домов окна. Окон такое множество, что, может, тысяча. Уже рассвело, разве совсем немножко сумерки, но во многих окнах горит электричество — не успели или забыли потушить лампу. В одном окне Ваня видит дяденьку — он ходит по комнате, в другом — девочка сидит за столом и что-то ест. Рядом стоит женщина. Все они маленького роста, потому что до них далеко. Между Ваней и этими людьми — глубокая пропасть. Ваня будто стоит ка высокой скале, а под ним горные отроги, заколдованные в дома. На дне пропасти чернеет тротуар. По нему движутся человечки. Человечки и на тротуаре и в домах. Если окон тыща, а в каждом окне живут по двое, как Ваня с мамой, или по трое, то человеков получается тыщи две-три. А если еще у кого есть и папа, то это сколько же народу под этими крышами, припорошенными снегом, на которых, как ставшие дыбом волосы, торчат между трубами антенны?
Входит бабушка и смотрит на пустую кровать, потом видит Ваню. Тощий, в пижамке, он стоит у балконной двери с изумленным лицом.
— Босиком на холодном полу! От двери дует! — Бабушка подхватывает Ваню под мышки и тащит его к кровати.
